Глава 17
ПРОЩАНИЕ
Малая земля, 10 февраля 1943 года
Спустя три часа, уже затемно, группа благополучно вернулась на плацдарм. Преодолеть немецкие позиции удалось без проблем, чему немало поспособствовала начавшая в оговоренное время короткая, но яростная артподготовка, обещанная Шохиным. Степан понятия не имел, как ему удалось все это организовать, но добрых полчала по вражеским окопам, огневым точкам и ближнему тылу лупило все, что только могло изрыгать начиненную тротилом сталь – и минометы малоземельцев, и дальнобойные артбатареи с противоположной стороны Цемесской бухты.
И если вопрос, «как» еще имел хоть какое‑то объяснение – Алексеев помнил, что до сорок третьего года капитан госбезопасности примерно равнялся армейскому подполковнику, то вопрос «зачем» оставался открытым. Неужели из‑за него? Но каким образом, почему?! Документы и автомат он утопил, «будущанский» штык‑нож – на поясе, а хрестоматийного попаданческого ноутбука при нем и вовсе не имелось. Обнаружили на морском дне бронетранспортер? Чушь собачья, бэтэр утоп под Озерейкой, а там сейчас немцы. Да и не переносилась «восьмидесятка» в прошлое, разве что в его бредовом сне – в этом Степан был отчего‑то абсолютно убежден. Как и в том, что причиной произошедшего стал тот самый спасательный круг с застрявшей в пробке фашистской пулей. Ну, ежели, конечно, не допускать чего‑то уж вовсе иррационально‑необъяснимого.
Интересно, чем же он ухитрился настолько заинтересовать местную контрразведку, что ради его спасения (рядовой Райян, блин!) выслали целую группу местного спецназа? Ну, в смысле, ОСНАЗа? Где‑то прокололся, сказал что‑то не то? А хрен его знает, вполне может и так оказаться. Справедливости ради стоит признать, что наговорил он в этом времени достаточно. Собственно, скорее всего, никакой загадки и вовсе нет. Просто сопоставили все то, о чем он рассказывал, «поменяв местами» основной и вспомогательный десанты, с реальным развитием событий, сильно удивились, почесали в затылке – и решили, что с непонятным старлеем нужно поговорить в более спокойной обстановке… любопытно только, с ним в Геленджике или Туапсе разговаривать станут – или сразу в Москву отправят?
Да и какая разница, в принципе? Скрываться от предков и дальше Степан не собирался. И без того сделал немало – и высадившимся под Озерейкой десантникам вырваться помог, и историю Малой земли чуток подкорректировал, и от местного особиста, что тот колобок из детской сказки, в немецкий тыл сбежал. Но сейчас – все, хватит. Амба, как местные братишки‑морпехи говорят. С Шохиным такое не прокатит, тут вообще без вариантов. Видал он подобных и в своем времени – вроде и шутит, и глаза добрые да понимающие, а как в упор взглянет – случайно вроде бы, угу! – так сразу мороз по коже. И понимаешь внезапно, что вся твоя хитро…выкрученность для него так, на один зубок, как говорится. Так что нафиг‑нафиг.
Закончился «командир погибшей при высадке разведгруппы особого назначения».
Остался исключительно комвзвода морской пехоты 382‑й ОБМП ЧФ старший лейтенант Алексеев…
К своим добрались не все.
Троих бойцов пришлось оставить там, в безымянном лесу в нескольких километрах от Мысхако – забрать с собой тела павших никакой возможности не имелось. Единственное, на что, хоть и крайне нехотя, согласился Шохин – наскоро похоронить их в неглубокой дождевой промоине в паре десятков метров от места боя. Ближе было нельзя – рано или поздно гитлеровцы обнаружат пострелянных горных егерей. И, пытаясь выяснить, кто их перебил, наверняка раскопают свежую могилу.
