— Так вам надо ремонтников вызывать, — кивает Азамат.
— Да, обязательно, вот, найти бы только честных людей…
Гхан продолжает лепетать о сомнительности нравов худульских строителей, а я замечаю, что Алтонгирел как-то настороженно вертит головой.
— Ты чего? — пихаю я его.
— Тут кто-то есть, — угрюмо шепчет он в ответ.
— Тут около сотни человек, — замечаю я.
Он только отмахивается и продолжает нервно рассматривать окружающий пейзаж, только что ушами не шевелит.
Кир тем временем решает проявить себя как организатора и обращается к старшим:
— Ребят, давайте хоть костерок разведём, там у кострища сесть можно, им же надо где-то поговорить… — Он кивает на Азамата с Гханом.
— Чё, самый главный тут теперь? — цедит невысокий мальчик с разбитой губой.
— Нет, — пожимает плечами Кир, — куда уж мне. А мясо мы можем и с собой увезти, раз тут жарить не на чем.
Его расчёт оправдывается — при слове "мясо" парень сглатывает и решает отложить выяснение отношений на потом.
— Слышь, Чубарый, давай костёр разводить! — кричит он в сторону сараев.
Из ближайшего высовывается рыжий веснушчатый и сильно раскосый парень, видимо, детёныш горца. Видуха та ещё, я понимаю, почему горцы считаются некрасивыми.
— Чой-то, — отзывается Чубарый, — дрова лишние завелись?
— Мясник мясо привёз, — с ухмылкой поясняет парень с разбитой губой. И оборачивается к Киру с победным видом. Кир поджимает губы и явно сдерживается, чтобы не врезать.
— Ты, Мухортик, дыру-то прикрой, я ведь и приласкать могу, — шипит он.
— Ой-ой! — пугается Мухортик и отходит на два шага, оттаскивая за рукава хихикающих товарищей. — Вот щас обещаное-то и сбудется!
— Заткнись, баран! — шёпотом рявкает Кир, оглядываясь на Азамата. Тот в нескольких шагах от нас занят разговором с Гханом и смотрит в другую сторону, ничего не замечая.
Я чувствую себя довольно неловко: в чём суть конфликта — не понятно, и вроде надо бы ребёнка поддержать, но и чтобы его не задразнили потом маменькиным сынком.
— Давайте только без драк, — хмуро требую я наконец. — Лучше наоборот, если кто приболел или ушибся, вставайте в очередь к унгуцу, я целительница, всех полечу.
— Чур я первый, у меня вот губа! — выкрикивает Мухортик (не знаю, правда, это имя или обзывательство), тыча пальцем в болячку.
— К унгуцу, — киваю я.
Мухортик только заносит ногу для спринта, как Кир хватает его за локоть.
— Стой. Первой пойдёт Зеленуха, мы ради неё сюда прилетели. Где она?
— О-о-о-о! — тянут несколько глоток. — Так ты любовницу свою спасать приехал?
Я морщусь, ожидая фонтан эмоций, но Кир реагирует на удивление спокойно: корчит рожу и переспрашивает:
— Так где?
— Не знаю, если до конюшни доползла, то там, а нет, так по дороге в снегу валяется, — пожимает плечами Мухортик.
— Все, кто лечиться, к унгуцу, — мрачно говорю я. — Младшие пойдут первыми.
Мой энтузиазм по поводу спасения несчастных сирот как-то улетучился.
Кир времени не теряет и уже скачет по глубокому снегу за угол, туда, где проходит кратчайший путь от дома к сараям. Я, неловко приподняв полы диля и шубы, хрупаю за ним. Исследовав дорожку, Кир исчезает за скрипучей дверью одного из сараев, и тут же снова высовывается оттуда.
— Здесь!
Я без энтузиазма протаптываю траншею в том направлении.
В сарае чудовищно воняет навозом, аж глаза слезятся. Проморгавшись в темноте, я различаю двух небольших и очень мохнатых лошадёнок и стог сена, у подножия которого светится Кирова кислотная куртка. Попытка дышать в этой газовой камере приводит только к приступу кашля.
— Тащи её в унгуц, — выдавливаю я. — Тут ничего не видно.
И выскакиваю на улицу дышать.
Кир появляется через минуту. Как истинный джентльмен, он отдал свою куртку даме, но на большее его не хватило: даму он несёт через плечо, как мешок с картошкой. Ладно, дольше будет жонглировать, он-то по снегу бегает быстро, это я плетусь.
— Это та девочка? — спрашивает Азамат, когда я прохожу мимо. Они с Гханом движутся в ту сторону, где непоцарапанные дети разводят костёр.
— Она самая, пойду печальных осматривать.
— У нас печальных нету! — встревает Гхан. — У нас все здоровые! Если кто прикидывается, гоните в шею!
— Не волнуйтесь, я, как говорится, не первый раз зам… э-э, то есть, не первый раз на таком выезде, с симулянтами обращаться умею.
