В Бенгалии отчетливее, чем где бы то ни было, можно проследить первые результаты английского господства и западного влияния. Прежняя аграрная система была совершенно подорвана, и старые феодальные классы были почти уничтожены. На смену им пришли новые землевладельцы, чьи органические и традиционные связи с землей были значительно слабее; у них было мало добродетелей и большинство недостатков старых феодальных помещиков. Крестьянство страдало от голодай разнообразных форм грабежа и было доведено до крайней нищеты. Класс ремесленников был почти уничтожен.На этом шатком и расколотом фундаменте выросли новые группы и классы — результат английского владычества,— связанные с англичанами многочисленными узами. Это были купцы, которые фактически являлись посредниками английской торговли и промышленности и наживались на остатках, ненужных этой промышленности. Это были также мелкие государственные чиновники и интеллигенция, получившие английское образование; как те, так и другие ожидали содействия прогрессу от английских властей и находились в той или иной степени под влиянием западных идей. Среди них нарастал дух протеста против окостеневших обычаев и социального строя индусского общества. Они искали вдохновения в английском либерализме и английских институтах.
Такова была перемена, происшедшая в высших слоях индусского населения Бенгалии. Основная масса этого населения не была затронута непосредственно, и даже индусские лидеры, вероятно, редко вспоминали о массах. Мусульмане, за исключением нескольких лиц, вообще не были затронуты этим влиянием и сознательно держались в стороне от нового просвещения. Они еще раньше отстали в экономическом отношении, а впоследствии это еще усилилось. 19 век дал плеяду блестящих индусских деятелей в Бенгалии, однако в это время вряд ли существовал хоть один сколько-нибудь выдающийся мусульманский лидер в Бенгалии. Что касается народных масс, то едва ли между индусами и мусульманами имелась какая-либо существенная разница; их нельзя было отличить друг от друга по обычаям, образу жизни, языку, для них были характерны общая нищета и общие несчастья. Нигде в Индии религиозные и иные различия между индусами и мусульманами всех классов не были так мало заметны, как в Бенгалии. Вероятно, 98 процентов мусульман, обычно из самых низших слоев общества, в прошлом исповедовали индуизм. По численности мусульмане, вероятно, несколько превосходили индусов. (В настоящее время в Бенгалии существует следующее соотношение: 53 процента мусульман, 46 процентов индусов, 1 процент прочих.)
Все эти первые последствия знакомства с англичанами и различные экономические, социальные, интеллектуальные и политические движения, которые оно вызвало в Бенгалии, проявлялись и в других областях Индии, но в меньшей степени. Распад старого феодального строя и экономики проходил там с меньшей полнотой и более постепенно. Этот строй энергично сопротивлялся и сохранился до некоторой степени даже после крушения. Мусульмане в Верхней Индии в культурном и экономическом отношении значительно превосходили своих единоверцев в Бенгалии, но даже они сторонились западного образования. Индусы легче приспособились к этому образованию, и западные идеи оказали на них большее влияние. На низших правительственных должностях и среди людей умственного труда было гораздо больше индусов, чем мусульман. Только в Пенджабе это различие было менее заметно.
Восстание 1857—1858 годов вспыхнуло и было подавлено, но Бенгалия почти не была затронута им. На протяжении 19 столетия новый, получивший английское образование класс (главным образом из индусов) с восхищением взирал на Англию и рассчитывал на прогресс с ее помощью и при ее сотрудничестве. Это был период культурного возрождения и значительного развития бенгальского языка, а лидеры Бенгалии выдвинулись как руководители политической жизни Индии.
Некоторое представление об этой вере в Англию, которая владела в тот период умами бенгальцев, а также о протесте против древнего социального кодекса можно получить из волнующего послания Рабиндраната Тагора, написанного им в день своего восьмидесятилетия (май 1941 года), за несколько месяцев до смерти. «Когда я обращаю свой взор,— говорит он,— на длинную вереницу лежащих позади годов и передо мною в четкой перспективе возникает история моего развития с юных лет, меня поражает та перемена, которая произошла как в моем собственном сознании, так и в психологии моих соотечественников,— перемена, в которой кроется причина глубокой трагедии.
Наш непосредственный контакт с широким миром был связан с современной историей английского народа, с которым нам пришлось познакомиться в те далекие дни. Главным образом с помощью его великой литературы сложились наши представления об этих пришельцах, высадившихся на наших индийских берегах. В те дни преподносимые нам знания не отличались ни обилием, ни разнообразием, и дух научного исследования почти не проявлялся. Итак, вследствие крайней ограниченности своего кругозора просвещенные люди того периода обращались к английскому языку и литературе. Их дни и ночи были заполнены величавой декламацией Берка, длиннейшими изречениями Маколея, спорами по поводу драм Шекспира и поэзии
Байрона или главным образом по поводу великодушного либерализма английской политики 19 столетия.
