с утра до позднего вечера, я был спокоен, что сил у него ровно столько же, сколько было на репетициях „Кроткой“. „Олег Иванович, вам идет у нас репетировать!“ — как-то сказала ему Танюша Шестакова — и это на самом деле было так: он был и душой, и совестью нашей театральной семьи».
«Это Лева, — рассказывает Алла Романовна, — предложил Олегу Фирса. Он хотел работать с Олегом. Они подбирались к Лиру, но Олег ему все время говорил: „Лёва, про что это, что он делает, я не могу понять, вот когда мы докопаемся… Лёва, будем думать…“ И Додин решил, что пока дело не дошло до Лира, Олег сыграет Фирса — „Вишневый сад“ был у него в плане. Олега в театре приняли замечательно: он же очень контактный был человек, и его уважали все».
Последнюю в 1993 году репетицию «Вишневого сада» закончили за несколько часов до Нового года, ночью Додин с Борисовым несколько раз созванивались, а уже 1 января днем собрались на новую репетицию. Третий акт был сочинен в тот же день, и Борисов был полон какого-то новогоднего вдохновения, постоянно, без остановки повторяя свой новый текст, который нашли у Чехова в «Степи»: «Все у меня есть, и все слава Богу. Счастливей меня человека нет…» Из всех отечественных режиссеров, проходящих (и проходивших) по разряду «высшая лига», никто не ставил столько пьес Чехова, сколько Лев Додин.
«6 января 1994 года, перед отъездом театра в Париж, — вспоминает Додин, — мы провели последнюю пробу, даже со зрителями, как всегда ничего не засняли, оборвали репетицию на полуслове и только успели попрощаться: „До встречи в Париже, Олег!“ — „До встречи, до встречи… если Бог даст“, — прибавил Борисов.
Не дал Бог, и не играл он премьеру в Париже. Успей он доехать туда, мне кажется, его бы там вылечили, поставили на ноги — во всяком случае, у нас был бы шанс. Как и то, что, получи я Малый драматический театр на год раньше (летом 1982 года ушел из МДТ главный режиссер Ефим Михайлович Падве, но Лев Додин стал художественным руководителем этого театра только в 1983 году. — А. Г.), возможно, он бы не уехал в Москву, а перешел бы к нам и еще бы много сыграл — и „Кроткую“ до глубокой старости, и „Лира“, и „Вишневый сад“ — все, что мы бы вместе придумали.
Не дал Бог, не управил… Спектакль был сыгран без него, но посвящен ему — „любимому артисту, другу и участнику этой работы“. Это было написано на афише спектакля».
Лев Додин не раз приглашал Олега Ивановича к себе в МДТ. «С Додиным я мечтал бы работать, — говорил Борисов Михаилу Козакову. — И он зовет! Но как, Миша? Другой город, и силы не те, и ведь живу я с семьей на даче, мы с сыном свое хозяйство (антрепризу. — А. Г.) наладили, трудимся».
Владимир Рецептер, так, видимо, и не простивший Борисову триумфа в «Генрихе», зачем-то — странное дело — выдумывает ситуацию, будто бы связанную с додинским «Вишневым садом». «Понимая, — пишет Рецептер, — что премьера под угрозой, Додин, страхуясь, позвал смотреть репетицию Лебедева. Борисов этого не знал, но увидел Лебедева в зале. После генеральной состояние ухудшилось настолько, что Борисова пришлось увезти в Москву и положить в больницу.
— Премьера была? — спросил он жену.
— Была.
— А кто играет? Лебедев?
— Да, — сказала Алла.
Олег отвернулся к стене и умер».
Не самая, мягко говоря, лучшая затея — фантазировать на тему последних дней, последних минут, последних слов в жизни человека. Тем более что ты не слышал последних слов и не присутствовал при последних минутах пребывания Олега Ивановича в этом мире…
В середине марта 1994 года Алла Романовна сообщила Льву Абрамовичу, что Олег в больнице. Была какая-то надежда на то, что он встанет на ноги и сыграет Фирса. Но и она быстро исчезла: в двадцатых числах Додин узнал в Париже, что Борисов на премьеру не приедет. Когда Борисову в те дни сказали, что в спектакле стал репетировать Лебедев, для него это означало, записал он в дневнике, «что Фирса я не сыграл».
И не звал Лев Додин в январе 1994 года, «страхуясь», Лебедева на репетицию «Вишневого сада». Евгений Лебедев, как и все театральные люди обеих столиц, наслышанный о необычайной постановке чеховской пьесы Львом Додиным, не мог пропустить такое событие и не прийти на генеральную репетицию в МДТ. Тем более что артист был занят в спектакле додинского театра «Роберто Зукко» по пьесе Бернара Мари Кольтеса, поставленном Луисом Паскуалем и готовившемся к показу парижской публике в марте.
«Я, — рассказывал Лебедев, — смотрел репетицию додинского „Вишневого сада“, совсем не предполагая, что вдруг возникнет такая сложная для театра ситуация».
Лебедев хорошо — по-своему — играл Фирса в спектакле БДТ. Ему казалось, Фирса он постиг, он ему открылся. Правда, оговаривался при этом: «Но это в нашем спектакле». У Додина, убежденного, что «театр это все равно компанейская вещь, это все равно один совместный художник», был другой Фирс. Фирс для Борисова.
Премьера «Роберто Зукко» состоялась в театре «Одеон» 23 марта 1994 года. В два часа ночи в номере Лебедева раздался телефонный звонок. Звонил Лев Додин:
— Вы не спите?
— Нет.
— А Натела Александровна?
— Тоже не спит.
— Это хорошо. Мне нужно с вами поговорить. Минут десять-пятнадцать, но не по телефону.
— Очень хорошо. Заходите.
Лебедев вспоминал, что они с женой «оба перепугались»: наверное, режиссер будет делать какие-то замечания — и за роль (роль у Лебедева в «Зукко» была небольшая), и за репетиции, и за спектакль, и за пребывание в Париже… Но то, о чем заговорил Лев Абрамович, их ошеломило, они этого совсем не ожидали. Додин рассказал о тяжелом состоянии Олега Ивановича и о том, что театр получил сообщение о невозможности его приезда. «Я, — говорил Лебедев, — знал о его болезни, и, каким бы он ни был злым от природы, мне его очень жалко. Он хороший артист, и мы с ним проработали много лет в БДТ…»
Додин в ночь с 23 на 24 марта 1994 года, сразу после звонка Аллы Романовны, предложил Лебедеву выручить театр — сыграть Фирса в премьере, назначенной на 5 апреля. Для артиста это предложение стало большой неожиданностью (это к вопросу о будто бы подстраховочном появлении Лебедева на январской репетиции).
Лев Абрамович покинул номер Евгения Лебедева и Нателы Товстоноговой в три часа ночи. «После прихода Додина, — вспоминал Лебедев, — мы не разрешили поставленную им перед нами проблему. Понимаю, чувствую, что я должен выручить… Почти всю ночь не спали. До утра глаз не сомкнули в сомнениях и соблазнах… Париж! Лондон! Хорошие суточные…»
Натела Товстоногова вспоминала: «И только однажды в жизни я с Женей попыталась проявить дипломатию. Мы приехали в Париж