Азамат поднимает на меня бровь и уводит Гхана, пока не разогнал мне весь контингент. К тому времени, как я добираюсь до унгуца, Кир уже расположил свою подружку на переднем сиденье, прибавил нагрев печки и закрыл спящего Алэка фильтрующим пологом, чтобы к нему никакая зараза не попала.
— Вот, знакомьтесь, — робко говорит Кир, когда я влезаю в унгуц. — Это Зеленуха. То есть, я хотел сказать, Айша.
Айша на совесть грязная и заметно попахивает. Даже Кир, когда мы его забирали, был чище. Она полулежит на сиденье, как кукла, в которой растянулись резинки, — вот-вот развалится.
— Здравствуйте, — говорит она хилым хриплым голоском. — Извините…
— Здравствуй, — говорю, берясь за сканер. — У тебя что-нибудь болит?
— Голова.
— Сильно?
— Сейчас не очень.
Я хмурюсь.
— Сейчас? А давно болит?
— Всегда.
Моргаю.
— Что, вообще всегда? Всю жизнь?
— В снах проходит… — мечтательно поясняет Айша.
Рассматриваю её голову во всех ракурсах под сканером. Нормальная голова — ни опухолей, ни воспалений, нормальное внутричерепное давление, никаких аутоиммунных симптомов, ну вообще всё в норме.
— Кружится? Мутит?
— Сейчас не мутит, — почти довольно отвечает девочка. — И никогда не кружится.
— Я так понимаю, ты ходишь с трудом, да? Почему?
— Ноги не держат, — сипит Айша со вздохом. — Сгибаются и всё тут.
— Кир, подготовь мне для анализов всё, — говорю, наводя сканер на девочкины ноги.
Она, кстати, только в обносках, новой одежды не досталось, похоже. Ноги, однако, нормальные — тощие, конечно, но работать должны. Голодает она, что ли?
Через пятнадцать минут, когда готовы анализы, выясняется, что не так уж и голодает. Небольшой авитаминоз есть, конечно, но не сильнее, чем у был у Кира. А больше ничего. То есть, совсем ничего. Ни инфекций, ни опухолей, ни отравлений, ни недостач, ни иммунных проблем, ни гормональных, ни нервных. Ещё через полчаса я изучаю её всю под лупой вдоль и поперёк и выясняю, что все органы работают, как положено — ни повреждений, ни врождённых пороков. Гинекология ни при чём, девочка ещё не вошла в пубертат. Перебираю в уме все возможные психические отклонения, но и тут по нулям — ни единого малюсенького симптомчика, будь он неладен! Только слабость, головная боль, частая тошнота и, как мне удаётся вызнать, обмороки. Я бы и впрямь решила, что девочка — симулянтка, но Кир с ней прожил полжизни в одном доме и довольно тесно общался, и он твёрдо уверен, что она действительно больна. Да и, судя по его рассказам, никакой выгоды для неё в этом нет, только наоборот. Бессознательное самовнушение? Наследственное… Чушь какая-то. Наверняка я что-то пропустила. Или портативный сканер недостаточно хорошее разрешение даёт, отвезу её домой и там посмотрю в нормальных условиях. Решено.
— Вот что, Кир, перегрузи-ка её на заднее сиденье. Я пока посмотрю остальных, а её придётся с собой забрать, я так ничего не нахожу.
Кир озабоченно кивает и перетаскивает Айшу назад, где она тихо сидит, прислонив голову к стеклу. Сам Кир выбирается наружу и принимается командовать, кого из подмёрзших нетерпеливых малышей осматривать первыми. Дети оказываются вполне здоровыми — пара сопливых носов, набор ссадин и шишек, вывих, несколько лёгких ожогов, занозы, в общем, ничего катастрофического. Видимо, с более серьёзными заболеваниями тут не выживают… Рутинные диагнозы успокаивают, и только теперь я замечаю, насколько Айша вывела меня из душевного равновесия. Нет, ну если только Кир врёт, и на самом деле она анорексичка, но ведь я всё равно бы нашла признаки… А она даже не безумно тощая. Худая, конечно, но не патологически, а так тут все не толстые.
Вместо очередного ребёнка в салон засовывается Азамат.
— У тебя печальные кончились, а мы там шашлыки жарим. Пойдём?
— Ага. Вот только… — оборачиваюсь назад, — Айша, ты пойдёшь есть?
— К кострищу? — грустно переспрашивает она. — Я бы пошла, но, боюсь, не дойду.
— Давай попробуем, — предлагаю я. Хоть посмотрю на неё в действии, как её ноги не держат.
Азамат открывает часть купола около заднего сиденья, а там уже Кир на подхвате — помогает Айше перекинуть ноги за борт и спрыгнуть, а вернее, сползти в снег. Вокруг унгуца притоптано, тут такая толпень была, укатали в асфальт. Я сигналю Киру, чтобы перестал поддерживать больную, хочу посмотреть, как она сама передвигается. Поначалу ничего, равновесие держит, на бок не заваливается, но идёт ужасно медленно, как будто не сквозь воздух, а сквозь кисель, да ещё с неподъёмным грузом.
