— Значит, если папский престол освободится, кардинал Сангвинетти имеет большие шансы на успех?
— Большие шансы? Опять-таки этого никто не знает. Известно только, что его считают одним из самых вероятных кандидатов. Если одного его желания было бы достаточно, Сангвинетти непременно стал бы папой, с таким пылом, с такой страстью, с такой настойчивостью он к этому стремится, до такой степени его снедает честолюбие. Именно в этом его слабая сторона, он вредит себе и сам это чувствует. Он может решиться на все, чтобы победить в последней схватке. Будьте уверены, он недаром укрылся здесь в столь критический момент, делая вид, будто жаждет уединиться, отрешиться от всего мирского: на самом же деле ему удобнее издали руководить ходом сражения.
Прада начал пространно и с увлечением рассказывать о Сангвинетти, восхищаясь его ловкими интригами, настойчивостью в борьбе, неукротимой, неуемной энергией. Он познакомился с ним, когда тот, пробыв несколько лет нунцием в Вене и приобретя большой опыт в делах, вернулся в Рим и поставил себе целью завладеть папской тиарой. Вся деятельность Сангвинетти объяснялась этой честолюбивой мечтой — его ссоры и примирения с папой, симпатии к Германии и вслед за тем неожиданная благосклонность к Франции, непостоянство в отношении итальянского правительства: вначале он стремился к соглашению, потом занял непримиримую позицию, не желая слышать ни о каких уступках, пока Италия не откажется от притязаний на Рим. Теперь он прочно стоял на этом, порицал переменчивую политику Льва XIII и усердно восхвалял Пия IX, великого папу героических времен, непоколебимо твердого, несмотря на доброе сердце. Сангвинетти давал понять, что, будь он на папском престоле, он правил бы церковью благостной, но твердой рукой, держась в стороне от опасных политических маневров. Однако в глубине души он мечтал именно о политике и даже выработал целую программу, нарочито туманную, которую его приспешники и прихвостни с таинственным видом восторженно восхваляли. Еще с весны, со времени первой болезни папы, Сангвинетти жил в постоянной смертельной тревоге, так как прошел слух, будто иезуиты, невзирая на неприязнь к ним кардинала Бокканера, решили поддерживать его кандидатуру. Слов нет, Бокканера отличался резким нравом, чрезмерной набожностью, нетерпимостью, опасной в нынешнее время, но зато он принадлежал к патрицианскому роду, и его избрание служило бы залогом, что папство никогда не откажется от светской власти. С тех пор Сангвинетти видел в лице Бокканера опасного противника и, считая себя несправедливо обойденным, потерял покой; он не спал ночей, изыскивая способы избавиться от могущественного соперника, не брезговал гнусными сплетнями о любовной связи Дарио и Бенедетты в доме дяди и неизменно именовал кардинала антихристом, с воцарением которого папской власти придет конец. В последнее время, стремясь заручиться поддержкой иезуитов, Сангвинетти придумал новый хитрый маневр: велел своим приближенным распустить слух, что в случае избрания он не только будет отстаивать незыблемость принципа светской власти, но даже берется вновь отвоевать эту власть. Его клевреты шептали по углам, что Сангвинетти подготовил целый план, сулящий верную победу, удар, сокрушительный по результатам, несмотря на кажущиеся уступки: он не будет препятствовать верующим католикам голосовать и выставлять свою кандидатуру, он пошлет в палату сто своих приверженцев, потом двести, триста; палата в скором времени свергнет Савойскую монархию и учредит нечто вроде обширной федерации итальянских провинций, президентом которой, вновь овладев Римом, станет верховный и самодержавный глава церкви — святейший папа.
Закончив свой рассказ, Прада опять рассмеялся, обнажив белые хищные зубы.
— Как видите, нам придется упорно защищаться, ведь нас всех собираются выставить за дверь. К счастью, все эти замыслы трудновато осуществить. Тем не менее подобные фантазии производят огромное впечатление на восторженные натуры, вроде этого Сантобоно, например, а уж он-то способен пойти на все, стоит кардиналу шепнуть ему хоть слово… Однако, я вижу, у него быстрые ноги! Посмотрите-ка, он уже наверху, вот он входит в палаццо кардинала. Видите ту белую виллу с лепными украшениями на балконах?
Действительно, на горе виднелась небольшая вилла в стиле Возрождения, недавно построенная; это был один из лучших домов во Фраскати, выходивший окнами на необъятную римскую Кампанью.
Было уже одиннадцать часов, и Пьер стал прощаться с графом, решив отправиться на прием к кардиналу, но Прада задержал его руку в своей.
