В дни моей ранней юности культурные и образованные слои бенгальцев, вскормленные английскими идеями, были преисполнены чувством протеста против этих окостеневших обычаев общества... Вместо этого застывшего кодекса поведения мы восприняли идеал «цивилизации» в английском понимании этого слова.
В моей семье эта смена идей приветствовалась, хотя бы только вследствие их рациональности и моральной силы, и их влияние ощущалось во всех сферах нашей жизни. Выросший в этой атмосфере, которая к тому же окрашивалась нашим интуитивным влечением к литературе, я, естественно, вознес англичан на трон в своей душе. Так протекали первые этапы моей жизни. Затем наши пути разошлись, и это сопровождалось болезненным чувством разочарования, когда я все больше начинал понимать, с какой легкостью те, кто усвоил высочайшие истины цивилизации, безнаказанно отвергали их, как только это касалось их своекорыстных национальных интересов».
ВЕЛИКОЕ ВОССТАНИЕ 1857 ГОДА. РАСИЗМ
После почти ста лет английского владычества Бенгалия приспособилась к нему; крестьянство было разорено голодом и сгибалось под новыми экономическими тяготами, новая интеллигенция обратила свои взоры на Запад, надеясь, что прогресс придет через английский либерализм. Это же, в той или иной степени, происходило в Южной и Западной Индии, в Мадрасе и Бомбее. Но в Верхних провинциях88 не было такого подчинения или приспособления, и дух протеста нарастал, особенно среди феодальных вождей и их сторонников. Даже среди масс были широко распространены недовольство и сильные антибританские настроения. Высшие классы остро переживали оскорбительное и высокомерное поведение чужеземцев, а народ в целом страдал от алчности и невежества чиновников Ост-Индской компании, пренебрегавших его освященными временем обычаями и не обращавших внимания на то, что думало население страны. Неограниченная власть над огромным числом людей вскружила чиновникам головы, и они не желали знать ни ограничений, ни помех. Даже введенная ими новая система судопроизводства превратилась в орудие террора в силу своей сложности и незнакомства судей как с языком, так и с обычаями страны.
Еще в 1817 году сэр Томас Манро, обращаясь к генерал-губернатору лорду Гастингсу и подчеркнув преимущества английского господства, заявил: «Но эти преимущества куплены дорогой ценой. В жертву им принесены независимость, национальное достоинство и все, что делает народ уважаемым... Поэтому результатом завоевания Индии британским оружием явится вместо возвышения унижение достоинства целого народа. Возможно, нет других примеров завоевания, при котором туземцы были бы в столь полной мере устранены от всякого участия в управлении своей страной, как в Британской Индии».
Манро в то время убеждал использовать индийцев в администрации. Год спустя он снова писал: «Чужеземные завоеватели применяли к туземцам насилие и зачастую большую жестокость, но никто еще не обращался с ними с таким презрением, как мы; никто не заклеймил целый народ как недостойный доверия, неспособный к честным поступкам и пригодный для использования только там, где мы не можем обойтись без него. Унижение национального достоинства народа, попавшего под пашу власть, является не только неблагородным, но и неполитичным»89.
Английское владычество распространилось на Пенджаб к 1850 году, после двух войн с сикхами. Махараджа Ранджит Сингх, который правил и расширил княжество сикхов в Пенджабе, умер в 1839 году. В 1856 году Ауд был аннексирован. Ауд фактически находился под английским господством в течение полувека, так как это было вассальное княжество, номинальный правитель которого был беспомощным и дегенеративным, а британский резидент — всемогущим. Ауд познал всю глубину нищеты и являл собой пример всех зол субсидиарной системы.
В мае 1857 года индийская армия в Мируте взбунтовалась. Это восстание было тайно и хорошо организовано, но преждевременный взрыв несколько нарушил планы его вождей. Это был не просто военный бунт: мятеж быстро распространился и принял характер народного восстания и войны за независимость Индии. Как народное восстание масс он ограничился пределами Дели, Соединенных провинций (как их сейчас называют) и некоторыми областями Центральной Индии и Бихара. По существу, это был феодальный мятеж, возглавляемый феодальными вождями и их сторонниками и поддерживаемый широкими античужеземными настроениями. Они, неизбежно, обратили свои взоры к обломку династии Моголов, все еще восседавшему во дворце в Дели, но слабому, старому и бессильному. Как индусы, так и мусульмане принимали в полной мере участие в восстании.
