Паршивый мир, подумала я. Флобастер с перерезанным горлом…
Тоска упала на меня, как мешок. Вернуться назад. Вернуться в тот день, День Премноголикования, когда мы прибыли в город, исполненные надежд… Вернуться бы, да там и остаться. А Луар…
– А почему вы не открыли? – спросила я шепотом.
Напрасно спросила. Здравый смысл запоздало заткнул мне рот: дура! С тобой ли говорят! Придержи язык!..
Скиталец медленно повернул голову – но так и не взглянул на меня. Его глаза остановились на Тории:
– Зря вы так его назвали. Теперь он повторяет… Но в отличие от меня – доведет до конца. Ничтожный шанс… Но он ваш. И мир, в общем-то, скорее ваш, нежели мой…
– Наш сын, – сказал Эгерт чуть слышно. – Наш.
Тория поднялась; на бумажно-белую шею упал черный завиток:
– Нам не страшно и умереть, – сообщила она почти весело. – Мы уже столько раз…
– Решайте, – уронил Скиталец и поднялся тоже. – А я, с вашего позволения, хочу пить.
Он жестом остановил Эгерта, потянувшегося было к колокольчику; шагнул к двери, взялся за ручку – и оглянулся на меня. Ох, как он умел все объяснить взглядом. Коротко и ясно.
Меня будто ветром сдуло. Следовало уйти раньше, надо было сообразить самой и оставить их наедине.
Закрыв за собой дверь, я обеими руками вцепилась в свою судорожную улыбку, пытаясь сорвать ее прочь; тут-то и выяснилось, что Скиталец никуда не ушел, что он стоит рядом. В полутьме коридора тускло поблескивал витой эфес; я отшатнулась.
– Тебе действительно интересно, почему? – его прозрачные глаза оказались совсем рядом. – А как по-твоему… Мир действительно так плох?
Деваться было некуда. Я перевела дыхание:
– Но ведь другого нет…
– А был бы? Вдруг?
Хороший мир, подумала я горько, это мир, где Флобастер жив и Луар меня любит…
– Представь себе, – в полутьме блеснули его зубы, – что вот десяток кроликов резвится на полянке… И всем хорошо. Вот приходит лис… И перегрызает кому-то горло. Страшно, кровь на траве, хруст костей… А что другие, те, кто остался в живых? Радуются. Потому что острее чувствуют жизнь… Насыщеннее. Мир, где невозможна смерть… Пресен. Так?
– Не знаю, – сказала я глухо.
Далла удивленно смотрела на нас с нижней лестничной площадки. Кролики радуются жизни… но если уж лис повадился, то завтра может быть чья угодно очередь. Кролики-то все одинаковы… А люди подчас не могут жить, потеряв того, кто рядом. И думают: лучше бы это был я.
Скиталец смотрел и молчал. Я тоже молчала под его взглядом; наконец, его рука ухватила меня повыше локтя:
– Я хочу пить… Пойдем на кухню, а ты скажи мне пока… Была бы ты Привратником – открыла бы?
Я глядела под ноги. А что мне, в самом деле, этот мир? Кладбище добрых намерений… Та широкая лужа на распутье, сузившиеся глаза Луара… Тарелочка с медяком на донце. Примятая трава перед логовом Совы…
– Не знаю, – я проглотила ком. – Но вы-то не открыли?
Он звякнул кружкой о стенку ведра с водой. Запрокинул голову; смотреть, как он пьет, было одно удовольствие. Флобастер сказал бы – «артистично пьет». Смачно, красиво и вместе с тем жадно – глядя на него, мне тоже захотелось воды. Бесстрастный старик – и жизнелюб, оказывается…
– Я хотел тебе сказать, – он вытер губы, – только тебе… Если он пойдет к двери, но не выполнит… не свершит, не откроет… Тогда его ждет смерть. И жуткая смерть. Я знаю… меня вытащил из Преддверья Ларт Легиар. Но я – не Ларт, я так себе, маг-не маг… Я его не вытащу. Решай ты тоже. Или он откроет и… сольется, соединится с Тем… Или умрет, как я сказал. Ты думаешь… что лучше?
С опущенной кружки в его руке капала вода. Каждая капля расплывалась на полу, как маленькое черное солнце.
– Не знаю, – сказала я сухим ртом. – Не знаю.
* * *
Три свечи на низком круглом столике. Прогибающиеся под ногами половицы. Он чувствовал себя тяжелым, непривычно мощным и оттого неповоротливым – а медлить нельзя, некто, поселившийся в сознании, торопит и подначивает, скорее, скорее, вот уже от нетерпения дрожат руки, как будто шел по безводью и встретил ручей…
Три огня срослись в один. Вот. Вот оно; Амулет на мокрой ладони. Фигурный вырез, залитый огнем. Светлые ворота…
Нужно только сделать шаг. Первый шаг.
Огонь окутал его с ног до головы. Ажурные языки сплетались, как стебли вьюнка, ложились на плечи царственной мантией, спадали, подобно складкам невиданного одеяния… А потом огненные ворота остались позади, снова на ладони, но уже позади, и Амулет бессильно закачался на своей цепочке.
Луар стоял перед бездной. Справа и слева темнели застывшие водопады тканей, а над головою не было ни неба, ни потолка. У ног – четыре круглые медные монетки, приколоченные в ряд к старым, рассохшимся доскам, темным, бесшумно принимающим каждый шаг.
скорее. скорее. я так спешу Царапающий червячок в душе: скорее! Скорее утоли свою жажду. Сейчас…
Он обернулся.
Дверь. В конце длинного коридора между падающих теней. Там…
скорее. но не оборачивайся. сделав шаг, не оборачивайся, только вперед. ступай И он ступил. Под тяжестью его доска напряглась, как натянутый лук.
не оборачивайся Вот так. И жил мальчик, и был он счастлив… А у порога его дома… Милый, симпатичный щенок посреди стужи нашел в сугробе окоченевший кошачий труп… Он думал, это игрушка. И он играл…
Море любви. И вот тебя вышвырнуло на камень, потому что ты не дельфин, а крыса… Сдохни.
Или вот, груда мусора, и на краю какого-то ящика – высохшая роза. Черной головой вниз, сухими шипами в растопырку, со стеблем толстым, как трость… При чем?
Солнце, красное, как колесо. Мать возвращается домой, и солнце лежит у нее на голове, будто красный поднос. Тонкие руки, тонкие пальцы, белые и холодные, запах зимы и свежести, и – «погоди, простудишься, я с мороза»…
А там щенок играет кошачьим трупом. И долго, долго будет играть… Но я не увижу. Окно в изморози…
Свечку задули… Да, я помню. Имя – как звук капели. Полустертый грим на щеках… Я буду носиться над землей, я буду Тем, Кто Пришел Извне – но тебя я буду помнить, и каждая погасшая свечка вернет мне твой запах. Я буду специально гасить их, буду задувать костры и пожарища – но и ты все сказала, разве не так?.. Я не в силах изменить то, в чем ты упрекнула меня. Я вообще ничего не в силах изменить…
дверь Ого, еще как в силах. Одна большая измена… или перемена. Одно и то же. Изменивший… Изменяющий… Небо, сохрани мой разум. Ты, Сила, помоги мне…
дверь!
А ты, сестренка – ты не поймешь меня. Ты слишком мала… Оставайся такой. Как бы я хотел быть таким, как ты… Твоим братом, но близнецом. И вечные пять лет…
Последний шаг. Так близко… Исполинский ржавый засов льнет к рукам. А там, за Дверью…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