Украдкой уложивший вместе с телами покореженный осколками брошенной кем‑то из осназовцев гранаты пулемет и парочку немецких касок, Алексеев надеялся, что это позволит будущанским поисковикам без проблем назвонить металлодетекторами место захоронения. Впрочем, даже если это и случится, опознать бойцов все равно не удастся, в любом случае перезахоронят безымянными. Просто потому, что не было времени нацарапать их фамилии на каком‑то личном предмете – котелке, там, или фляжке…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Погибли младший сержант Анатолий Мелевич, один из осназовцев, имени которого старлей так никогда и не узнал, и главстаршина Егор Прохоров, всеми силами стремившийся поучаствовать в бою вместе с боевыми товарищами. В бою, оказавшемся для радиста последним…
Глубокой ночью старший лейтенант и контрразведчик поднялись на борт одного из быстроходных катеров, доставивших на плацдарм боеприпасы, провизию и пополнение. Все произошло настолько быстро, что Степан даже не успел доложиться кап‑три Кузьмину – разве что с Аникеевым и Левчуком удалось попрощаться. Прямо там, на узком и каменистом берегу, освещаемом резким химическим светом запускаемых фрицами ракет.
Вот только прощание вышло каким‑то… странным, что ли? Нет, не с Ванькой, которому Степан просто сунул в руки трофейный пистолетик, напутствовав насчет подарка медсестричке, и порывисто обняв напоследок – со старшиной.
Обождав, пока Аникеев отойдет подальше, Левчук неожиданно негромко спросил:
– Слушай‑ка, старшой, тут такое дело… Нет, можешь не отвечать понятно, но все одно спрошу: ты все ж таки откуда? Столько времени бок о бок провоевали, уж сто раз погибнуть могли. Кто его там знает, свидимся ли еще. Или снова смолчишь?
– Не смолчу, Ильич, – задумавшись лишь на пару мгновений, принял решение Алексеев. Да и врать – точнее, постоянно что‑то недоговаривать – надоело аж до… сильно, короче, надоело. А что на подобную откровенность кое‑кто, не станем конкретизировать, может косо поглядеть? Да и фиг с ним, старшина зря болтать не станет, не тот человек.
И потому старший лейтенант заговорил – торопливо, спеша уложиться в те несколько десятков секунд, что у них еще оставались:
– Понимай мои слова, как хочешь, но я не отсюда, не из этого времени. Из будущего я. Между моим временем и сорок третьим почти восемьдесят лет. Учения у нас были, примерно на траверзе Южной Озерейки. Ну, или Озереевки, как ее в будущем называть станут. Высаживались на плавающих бронетранспортерах с борта десантного корабля. Штормило в тот день сильно, плюс мехвод мой сплоховал. Короче, движок волной захлестнуло, тонуть начали. Я пацанов своих вплавь отправил, там до берега‑то всего ничего оставалось, а сам задержался случайно – рукавом за крюк на башне зацепился. Бэтэр погружаться стал, и меня следом потащил. Пока куртку… ну, бушлат скидывал, автомат потерял и сам едва не утоп. Вынырнул – а вокруг ночь, хоть только что белый день был, трассеры летают, стрельба, взрывы. Последнее, что помню – рвануло неподалеку, хорошо, рукой за спасательный круг уцепиться успел. Ну, а дальше ты лучше меня знаешь…
Левчук молчал, чуть приоткрыв рот, и ошарашено хлопая глазами.
И Степан неожиданно понял, что, очень на то похоже, только что совершил свою самую большую ошибку в этом времени. Ведь, спрашивая, откуда он, старшина наверняка имел в виду спецслужбу, к которой он принадлежит! И абсолютно точно ожидал услышать нечто вроде «военная разведка», «госбезопасность» или «разведка ВМФ»! Вот это он прокололся напоследок, блин и еще сто раз блин…
Но отступать было поздно (старшина по‑прежнему молчал), и Степан продолжил:
– Короче, Семен Ильич, с этой секунды можешь про меня думать, что хочешь. В конце концов, у меня контузий хватает, может я и взаправду псих. Но все это – правда. Ты ж мой штык‑нож видел? Его только годах в шестидесятых производить начнут, как и автомат, для которого он предназначен. Если до Победы доживешь, лет через пятнадцать после войны и сам подобные увидишь. А больше нет у меня никаких других доказательств, понимаешь? Утонуло все, и куртка с документами и опознавательным жетоном, и каска с разгрузкой, и сумка полевая. Короче, зря я все это…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Война когда закончится? – остро взглянув в глаза, внезапно спросил Левчук. – Или не положено мне подобного знать?
– В моем времени фашисты безоговорочно капитулировали девятого мая сорок пятого года, хотя Берлин мы почти неделей раньше взяли. Потом еще японцев добивали, к лету и они тоже капитуляцию подписали. А парад Победы провели на Красной площади 24 июня. Но это в моем, здесь история уже изменилась – мы с тобой ее и изменили! – так что теперь, глядишь, и пораньше управимся.