В то время, несмотря на наши робкие попытки добиться национальной независимости, в душе мы не утеряли веры в великодушие английского народа. Эта вера прочно укрепилась в сознании наших вождей и давала им основание надеяться, что победитель по собственному благоволению укажет побежденному дорогу к свободе. Эта вера основывалась на том, что Англия в тот период давала убежище всем, кто вынужден был бежать от преследований у себя на родине. Политические мученики, пострадавшие за честь своего народа, получали у англичан самый радушный прием. Меня поразило это доказательство либеральной гуманности в характере англичан, и это заставило меня вознести их на пьедестал моего величайшего уважения. Это великодушие, являющееся их национальной чертой, еще не было вытеснено высокомерием империалистов. Примерно в это же время, юношей, я побывал в Англии и имел возможность слушать выступления Джона Брайта в парламенте и за его стенами. Широкий радикальный либерализм этих речей, сметающий все узкие национальные преграды, оставил в моей памяти такой глубокий отпечаток, что какая-то частица его сохранилась и поныне, даже в эти дни жестоких разочарований.
Разумеется, это чувство жалкой зависимости от великодушия наших правителей не могло служить поводом для гордости. Наиболее знаменательной, однако, была та искренность, с которой мы признавали человеческое величие, даже когда оно проявлялось у чужеземца. Самые лучшие и благороднейшие дары человечества не могут быть монополией какого-либо одного народа или отдельной страны; их масштабы не могут быть ограничены, и их нельзя уподоблять сокровищу скупца, зарытому в землю. Вот почему английская литература, питавшая наши мысли в прошлом, даже теперь находит глубокий отклик в тайниках нашей души».
Далее Тагор переходит к индийскому идеалу праведного поведения, предписываемому народными традициями. «Эти освященные временем социальные обычаи, по существу ограниченные, возникли и сохранились на небольшой географической территории, на той полосе земли, которая именуется Брахмаварта и окружена с обеих сторон реками Сарасвати и Дрисадвати. Вот каким образом фарисейский формализм постепенно завладел свободной мыслью и идея «праведного поведения», которую Ману нашел укоренившейся в Брахмаварте, с неизбежностью выродилась в социальную тиранию.
В дни моей ранней юности культурные и образованные слои бенгальцев, вскормленные английскими идеями, были преисполнены чувством протеста против этих окостеневших обычаев общества... Вместо этого застывшего кодекса поведения мы восприняли идеал «цивилизации» в английском понимании этого слова.
В моей семье эта смена идей приветствовалась, хотя бы только вследствие их рациональности и моральной силы, и их влияние ощущалось во всех сферах нашей жизни. Выросший в этой атмосфере, которая к тому же окрашивалась нашим интуитивным влечением к литературе, я, естественно, вознес англичан на трон в своей душе. Так протекали первые этапы моей жизни. Затем наши пути разошлись, и это сопровождалось болезненным чувством разочарования, когда я все больше начинал понимать, с какой легкостью те, кто усвоил высочайшие истины цивилизации, безнаказанно отвергали их, как только это касалось их своекорыстных национальных интересов».
ВЕЛИКОЕ ВОССТАНИЕ 1857 ГОДА. РАСИЗМ
После почти ста лет английского владычества Бенгалия приспособилась к нему; крестьянство было разорено голодом и сгибалось под новыми экономическими тяготами, новая интеллигенция обратила свои взоры на Запад, надеясь, что прогресс придет через английский либерализм. Это же, в той или иной степени, происходило в Южной и Западной Индии, в Мадрасе и Бомбее. Но в Верхних провинциях88 не было такого подчинения или приспособления, и дух протеста нарастал, особенно среди феодальных вождей и их сторонников. Даже среди масс были широко распространены недовольство и сильные антибританские настроения. Высшие классы остро переживали оскорбительное и высокомерное поведение чужеземцев, а народ в целом страдал от алчности и невежества чиновников Ост-Индской компании, пренебрегавших его освященными временем обычаями и не обращавших внимания на то, что думало население страны. Неограниченная власть над огромным числом людей вскружила чиновникам головы, и они не желали знать ни ограничений, ни помех. Даже введенная ими новая система судопроизводства превратилась в орудие террора в силу своей сложности и незнакомства судей как с языком, так и с обычаями страны.
