деньгами приходил.
Клейн, вечно полуголодный, богемный и талантливый (Ноэль говорил про него — «гений») парень, притаскивался к ним примерно через каждые три недели, один выпивал целую бутылку спиртного, «занимал» два-три луидора, а затем нетвердым шагом удалялся в темную ночь, направляясь к мансарде, где ждала его несчастная девочка, на которой он прошлым летом женился.
Бэль кинула шляпу в кресло и сняла пальто.
— Помочь? — вяло предложил Ноэль.
Она стояла на корточках перед радио и не удостоила его ответом. Потом встала и исчезла на кухне. По тому, как она накрывала на стол, он понял, что она еле сдерживает нервы.
— Поймай-ка лучше Друатвич! — крикнула она ему спустя некоторое время.
Друатвич передавал органный концерт, а Лондон — последние известия.
— Попробуй поймать Фалкирк…
«Так и думал! — горько подумал Ноэль — Тишины боится…»
Они покончили с ужином меньше, чем за четверть часа, едва обменявшись десятком слов.
Она поднялась из-за стола первой.
— Что, работать не собираешься? — спросила она.
Тогда он тоже вышел из-за стола. Она стояла вплотную к нему, еще не освободившись от белого фартука, который надела, как только вошла домой.
— Не собираюсь, — ответил Ноэль.
Его руки невольно прикоснулись к ее телу. Он притянул ее к себе:
— Начинаю вот даже себя спрашивать… Можно подумать, что ты стала меньше меня любить…
Жалкие слова, столь неспособные выразить его внутреннее смятение! Но, не желая его выказывать, он выбрал их умышленно.
Бэль попыталась вырваться.
— Нет… — сказала она. — Не сейчас.
Он продолжал настаивать.
— Почему?
С тех пор, как он почувствовал, что его преступление ускользает от него, он желал только, чтобы его утешили, стремился забыть прошлое хотя бы на час. Бэль ему не изменяла. Да если бы и изменила, все равно была бы ровно так же нужна ему. Ведь любят не за то, что тот, когда любишь, что-то дает, чего-то делает или не делает! Любят такую, какая есть.
— Бэль, любимая моя…
— Ты мне делаешь больно! — вдруг простонала она.
И впрямь его пальцы невольно впились ей в кожу. Он с сожалением разжал объятия и покрыл поцелуями ее поцарапанные плечи.
— Дверь не закрыта! — машинально прошептала она, оказывая последнее сопротивление.
Ночь густела за запотевшими стеклами двери. Урчала печка.
Им пока еще не было холодно. Тесно прижавшиеся тела лежали расслабленно. Они чувствовали себя необычайно легкими, словно освобожденными от телесной оболочки и от мыслей.
Ноэль первым выбрался из этой бездонной пропасти. Оперся на локоть и стал глядеть на Бэль, на ее закрытые глаза, на приподнимающуюся от ровного дыхания грудь, на рассыпавшиеся по подушке волосы. Губы ее чуть вспухли, скулы порозовели.
Где-то, на другом краю света, кубинский оркестр приглушенно играл только для них двоих.
Ноэль как бы просыпался от слишком короткого сна. Он испытывал ощущение, что насладился украденным счастьем, что виновен в ужаснейшем из обманов. Его тайна душила его.
Он спросил хриплым, полным внезапной тревоги, голосом:
— Ты счастлива?
Сначала Бэль вроде как и не услышала. Потом медленно, молча кивнула головой, не раскрывая глаз, словно девочка, привыкшая серьезно отвечать на самые несуразные вопросы.
Ноэль продолжал настаивать с неловкостью, от которой первым же и пострадал:
— Ты меня любишь?
— Да, — снова знаком ответила Бэль, продолжая цепляться за сон.
— А будешь еще меня любить, если…
Пауза, неуловимая пауза, предшествующая окончательным словам.
— …если бы узнала, что я убил человека?..
Бэль уже начала машинально кивать головой, но тут вовсю раскрыла глаза и окутала Ноэля взглядом, в котором изумление боролось с неверием:
— Ты убил человека?
Вопрос вырвался так непосредственно, так невинно, что Ноэлю пришлось совершить над собой усилие, чтобы не ответить с той же естественностью, с той же легкостью: «Да, любовника твоего».
Он бы может так и поступил, если бы внезапно пол не сотрясла легкая дрожь.
Ноэль повернул голову, прислушался.
— Кто-то поднимается… — шепнула Бэль.
Он кивнул:
— Беги, спрячься по-быстрому!
Она уже выпрыгнула из постели. Схватила юбку и чулки и бегом скрылась за ширмой.
Ноэль еще не успел разглядеть костюм, как дверная ручка стала поворачиваться, повинуясь нажиму извне.
Глава 12
Это был Клейн, но такой осунувшийся, настолько изменившийся, что Ноэль даже не сразу его узнал.
Лицо его казалось неопрятным из-за многодневной щетины, глаза были красны от недосыпания или от слез. К растресканным от жара губам прилип окурок. Седые волосы убелили виски, преждевременно состаря его.
Он сделал два-три неуверенных шага по мастерской, хлопая веками, словно ночная птица, застигнутая врасплох светом. И когда, наконец, его взгляд наткнулся на Ноэля, он не улыбнулся.
— Выпить чего-нибудь найдется? — спросил он хриплым, словно заржавевшим от долгого молчания, голосом.
— Найдется, кажется, — ответил Ноэль. — Присаживайся, старина. Что с тобой случилось?
Он полез в буфет и достал оттуда початую бутылку марочного коньяку. Клейн быстро завладел ей и уже собрался хлебать из горлышка, но Ноэль успел протянуть ему рюмку.
— Сигареты есть?
Ноэль достал из кармана и положил на стол недавно купленную пачку.
— Уже в третий раз прихожу, — сказал Клейн. В его устах эти слова походили на упрек. — Сначала в три. Потом около семи.
— Разве мадам Эльяс тебе не сказала, что мы в Пон-де-л’Иле?
— Сказала…
Сказала, но он все-таки ждал!
— Ужинал? — спросил Ноэль.
— Ужинал?
Это слово явно не имело для Клейна никакого смысла. Он встал и принялся ходить взад-вперед по мастерской, скользя пустым взглядом по мебели и картинам.
Ноэль смотрел на него с тревожным удивлением. Клейн, конечно, всегда был странноват, почти все время замыкался в непреоборимом молчании. И все же таким Ноэль никогда еще его не видел: взгляд блуждающий, жесты неуверенные, на собственную тень похож.
— Мой «Сад приходского священника» все еще у тебя? — внезапно спросил Клейн, но таким тоном, как сказал бы что угодно, без малейшего интереса, машинально.
— Конечно. А что?
— Хочу его забрать.
Это была не просьба. Он прямо требовал. А ведь Ноэль совершенно честно купил эту картину однажды, когда Клейну было нечем заплатить за квартиру.
— Сейчас я тебе его дам, — сказал он.
Клейн ни на йоту не шевельнулся, но, стоя посреди комнаты, следил взглядом за малейшим жестом Ноэля.
Ноэль переставил несколько рам и вытащил на свет ту самую картину:
— Вот она.
Клейн схватил ее и стал долго разглядывать со всех сторон, словно видел впервые, словно не сам ее написал. Провел рукой по лаковой поверхности, соскреб ногтем какой-то подтек. Потом засунул ее под пиджак и направился к двери.
Уже собравшись открыть ее, вроде о чем-то вспомнил.
— Спасибо, — выговорил он, наконец. Поколебался: — Клер очень