— А знаете что, окажите мне любезность, давайте, позавтракаем вместе!.. Хорошо? Как только вы освободитесь, мы встретимся в ресторане, вон в том, с розовым фасадом. Через час я закончу все свои дела и буду очень рад закусить в компании.
Пьер начал было возражать, отказываться, но не мог придумать никакой убедительной отговорки и наконец уступил, невольно поддавшись обаянию графа. Расставшись с ним, он поднялся вверх по крутой улице и очутился у двери палаццо. Доступ к кардиналу был свободен, ибо Сангвинетти, общительный по природе, к тому же еще стремился к популярности. Особенно во Фраскати его двери были открыты для всех, даже для самых скромных просителей. Пьера сразу же провели в приемную, чему он даже несколько удивился, вспомнив хмурого лакея в Риме, который отсоветовал ему ехать во Фраскати, заявив, будто его высокопреосвященство нездоров и не любит, чтобы его там беспокоили. По-видимому, никакой болезни на самом деле не было, так как все улыбалось, все сверкало в этой прелестной, залитой солнцем вилле. Приемная, где Пьера оставили одного, была обставлена уродливой мебелью, обитой пунцовым бархатом, и не отличалась ни роскошью, ни комфортом; но ее красило лучезарное южное солнце и чудесный вид на римскую Кампанью, плоскую, голую, несравненно прекрасную, призрачную, как мечта, как немеркнущий мираж прошлых веков. В ожидании приема Пьер застыл у открытого окна, выходившего на балкон, с восторгом любуясь безбрежным морем полей и лугов, простиравшихся до белевших вдалеке строений Рима, над которыми крошечной светящейся точкой — не больше ногтя на мизинце — высился купол собора св. Петра.
Он замечтался у окна, как вдруг с удивлением услышал чьи-то голоса, и до него отчетливо донеслись обрывки разговора. Высунувшись в окно, Пьер увидел кардинала, который стоял на соседнем балконе, беседуя с каким-то священником. Хотя был виден только край сутаны, Пьер тотчас же узнал Сантобоно. Первым его побуждением было скромно удалиться, но услышанные им слова заинтересовали его, и он остался.
— Мы очень скоро все узнаем, — говорил кардинал своим густым басом. — Я послал в Рим Эуфемио, только ему я и доверяю. А вот и его поезд подходит.
Действительно, по широкой равнине приближался поезд, издали казавшийся крохотным, как детская игрушка. Должно быть, его-то и поджидал Сангвинетти, облокотившись на перила балкона. Он стоял неподвижно, устремив глаза на далекий Рим.
Сантобоно о чем-то горячо заговорил, но Пьер не мог разобрать слов. Вслед за тем явственно прозвучал ответ кардинала:
— Да-да, мой друг, это было бы большим несчастьем. Да сохранит господь его святейшество на долгие годы…
Он запнулся и договорил, так как отнюдь не был лицемером:
— По крайней мере, да сохранит он его нам в эти дни, ибо сейчас самая опасная пора, и я чрезвычайно встревожен: слуги антихриста за последнее время многого добились.
У Сантобоно вырвался крик:
— О ваше высокопреосвященство, вам надо действовать, и вы победите!
— Я, друг мой? Но что ж я могу сделать? Все зависит от моих друзей, от тех, кто верит в меня и поддерживает единственно ради блага святой церкви. Это они должны действовать, трудиться каждый по мере сил, дабы преградить дорогу злу, дабы восторжествовало добро… Но ежели воцарится антихрист…
Слово «антихрист», столько раз повторенное, сильно смутило Пьера. Он вдруг вспомнил свой разговор с графом: антихрист — это был кардинал Бокканера.
— Подумайте только, друг мой! — продолжал Сангвинетти. — Антихрист, вступив на престол в Ватикане, своей непомерной гордыней, железной волей, своим мрачным, гибельным безумием довершит разрушение церкви. Ибо сомнений больше нет — он и есть зверь из бездны, предвещанный пророчеством, зверь, грозящий все поглотить и все увлечь за собою во мрак преисподней. Я знаю его, он упорствует в своем стремлении к гибели и разрушению, он расшатает колонны храма, готовый погибнуть под его обломками и похоронить вместе с собою все католичество. Не пройдет полугода, и он будет изгнан из Рима, проклят по всей Италии, отвергнут всеми народами, он станет скитаться по свету, как неприкаянный призрак последнего папы.
На это мрачное пророчество Сантобоно ответил глухими стонами и проклятиями. Между тем поезд подошел к вокзалу, и среди пассажиров, вышедших на станции, Пьер разглядел приземистого аббата, который так спешил, что полы сутаны путались у него в ногах. Это был Эуфемио, секретарь Сангвинетти. Увидев, что его высокопреосвященство стоит на балконе, он позабыл о приличиях, о своем сане и пустился бегом вверх по дороге.
