теперь днем Рейли работал на отцовский бизнес, а по вечерам встречался с другими молодыми товарищами из «Umkhonto we Sizwe». Сначала они только говорили, но их слова были слаще и кружили голову сильнее дыма трубок с daggaстариков.
Потом Рейли стал участвовать в действиях товарищей, которые силой навязывали решения Африканского национального конгресса о бойкотах, забастовках и саботаже. Он с небольшим отрядом отправился в поселок Иватон, и там они поддержали бойкот, нападая на очереди чернокожих, которые пытались добраться до работы или выходили в магазин за продуктами для семьи; молодые люди били их sjamboks– длинными ременными плетями и боевыми дубинками.
В первый день таких нападений Рейли решил продемонстрировать товарищам свое рвение и пользовался дубинкой со всем мастерством, какое приобрел еще ребенком в боях с детьми из других племен.
В очереди на автобус стояла женщина, которая не послушалась приказа Рейли идти домой. Она плюнула на него и его товарищей и назвала их tsotsies и skelms – разбойниками и хулиганами. Женщина была средних лет, крупная, домашняя, с такими блестящими пухлыми щеками, словно их начистили черной ваксой, а держалась она так царственно, что молодые товарищи из «Umkhonto we Sizwe» смутились перед ее презрением и готовы были отойти.
Рейли понял, что для него это возможность доказать свое рвение, вышел вперед и встал перед женщиной.
– Иди домой, старуха, – предупредил он. – Мы больше не псы, которые подбирают дерьмо белого человека.
– Ты маленький необрезанный пес с грязным языком, – начала женщина, но Рейли не дал ей закончить. Он взмахнул длинной боевой дубиной и аккуратно, словно топором, рассек щеку женщины. На мгновение в глубине показалась белая кость, потом ее закрыл стремительный алый поток. Женщина закричала и упала на колени, и Рейли охватило необычное ощущение власти и сознание исполненного долга, эйфория патриотического долга. На мгновение все его раздражение и гнев сосредоточились на женщине, стоявшей перед ним на коленях.
Женщина увидела это в его глазах и подняла руки над головой, чтобы защититься от следующего удара. Рейли хрястнул снова, сильно, ловко, используя запястье так, что дубинка запела в воздухе. Удар пришелся женщине в локоть. Ее руки были покрыты толстыми слоями жира. Жир свисал с предплечий и образовывал браслеты на запястьях, но не смог смягчить удар свистящей дубины. Локтевой сустав разбился, рука вывернулась под немыслимым углом и беспомощно повисла.
Женщина снова закричала. На этот раз ее крик был полон ужасной боли и гнева; это подстегнуло остальных молодых воинов, и они с такой яростью напали на пассажиров автобуса, что вокзал заполнился воплями и криками, а бетонный пол покраснел от крови.
Когда показались кареты «скорой помощи», чтобы забрать раненых, товарищи из «Umkhonto we Sizwe» забросали их камнями и кирпичами. Рейли возглавил небольшую группу самых храбрых; они перевернули одну из застрявших машин «скорой помощи», и когда из бака вылился бензин, Рейли чиркнул спичкой и бросил ее в разливающуюся лужу.
Взрыв сжег ему ресницы и челку, но когда они в тот вечер вернулись на «Ферму Дрейка», Рейли был героем отряда воинов и получил почетное прозвище Cheza, что означает «поджигатель».
Со временем, став членом Молодежной лиги АНК и «Umkhonto we Sizwe», Рейли постепенно начал понимать борющиеся течения в них и внутреннюю политику соперничающих групп умеренных и радикалов – тех, кто считал, что свободу можно получить переговорами, и тех, кто верил, что ее можно добыть только острием копья; тех, кто считал, что сокровища, терпеливо созданные за долгие годы: шахты, и фабрики, и железные дороги, – следует сохранить; тех, кто полагал, что все это нужно уничтожить и во имя свободы построить заново чистыми руками.
Рейли обнаружил, что все больше склоняется к пуристам, жестоким бойцам, элите банту, и когда впервые услышал название «Поко», его смысл вызвал у него сильнейшее возбуждение. Это слово точно описывало его чувства и желания – только чистые, только избранные.
Он присутствовал в доме на «Ферме Дрейка», когда Мозес Гама выступил перед ними и пообещал, что долгое ожидание подошло к концу.
– Я схвачу эту землю за пятки и поставлю на голову, – сказал Мозес Гама верным молодым воинам. – Я совершу деяние, дам вам знак, который сразу поймут любой мужчина и любая женщина. Этот знак выведет племена на улицы, выведет миллионы, и гнев их будет прекрасен, будет так чист и силен, что никто, даже жестокие буры, не сможет ему противостоять.
Вскоре Рейли почувствовал в Мозесе Гаме некую божественность, которая ставила того выше других людей; он исполнился набожной любви к нему и глубокой, абсолютной преданности. Узнав, что белая полиция арестовала Мозеса Гаму, когда дядя готов был взорвать белый парламент и уничтожить зло, которое притаилось в стенах этого ненавистного учреждения, Рейли едва не умер от горя, но пример Мозеса Гамы и его храбрость вновь разожгли в нем огонь.
Все последующие недели и месяцы Рейли раздражали и сердили призывы к умеренности, исходившие от совета АНК, и вялое, покорное принятие ареста и суда над Гамой. Он хотел распространить свой гнев на весь мир, и когда Панафриканский конгресс откололся от АНК, Рейли пошел туда, куда вело его сердце.
За ним послал Роберт Собукве, лидер Панафриканского конгресса.
– Я слышал о тебе хорошие слова, – сказал он Рейли. – И знаю, что твой дядя, отец всех нас, томится в тюрьме белых. Наш долг – на чистых – донести нашу весть до всех черных в мире. Предстоит большая работа, и вот задание, которое я доверяю только тебе, Рейли Табака. – Он подвел Рейли к крупномасштабной карте Трансвааля. – Эта область не тронута АНК. – Он показал на скопление пригородов, угольных шахт и фабрик вокруг города Веренигинга. – Начни здесь работу.
За неделю Рейли убедил отца, что должен перебраться в Веренигинг, чтобы там надзирать за семейными предприятиями: тремя магазинами в Иватоне и мясной лавкой и пекарней в Шарпвилле; чем больше его отец об этом думал, тем больше эта мысль ему нравилась, и наконец он согласился.
– Я назову тебе имена тех, кто командует там «буйволами». Можно начать перемещать пивные в район Шарпвилля. Пока еще наш скот
