Такое студенты слышали впервые. Другие преподаватели выкручивались, как могли, говорили: «Так произносят в штате Техас или в австралийской провинции». Валерка, признавший свою ошибку, сразу стал на голову выше других.
Он увлеченно готовился к занятиям, вносил в них элемент игры: разбивал студентов на группы (муж, жена, дочь, теща), заставлял их импровизировать, проявлять инициативу, мыслить самостоятельно, а однажды в клубе МГУ поставил целый спектакль на английском языке, где и сам сыграл одну из ролей — по общему признанию «как народный артист».
Валерка считался лучшим преподавателем, но время шло, а он все оставался почасовиком — не было свободной ставки, а когда вдруг место освободилось, на него взяли молодую выпускницу ИнЯза, дочь профессора. В тот день Валерка крепко выпил и впервые пришел домой в полночь.
— Утерли мне нос, Милена. Взяли сопливую девицу без практики, а у меня приличный стаж… И никто на кафедре не встрепенулся. В общем, пренебрегли мной…
— Валерочка, я считаю, тебе нужно поступить в аспирантуру, писать диссертацию, — сказала Мила. — Один твой друг уже дипломат, другой защитился, а ты все почасовик, и никаких перспектив. А ведь ты способнее их всех, просто не добиваешься.
Валерка послушал жену, засел за книги, но через месяц ему пришлось работать с иностранцами, потом шеф попросил перевести какие-то материалы, и аспирантуру пришлось отложить. К тому же Валерка решил прежде всего накопить денег на кооператив и снова набрал учеников, снова стал делать переводы на радио.
Вскоре Мила закончила Строгановку и стала работать в конструкторском бюро. Чтобы не тратить время на разъезды, Валерка с Милой сняли комнату в центре, на улице Грановского в огромной коммунальной квартире. После Преображенки престижный район им показался Парижем, вот только не радовали жильцы в квартире — они подобрались словно по контрасту. Одну комнату занимала семья военного, который находил в себе сходство с «великим полководцем», но его жена говорила, что вышла замуж за дубину и алкоголика. В отличие от своего мужа, эта дамочка нигде не работала, ходила в кинотеатры, смотрела по два-три фильма в день, при встрече с Милой задавала один и тот же вопрос: когда у них появится ребеночек?
Вторую комнату занимала склочная старушенция с ядовитой улыбочкой, которая науськивала одних соседей на других, постоянно торчала на кухне, принюхиваясь к своим кастрюлям — «не подсыпали ли чего?», и бормотала:
— Тихий ужас!
В третьей комнате обитал фотограф холостяк, разодетый в заграничное шмотье и болтавший о невероятных связях — знаменитостей он запросто называл «Костя», «Веня». На ночь фотограф приводил к себе девиц, а наутро объявлял соседям, что вскоре напишет роман о своих любовных победах. Жильцы называли его стилягой и болтуном.
Мила сразу решила — от этих людей держаться на расстоянии, быть с ними приветливой, но контактировать как можно меньше. Мягко, но настойчиво она уговорила и Валерку ни с кем из соседей не заводить дружбу. Общительному Валерке это было нелегко, но, ради мира в семье, он уступил жене.
— Ладно, сыграю роль нелюдима, дремучего бирюка, — сказал, изобразив страшную гримасу.
Каждое утро проснувшись, Валерка включал приемник — «Маяк» на английском языке, делал гимнастику, спешил на кухню занять конфорку под чайник, потом занимал очередь в ванную и все время прислушивался к приемнику, настраивался на английскую речь; они с Милой завтракали и спешили на работу.
По-прежнему в университете у Валерки ничего не менялось, ставку ему не давали. А тут еще житейская неустроенность, скитания по квартирам, дурацкие соседи! Валерка нервничал, все чаще выпивал с приятелями, и случалось, срывал плохое настроение на жене:
— Все из-за тебя, Милена! Ради кого я терплю этих соседей и делаю халтуры на радио?! Плохо мы жили у твоих? И сейчас могли бы. А наскребем денег — вступим в кооператив.
— Валерочка, у родных я не чувствовала себя хозяйкой. Да и мы стесняли стариков. Я прошу тебя уступить мне. Ведь ты сам говорил, что семейная жизнь — это постоянные уступки друг другу. Пойми, я хочу иметь свой угол… Уж не прошу тебя сходить со мной на выставку — на это у тебя нет времени, а на приятелей…
— Как ты не понимаешь, что я устаю, мне надо немного расслабиться. Ты же для меня все равно важнее всех приятелей. Я же вокруг тебя прямо танцую… И потом, язык для меня — только специальность, а в душе я остался актером, сцена — моя несбывшаяся мечта, остается играть только в жизни, с приятелями…
— И со мной…
— Нет, с тобой — никогда! Но ты пойми, каждому нужен громоотвод, чтобы разряжаться. У одних это друг, у других — дети, у третьих — собака. Вот иногда и тебе достается. Извини, если я, погорячившись, что-то не то говорю.
