В течение октября и ноября 44-го мы освобождали Венгрию. 10 ноября участвовали в боях по освобождению города Дебрецен, за что дивизия получила почетное наименование «Дебреценской», а всем военнослужащим повысили звания на одну ступень. Причем бои в Венгрии были ожесточенные, и венгры дрались, наверное, едва ли не еще упорнее, чем немцы. Но может быть, это связано с очень непростыми отношениями между Румынией и Венгрией, их давним территориальным спором?
– Как вас встречали на территории Румынии?
– Прекрасно встречали везде! А когда мы одними из первых частей вошли в Бухарест, то нам вообще устроили восторженный прием. С транспарантами «Слава воскресшим из мертвых под Сталинградом!», «Да здравствует новая демократическая румынская армия!» и т. д. Конечно, все это было организовано, но простые люди были нам искренне рады.
Кстати, со мной в Бухаресте произошел интересный случай. И.о. командира батальона по фамилии Бужор попросил меня составить ему компанию и посетить его семью, мотивируя это тем, что с 1941 года его считали погибшим. Мы отправились к нему домой. Это был хороший двухэтажный особняк в центре города, но оказалось, что его жена, спасаясь от бомбежек, уехала на дачу. Слуга нас в дом не пустил, а направил к брату жены, который работал главным инженером в Департаменте коммунального хозяйства. Пошли туда, но брат жены его не узнал, и особой радости от встречи я не заметил ни у одного из них. Но, тем не менее, очень быстро накрыли большой стол, а когда мы вошли в большой зал, весь аппарат департамента, стоя, встретил нас аплодисментами. А до этого мы с ним договорились, что он представит меня русским, не владеющим румынским языком. Просто нам очень хотелось узнать, как присутствующие действительно относятся к нашей дивизии, воюющей на стороне СССР? Речи выступающих были сдержанные, доброжелательные, а некоторые даже дружелюбные. Мне все это переводили, но в разговорах за столом можно было услышать всякое, даже профашистские высказывания… А в конце банкета слово предоставили мне, даже не спросив моего согласия.
Я встал и на румынском языке поблагодарил за теплый прием, за хлеб и соль, за добрые слова и пожелал всем успехов в труде и построении нового демократического государства. И в конце добавил: «Жаль только, что среди нас есть люди, которые даже здесь не стеснялись высказывать желание о возврате фашизма. Но я думаю, что это так и останется только их желанием. Ваш народ не допустит этого! Еще раз благодарю за прием. До свидания!» Все были в шоке: кто покраснел, кто побелел… Мы встали и ушли. Не знаю, как бы оценило наше начальство встречу с чиновниками капиталистического государства, но майор Бужор был мною очень доволен. «Хорошо ты утер им нос!» – сказал он мне.
– Вы участвовали во многих боях, какие из них можете оценить как самые жестокие?
– Конечно, выход из окружения под Синявино и форсирование Днепра. И там и там мне просто не верилось, что можно остаться в живых… Но в чем принципиальная разница в этих боях? Одно дело отступать, и совсем другое – обеспечивать успешное наступление. Там такой душевный подъем, совсем другое настроение, несмотря на все потери.
– Как вы можете оценить немцев как солдат?
– Стойкие и дисциплинированные. Но все-таки ощущалась заметная разница между тем, какими они были в начале и в конце войны. Вначале они были заметно увереннее и наглее. Но я не могу припомнить, чтобы мы что-то перенимали у них, просто сами нарабатывали опыт.
– С заградотрядами вам доводилось сталкиваться?
– Нет. Мы знали, что есть такой жесткий приказ, но мне лично ни разу не пришлось. И я не верю, чтобы кто-то мог стрелять сзади по своим. И с «штрафниками» мне тоже сталкиваться не приходилось. Но я могу, например, рассказать такой эпизод, который я видел лично. Когда 8-я Армия беспорядочно отходила из Эстонии, то, для того чтобы остановить солдат, привезли женщин. Они были разного возраста, в фуфайках, с винтовками, но без патронов. И эти женщины сделали буквально чудо, причем они не угрожали, а просто стыдили солдат, говорили с ними по-женски, по-матерински, шутили. И никто из солдат от них не посмел отмахнуться.
– Наградной темы коснемся?
– Нужно признать, что в начале войны почти совсем не награждали. У нас в полку был всего один Герой Советского Союза – пулеметчик, кажется, рязанский парень. Они оказались в окружении, а когда к ним все-таки пробились, то вокруг него лежало очень много немецких трупов…
А для меня самая дорогая награда – медаль «За оборону Ленинграда». Все-таки почти два года я провоевал там в тяжелейших условиях. А вот под конец войны стали награждать щедро, и то многое зависело от активности начальства. В штабах, конечно, себя не забывали, но и явной несправедливости я не помню. Хотя, например, за форсирование Днепра меня обещали наградить, но это так и осталось пустыми разговорами. Признаюсь, было обидно.
– Были у вас друзья на фронте?
– Самые близкие друзья у меня были еще с училища, но к весне 42-го из них почти никого не осталось… Например, Леша Лычев, ленинградец, очень начитанный и эрудированный парень. За три года училища он 90 дней провел на гауптвахте, и его не отчислили только потому, что у него были высокопоставленные родители. Но, несмотря на все, он все равно хорошо окончил училище и был у меня отличным заместителем роты. Погиб зимой 1941-го под Ладогой… А когда у меня на глазах умирал Масюков (он на фото справа от меня), я плакал… Тогда нас, двенадцать саперов, послали уничтожить ДОТ, а вернулось только пятеро… Его кишки вываливались наружу, говорить он уже не мог и только смотрел на меня… А тот ДОТ мы так и не уничтожили…
– Случаи трусости вам не приходилось наблюдать?
– Почти нет. Но когда мы стояли под Ленинградом, то нам прислали двух лейтенантов. Причем оказалось, что они бывшие рабочие знаменитого Кировского завода. А к ленинградским рабочим, тем более с Кировского завода, у нас очень уважительно относились. Но эти двое оказались такими трусами, что мы не знали, как от них побыстрее отделаться. Держались они вместе, постоянно о чем-то шушукались. На них не было никакой надежды, поэтому приходилось дублировать задачу их заместителям. Вскоре одного из них арестовали за то, что он умышленно нанес себе страшный ожог, и больше мы его не видели. А второго, чтобы избавиться от него, мы … отправили на курсы повышения квалификации. И что вы думаете? Он вернулся к нам через шесть месяцев уже старшим лейтенантом. Но он совсем не изменился и все равно погиб. И на фронте я убедился, что труса смерть все равно настигнет…
