— Как вы смеете? За кого вы меня принимаете? — восклицает Арундел, не веря своим ушам. — Я здесь не ради того, чтобы выгораживать себя. Господи, да я и сам не знаю, что делаю. Наверно, схожу с ума, и мне не с кем больше поговорить. Я знаю, мой отец что-то затевает. К нему приходит гораздо больше гостей, чем обычно, и…
— Знаем, старина, — перебивает Стриж-один.
— Осторожность не помешает, — говорит Стриж-два.
— Ради твоей собственной безопасности.
— Боже, помоги мне. — Арундел снова прячет лицо в ладонях.
— Девушкам никто не помогал.
— Никто на всем свете.
— Но ты можешь им помочь.
— Ты и больше никто.
— Что вы хотите сказать? — спрашивает Арундел, выпрямляясь.
— Когда маски будут сорваны со всех, Клуб прекратит свое существование, — поясняет Стриж-один.
— Давно пора, — добавляет Стриж-два.
— Но среди них есть один человек.
— Мой отец, да? — спрашивает Арундел.
— Нет. Не твой отец, — отвечает Стриж-два.
Арундел глубоко вздыхает и допивает виски.
— Худший из них, — говорит Стриж-один.
— Самый худший.
— Ты поможешь найти его?
— Поможешь?
Арундел вытирает глаза. Его губы сурово сжимаются. В эту минуту он невероятно похож на Гая, будто мгновенно повзрослел, из юного теленка, поглощенного только собой, превратился во взрослого мужчину, способного встретить лицом к лицу жестокую реальность этого мира.
Добро пожаловать в Клуб!
— Я вам помогу, но при одном условии, — говорит Арундел.
Стрижи наливают себе виски и бесстрастно молчат. Они умеют ждать.
Арундел набирает полную грудь воздуха.
— Условие такое: вы не станете раскрывать лицо моего отца, — говорит он. — И, если он предоставит мне все нужные вам сведения, вы прекратите распространять фотографии. По крайней мере, те, на которых показано его лицо. Я прошу не ради себя. И не ради него, подлеца. Только ради матери и сестры. А что будет со мной — мне все равно, — заканчивает он.
— Или с твоим отцом, — говорит Стриж-один.
— Нет. С отцом — не все равно, — возражает Арундел, и его лицо бледнеет еще сильнее.
— Ты хороший юноша, — серьезно произносит Стриж-один. — Я бы гордился таким сыном.
— Я сын своего отца, — с горечью говорит Арундел.
— И своей матери, — добавляет Стриж-два.
— Сейчас это меня не утешает. — В голосе Арундела слышится бесконечная усталость. — Расскажите, что я должен сделать.
— Скажи ему: Бейтс. Бейтс в 1935-м.
— Спроси, где сейчас Бейтс.
— Бейтс никогда не узнает, как мы его нашли.
— Мы умеем заметать следы.
— Что верно, то верно, — бормочет про себя Арундел.
— Фотографии перестанут появляться.
— Клуб будет забыт.
— Если у него хватит сил рассказать своему единственному сыну.
— Где находится Бейтс.
— А иначе мы не можем ничего гарантировать.
— Совсем ничего.
И они снова замолкают. Время от времени у стойки бара слышится смех, но голосов не разобрать.
— Я падаю в кроличью нору, верно? — наконец произносит Арундел.
— В эту нору сталкивали девушек, — говорит Стриж-один. Его голос снова становится на удивление мягок. — И не давали им выбраться.
— Хочешь, мы зайдем к тебе домой? — предлагает Стриж-два. — Чтобы тебе не пришлось вмешиваться.
— С удовольствием, старина, — поддакивает Стриж-один.
— Нет, благодарю, — отвечает Арундел. Он так печален и растерян, что я охотно оделил бы его лучшей из своих ослепительных подбадривающих улыбок, если бы я, конечно, был там. В такие минуты моя природная сентиментальность лишает меня воли.
— Ты совсем не такой, как он. Намного лучше, — говорит Стриж-один.
— Слабое утешение, — отвечает Арундел, затем встает и откланивается.
— Позвони нам, когда будешь готов, старина, — говорит Стриж-один и протягивает клочок бумаги с новым телефонным номером. — Мы ждем.
— Ты нас не подведешь, — говорит Стриж-два.
— Вы упустили свое призвание, — говорит им Арундел, надевая шляпу и застегивая пальто. — Вам следовало бы выступать в мюзик-холле.
— Ловко у нас получается, правда?
— Молодцы мы, верно?
Стриж-один встает, берет Арундела за руку.
— Вы храбрый человек, Арундел Сирил Сент-Джеймс Гибсон, — говорит он. — Я считаю за честь быть знакомым с вами.