«Все устроится, как только будет своя квартира», — думала Мила.
Через год, отказывая себе во всем, они набрали около тысячи рублей, кое-что добавили родители Милы, и — скитания по квартирам закончились — Валерка нашел двухкомнатную квартиру в кооперативном доме у метро «Добрынинская». Напротив кооператива стоял двухэтажный дом, в котором когда-то жил Есенин, а по соседству — Строченовские бани и вытрезвитель — «все, что надо» — шутил Валерка.
Постепенно они купили кое-что из мебели, проигрыватель, складной велосипед, на котором по воскресеньям катались по Ленинским горам, а Валерка еще по старой привычке — игрушки: детский бильярд, автодром. Игрушки дома не задерживались — время от времени Валерка впадал в подарочный раж и раздаривал их, тем не менее, они пробуждали в Миле тоску по материнству. Как каждая нормальная женщина, она хотела иметь ребенка, а Валерку, казалось, не очень-то беспокоила их бездетность. Как-то он полушутливо заметил:
— Я чрезвычайно люблю всех детей, но отдельно одного сложновато… Много хлопот, мороки, а нам еще надо кое-чего добиться в жизни, — заметив, что его слова насторожили Милу, засмеялся: — Шутка, Милена! Легкая, ненавязчивая шутка высокого класса.
— Низкого! — вспыхнула Мила. — Мне надоели твои бесконечные шуточки.
Валерка любил компании, и если к ним долго никто не приходил, сам отправлялся к приятелям и домой возвращался поздно, выпивши, и всегда находил оправдание — у одного приятеля сложности на работе, другой ушел от жены…
— …У них сейчас не дни, а сплошные нокауты. Сейчас для них единственное лекарство от тоски — водочка. А я приободряю их, веселю, а смех — мощная живительная сила. И что особенного, если я немного выпил? — Валерка пожимал плечами. — Ну что за мужчина, который весь вечер сидит дома и держится за попу жены? Общение с друзьями в нашем Отечестве бесценная штука. А где собраться — пожалуйста, избыток выбора — от столовой до подъезда. Пивбар — это уже университет, там великие пьяницы. Да, да, Милена, там встречаются великие люди.
Мила только поджимала губы.
Подруги завидовали ей — двухкомнатная квартира, умный, веселый муж. Со стороны на самом деле все выглядело неплохо; всерьез они не ссорились, но у них и не было прежнего дружелюбия — без зрителей, наедине с женой, Валеркин актерский дар тускнел. И не было у них прежнего влечения друг к другу — это Мила переживала особенно. «Если все это счастье, то счастье — скучная вещь», — думала она и втайне надеялась, что вернется то хорошее, что было у них вначале брака — ведь там, на Преображенке, в пустой комнате им жилось намного лучше, чем теперь в хорошей квартире.
Но время шло, а ничего не менялось, и тогда к Миле приходили мысли, которые пугали ее. «А может быть, это и не счастье вовсе или счастье ненастоящее? Может, люди слишком быстро надоедают друг другу, или слишком много требуют и хотят переделать друг друга?.. Наверно, все от того что у нас нет детей, какая-то неполноценная семья». Мила ходила к врачам, но у нее никаких отклонений не нашли.
— Валерочка, тебе тоже надо обследоваться, — как-то сказала Мила.
— Вот еще! — хмыкнул Валерка. — Я здоров, как Аполлон. Перед армией меня проверяли — ого как! К врачам только загляни, найдут кучу болезней, а я, как ты знаешь, человек тонкий, чувствительный, начну думать об этих несуществующих болезнях и разболеюсь на самом деле.
У Валерки с Милой начались серьезные размолвки: Мила обвиняла Валерку в слабоволии, говорила, что интересы семьи для него на последнем месте, и в своей «игре в жизни», он оторвался от действительности. Валерка считал, что Мила придирается к нему, хочет поссорить его с приятелями, рассуждает как эгоистка, и что вообще она меняется год от года и превращается в мещанку. Эти размолвки отравляли, губили их отношения. Как-то перед отпуском Мила сказала:
— Ты живешь сам по себе, тебя не волнует, что у нас нет зимних пальто, телевизора, что мы ни разу не отдохнули у моря.
— Мы и в демисезонных пальто элегантны, — отозвался Валерка. — Ведь элегантность это врожденный стиль, а вкус, моду можно привить… Телек непременно купим, а море… Ты прекрасно знаешь, что летом у меня самая работа, я готовлю к экзаменам абитуриентов. Кто должен платить за кооператив! Поезжай одна к морю, отдохни. Последнее время ты сама не своя. На все надо смотреть с определенного расстояния. Взгляни со стороны, как мы живем, и увидишь, что у нас все замечательно.