Это восстание поставило английские власти в отчаянное положение и было подавлено в конце концов с помощью индийцев. Оно выявило все врожденные слабости старого порядка, который делал последнее отчаянное усилие, чтобы сбросить чужеземное владычество. Феодальные вожди пользовались сочувствием масс в обширных районах, но они были неспособными, неорганизованными и не имели ни положительной программы, ни общности интересов. Они уже сыграли свою роль в истории, и для них не было места в будущем. Многие из них, несмотря на свое сочувствие, считали, что храбрость заключается в осторожности, и держались поодаль, выжидая, на чьей стороне окажется победа. Многие сыграли роль квислин-гов. Индийские князья в целом держались в стороне или помогали англичанам, боясь рисковать тем, что они приобрели или сумели сохранить. Едва ли у вождей имелось какое-либо национальное чувство, их объединяющее, а одни лишь античужеземные настроения в соединении с желанием сохранить свои феодальные привилегии служили ему плохой заменой.
Англичане получили поддержку гурков, а также сикхов, что еще удивительнее, ибо сикхи являлись их врагами и были побеждены ими за несколько лет до этого. Несомненно, к чести англичан следует отнести то, что они сумели склонить на свою сторону сикхов; следует ли это отнести к чести или позору сикхов тех времен — зависит от личной точки зрения. Ясно, однако, что в тот период отсутствовало национальное чувство, которое смогло бы сплотить народ Индии. Национальное сознание современного типа еще не пришло; Индии суждено было пережить еще много горя и испытаний, прежде чем она усвоила тот урок, который должен принести ей истинную свободу. Борьба за обреченное дело, зафеодальный порядок не принесет свободы.
Восстание выдвинуло нескольких превосходных партизанских вождей. Одним из них был Фируз-шах, родственник Бахадур-шаха из Дели, но самым блестящим из всех был Тантия Топи, который в течение многих месяцев причинял беспокойство англичанам, даже тогда, когда ему угрожало поражение. В конце концов, когда он, перейдя реку Нарбада, очутился в землях маратхов, рассчитывая получить помощь и радушный прием у собственного народа, он не встретил сочувствия и был предан. Одно имя выделяется из числа других и все еще почитается в памяти народа— это имя Лякшми Бай, рани Джанси, двадцатилетней девушки, которая пала на поле боя. «Лучшей и храбрейшей» из повстанческих вождей назвал ее английский генерал, который сражался против нее,
Памятники англичанам, погибшим в восстании, воздвигнуты в Канпуре и других местах. Но памятника погибшим индийцам нет. Восставшие индийцы иногда позволяли себе жестокие и варварские действия; они были не организованы, угнетены и часто раздражены сообщениями об эксцессах англичан. Но имеется также и другая картина этих событий, которая запечатлелась в памяти Индии, а в городах и селах моей родной провинции память о ней особенно хранится. Хотелось бы позабыть все это, ибо это страшная и отталкивающая картина, показывающая человека в самые худшие минуты, страшная даже в сравнении с новым мерилом варварства, установленным нацизмом и современной войной. Но эта картина может быть забыта или может вспоминаться с беспристрастной объективностью только тогда, когда она действительно отойдет в прошлое и ничто не будет связывать ее с настоящим. До тех пор, пока существуют связующие звенья и воспоминания и жргвы и действуют те чувства, которые проявились в этих событиях, эти воспоминания также будут жить и влиять на наш народ. Попытки изгладить из памяти эту картину не уничтожают ее, а делают еще отчетливей. Ее впечатление можно ослабить лишь при правильном подходе к ней.
Много страниц истории, лживых п извращающих положение, написано об этом восстании и его подавлении. То, что думают о нем индийцы, редко проникает в печать. Саваркар написал «The History of the war of Indian Independence» около тридцати лет тому назад, но его книга была сейчас же запрещена и находится под запретом и поныне. Отдельные искренние и честные английские историки время от времени приподнимали завесу, давая некоторое представление о расистском психозе и мании линчевания, которые были распространены в огромных масштабах. Отчеты, приведенные в «History of the Mutiny» Кэя и Молсона и в книге Томпсона и Гаррета «Rise and Fulfilment of British Rule in India», заставляют содрогаться от ужаса. «Каждого индийца, который на деле не сражался за англичан, называли «убийцей женщин и детей...» Была открыто провозглашена массовая резня жителей Дели, большое число которых, как было известно, желали нам успеха». Вспоминали времена Тимура и Надир-шаха,но их подвиги затмевались размахом и длительностью этого нового террора. Грабеж был официально разрешен на неделю, но фактически он продолжался месяц и сопровождался массовой резней.