— Я тоже, — говорит Стриж-два, тоже пожимая юноше руку. — Мы тебя не подведем.
— Никогда.
— Ни за что.
Арундел расправляет плечи и выходит — навстречу жестокому миру и своему отцу.
* * *
Мы так никогда и не узнали, что же сказал Арундел Сирил Сент-Джеймс Гибсон своему отцу. И что отец сказал другим членам Клуба. Знаем мы только одно: через несколько дней Арундел звонит по номеру, который мы ему дали, и называет имя. Комптон Бейтс. Марракеш. Не появлялся в Англии с 1944 года, но каким-то образом держится в курсе событий.
О, у Его Светлости железная хватка. Его жаркие, сухие пальцы в пустыне стали еще горячее. Наслаждается жизнью у себя в гареме, где женщины исчезают без следа. Где тайну можно купить куда дешевле, чем жаждущую плоть.
Это все, что мы хотели знать.
Еще с одного члена Клуба снята маска, но затем фотографии перестают появляться столь же неожиданно, как и начали. Все желают знать: кто же этот седьмой монах? Что это за Клуб? Кто придумал всю эту затею? Кто в ответе?
Шестеро членов Клуба, с чьих лиц были сняты маски, молчат. Их жизнь окончена. Они лишились всего; репутация, работа, если она у них есть, семья, положение в обществе — все разбито, разрушено, загублено навеки. Их будущее развеялось по ветру, сгорело в пламени фотовспышки. Они не заслуживают ничего, кроме гибели и унижения.
Мы отыскали их и растерли в порошок, и с этой минуты членов Клуба больше не существует. Некогда такие грозные и могущественные, они стали карликами рядом с Его Светлостью. Нам, по правде сказать, до них теперь дела нет, так же как до Джун и ее загубленной семьи. Мы выбросили их, как лопнувшие воздушные шарики после дня рождения.
Наша команда стягивается для решающего удара.
Это сейчас самое важное.
На взятки уходит куча денег, но мы выкладываем их, не моргнув глазом. Документы и фальшивые паспорта в полном порядке. Комптон Бейтс, видите ли, тяжело болен. Так болен, что, отыскав его, мы вынуждены вывезти его из страны, привязав к носилкам, и на частном самолете отправить к нашему личному онкологу в Вашингтон. Самолеты заранее наняты, пилоты готовы, их время оплачено. Они рады понежиться у бассейна в Мамунии, ожидая сигнала. Сначала они вылетят на небольшом аэроплане в Лиссабон, потом пересядут в самолет побольше для перелета в Вашингтон, затем доставят нас в Кинг-Генри, штат Виргиния, и опустятся на частной взлетно-посадочной полосе посреди плантации.
После того бакшиша, который им уплачен, мы могли бы сказать, что таинственный пассажир — Никита Хрущев собственной персоной, и они не моргнули бы глазом.
Вы же не хотите узнать подробности, верно? Вот и правильно. Мы совсем близко к цели.
Отыскав его в Марокко, мы долго наблюдали. Когда после скандала с монахами прошло шесть недель, мы решили, что его бдительность усыплена, и похитили его. Одурманили наркотиками, завязали глаза, держали его в темноте.
Как они держали ее.
Потом его привязали к носилкам, опутали веревками, как фаршированную куропатку, и вознесли в ночное небо. Приземлился он сутки спустя на нашей взлетной полосе.
Его осторожно вынесли из самолета и доставили в дом. Вниз по лестнице, все ниже и ниже, мимо запыленных бутылок в винном погребе, в глухую темницу.
Может быть, когда он проснется, прикованный к шершавой кирпичной стене, то влажный, затхлый запах подземелья напомнит ему о чем-то, затронет позабытую струну. Тогда он поймет, где оказался.
Его Светлость неподвижно застыл в наркотическом сне. Притч снимает с его глаз повязку и бросает на пленника последний взгляд. Потом поднимается в кухню, где ждем мы все — Белладонна, Маттео, прибывший накануне ночью вместе с Гаем, и я. Мы просим Гая посидеть у дверей спальни Брайони и проследить, чтобы она не проснулась, и он с неохотой соглашается. Брайони всем сердцем скучала по Гаю, она еще не знает, что он здесь, а Белладонна ничуть не радуется его возвращению. С того дня, как несколько недель назад Притч прислал ей магнитофонные записи голосов, она почти не выходит из своей комнаты.
— Рад видеть вас снова, — говорит Притч Белладонне. Она нисколько не постарела, с удивлением замечает он. Наверное, дело в той неземной ауре, которой она себя окутала. Лишь тончайшие морщинки на лбу и в уголках губ дают понять, что она стала тверже и жестче.
— Был ли там мой мальчик? — спрашивает она. — Вы видели в Марокко маленького мальчика?
