Через некоторое время после возвращения из отпуска Нонна пошла на плановый профилактический осмотр в районный гинекологический кабинет, но результат был неплановый — обнаружена опухоль и, возможно, недоброкачественная. Городской онкологический центр направляет Нонну на компьютерную томографию, которая установила, что опухоль в этой области была не одна. Их оказалось несколько. Но этого мало, “попутно” выявлена опухоль в одной из почек.
Произошло это уже в конце октября — начале ноября. Нужно было срочно определяться с местом лечения. Нонне не понравился заведующий отделением в Городском онкологическом центре, к которому она попала на прием. Она почувствовала, возможно, обычные для врачей этого профиля холодность и безразличие. Нет, туда она не хочет. А куда? Нашлись добрые люди, которые организовали ей прием в Радиологическом институте (я не уверен в точности названия этого учреждения) в поселке Песочный. Там все понравилось, и, прежде всего, сам заведующий отделением, Михаил Иосифович Школьник. Молодой, энергичный, оптимистичный, всем уделяющий большое и равное внимание — он сразу вызывал доверие у своих больных, а что может быть важнее для людей, оказавшихся в таком положении?
Нонну еще раз обследовали и немного смягчили приговор: вроде на женских органах опухоли, скорее всего, доброкачественные. Ну, а на почке? Именно поэтому была предложена следующая последовательность операций — вначале на женских органах, а потом, как заключительный аккорд, на почке. Дополнительные обследования и подготовка к операциям продлились до Нового года. Новый год мы провели вместе.
Подготовка к операциям коснулась и меня. Было совершенно очевидно, что, по сложившимся уже к тому времени правилам, за серьезную медицинскую помощь надо не менее серьезно платить. Какими либо накоплениями мы не располагали, деньги следовало как-то доставать. И я решил заработать их самым тяжелым для меня в моральном смысле способом — увольнением с работы. По существовавшим тогда законам инженерно-технические работники могли получать одновременно зарплату и пенсию только в течение шести месяцев, по истечении которых происходило автоматическое увольнение. Но именно в это время мне нужны были дополнительные деньги, а пенсия в то время еще была значима. Облегчало принятие этого непростого решения и то положение на работе, в котором я оказался последние годы. Меня, правда, пытались отговорить сотрудники — это понятно, и даже кое-кто из начальства. Но заявление было написано и подписано.
В январе 1991 года Нонне сделали первую операцию. Благополучно и, главное, подтвердился последний диагноз — опухоли в этой области были доброкачественными. Теперь предстояла самая важная и самая тяжелая операция — на почке. Потом она рассказывала, что предшествующее операции исследование почки через кровеносные сосуды было исключительно тяжелым и болезненным, более болезненным, чем сама операция. Таков был метод исследования почек в то время в Советском Союзе.
Вторая операция состоялась через месяц или полтора после первой. Она заканчивалась в тот момент, когда мы с Мишей подъезжали на машине к зданию клиники. В дороге мы не проронили ни слова, и тогда я единственный раз в жизни пожалел о том, что я неверующий — так хотелось помолиться. Мы увидели, как Нонну перевозили из операционной в палату интенсивной терапии, нам разрешили к ней подойти и она нам улыбнулась! Операция прошла успешно, однако почка была сильно поражена опухолью, и ее вместе с опухолью пришлось удалить. Предстояла химиотерапия.
В конце июня я устроил прощальный обед в своей группе, с горя, как следует, напился — и все: я неработающий пенсионер. Вот уже теперь можно жить на даче безвыездно, сколько захочешь: строй, достраивай, купайся в канале, читай — красота! Рано утром не надо вставать и бежать на работу, там иметь дело не обязательно с приятными для тебя людьми, выполнять не всегда интересную для тебя работу — разве не к этому стремится нормальный работающий человек всю свою рабочую жизнь? Нет, не к этому. И я в этой истине убедился очень скоро, буквально через неделю после наступления “свободы”.
Но делать нечего, после выздоровления Нонны мы всерьез переселились на дачу. Я начал делать фундаментальный парник из водопроводных труб, широкий и высокий, со съемными окнами и дверями, вроде получалось неплохо. Выезжал на своей резиновой лодке на Ладогу, помогал Нонне с работами в саду и на огороде — короче говоря, от безделья я не страдал.
Подходило к концу лето, и тут грянул ГКЧП. Я не буду пересказывать общеизвестные события, но мне хочется коротко описать, как они воспринимались простыми людьми, нашими соседями-дачниками. Сразу же после исполнения танцев маленьких лебедей все ближайшие наши соседи выскочили из своих домов — телевизоры были в каждом доме — и в возбужденном состоянии стали искать общения друг с другом. Несмотря на то, что среди нас были также и люди, настроенные критически к перестройке и вообще к демократии, все единодушно высказывали свое возмущение государственным переворотом — иначе это никто не называл — и с горящими глазами проявляли готовность не подчиняться распоряжениям гэкачепистов. Я тогда подумал, что в таком состоянии люди способны на все: на баррикады, на революцию. Но больше всего народ, я имею в виду мужиков, возмущался запрету ГКЧП на продажу спиртного. А как хотелось выпить, ведь любое возбуждение требует своего усиления. Особенно это ощущается в пьющей компании. И как назло, все мы оказались с точки зрения спиртного “некредитоспособными”. Но, может быть, не все заведующие магазинами уже знают о сухом законе или не все торопятся его выполнять? Я вскочил в машину, моему примеру последовал еще кто-то, и мы помчались в соседние поселки. Но везде было глухо — страх оказался сильнее желания заработать или выполнить план: водка на полках отсутствовала. Мы сидели у меня в саду, злые и несчастные, и тут появляется моя жена с бутылкой водки в руках. Наша радость была столь велика, что мы не обратили особое внимание на появление жены председателя нашего садоводства. У нее руки тоже были не пустые. Так женщины помогли нам победить врагов только-только нарождавшейся свободы.
Главный закон жизни, завершив свое действие над старшим поколением нашей Большой семьи, приступил к следующему поколению, к моему. Еще в 1986 заболела и умерла Фаня. Годом позже я оказался в Риге, на конференции по компьютерным сетям. С гостиницами в это время в Риге было очень сложно, и мой двоюродный брат, Соломон, брат Фаины, будучи уже на пенсии, помог мне устроиться в одной из лучших гостиниц города. Его старший сын, Захар, с которым мы встречались на конференции, способный и целеустремленный человек, подготовил уже докторскую диссертацию и должен был в ближайшее время ее защищать. Однако удивительным было не это, а его женитьба. Он оказался зятем Президента Латвийской академии наук. Как это следовало понимать — обсуждать этот вопрос с кем-либо было неудобно. Соля мне не понравился — выглядел неважно, настоящим стариком, а было ему тогда только лишь шестьдесят восемь. Это была наша последняя встреча. Скоро мне стало известно, что он серьезно болен — все та же проклятая болезнь. На его похороны в феврале 1991 мне поехать не удалось — Нонна была в больнице.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
