– Ас чего ты взял, что он предпочтет долгий путь в лагерь Шета оке Лагина, вместо того чтобы сейчас снести эту хлипкую бронзовую препону между ним и пищей? – поинтересовалась Хармана, указывая на дверь, за которой послышался металлический гул – это перевернулась клетка, из которой вылез сориентировавшийся Слепец.
– Слепец – это очень простое животное. Он убивает и ест. Но страсть к убийству и пище – ничто в сравнении с той, что положена в основание его естества. В сравнении со страстью к Семени Ветра. Да, сейчас он чует нас. Но он чует и близость Семени Ветра. Слепец умен ровно настолько, чтобы чувствовать – он сделает еще пятьдесят осторожных шажков по подземному ходу и зароется в певучие пески, чтобы выползти рядом с Семенем Ветра. А я ни на минуту не сомневаюсь, что Семя у Ганфалы, если, конечно, его еще не прибрал к рукам Сиятельный князь Варана.
– И Слепец принесет нам Семя Ветра, как ласковый пес – обувку своему хозяину? Не верю, – заключил Герфегест.
Торвент безучастно пожал плечами.
– Надо пробовать. Ничего лучшего нам не дано.
Ветер играл шелковыми полотнищами походного шатра Ганфалы, а полумесяц на небе с недоумением взирал на своего голубого собрата, которым был увенчан все тот же шатер. Сам Ганфала, испытывая крайнее бессилие и опустошенность, прохаживался вокруг лагеря. Присаживался к кострам варанцев. Отпивал сельха из фляг людей Орнумхониоров. Беседовал с военачальниками.
– Шет оке Лагин сейчас очень занят, он не может поговорить с тобой. Надзирающий над Равновесием, – именно такой ответ получил Ганфала полчаса назад возле шатра Сиятельного князя.
Рыбий Пастырь чувствовал себя отвратительно. Или даже хуже, чем отвратительно. Если бывает хуже. Предательское головокружение. Слабость в чреслах. Язык покрыт толстым слоем зловонного золотистого налета. Пальцы дрожат. Перед глазами то и дело встает почти непроницаемая бордовая пелена. Да, дорого заплатил он за сокрушение Густой Воды. И втрое от того – за схватку со Стагевдом в проливе Олк. Но Ганфала не хотел признаваться себе в том, что его сила почти иссякла. Он делал все возможное, чтобы показать другим, а на самом деле в первую очередь самому себе, что он бодр, собран и силен.
– Эй вы! Чего развалились в карауле? – рявкнул Ганфала на тешащих глотки спиртным варанцев, прикорнувших у одного из ближайших к его шатру костров.
Вояки неохотно встали и отвесили Ганфале более чем умеренные поклоны. Неохотно, лениво и даже пренебрежительно. «Ни одна собака не посмела бы вести себя так еще два месяца назад», – грустно заметил Ганфала, поднимая полог своего шатра. Одинокое ложе. Холодное ложе. Холодное, словно Ветер Вечности.
Но сон не шел к нему. Шет оке Лагин занят. Он, видите ли, занят. Это оскорбление. Явное, наглое и недвусмысленное. Шет оке Лагин – важная птица. Настолько важная, что может себе позволить плевать в лицо своим союзникам накануне решительного сражения. Ганфала открыл глаза. Странный шорох – как будто кто-то роет землю. Песок. Глупости.
Шет оке Лагин. Он недооценил его. Он совершил ошибку, полагая, что Шет послужит его целям, а затем уберется восвояси. Похоже, это он, Ганфала, послужит целям Шета, а потом уберется. Куда? Какие это будут «восвояси»?
Что там за возня снаружи? Ганфала плотнее завернулся в одеяло, сшитое из шкурок морского калана. Зябко. Впереди только осень, и ничего, кроме осени. Шет оке Лагин пренебрегает им. Он, видите ли, занят! – негодовал Ганфала, ворочаясь с боку на бок.
Впрочем, все не так уж и плохо, как может показаться. Шет оке Лагин имеет многое, но не Семя Ветра. Он, Ганфала, – истинный хранитель Семени, и в его руках, а не в руках Шета, судьба вод, суши, людишек. Ганфала улыбнулся и сел на ложе. Его правая рука стала искать под одеждой медальон, висящий на серебряной цепи. Медальон с Семенем Ветра. С его последней отрадой. Герфегест не знал, что он принес из Сармонтазары. Наивный и простодушный Конгетлар. Кто бы мог подумать, что Конгетлары могут быть простодушными? Значит, могут. А Ганфала – нет. Он знает.
Рыбий Пастырь вынул медальон из-под одежд и поднес к глазам, чтобы насладиться зрелищем. Медальон был у самого сердца, но металл ничуть не нагрелся. Все жизненное тепло ушло, все жизненное тепло растрачено…
Ганфала осторожно открыл медальон. Вот оно. Вот. Глаза его засияли. Дыхание участилось. Теперь он не видел ничего вокруг. Кроме Семени Ветра. Он не слышал ничего вокруг, кроме Первопричинного Ветра, разглаживающего морщины Мироздания. И, разумеется, он не заметил Слепца, чей ложноязык, алкающий Семени, вспорол шелковый полог шатра с голубым полумесяцем на боку. А когда Ганфала все-таки заметил его, было уже поздно.
6
– Назойливость – худшая из добродетелей, – сказал Шет оке Лагин слуге, только что отказавшему Ганфале в аудиенции.
Слуга покорно склонил голову, как бы соглашаясь с господином, и принялся убирать со стола. Сиятельный князь даже не притронулся к пище.
Сиятельный князь любит парадоксы. Он любит говорить загадочные вещи – вот о чем думал слуга в тот момент, когда Шет оке Лагин разворачивал ветхий свиток, заваливаясь на ложе. Ужинать он не будет. Это ясно. Он будет наслаждаться поэзией.
Но читать Шету оке Лагину так же не хотелось, как и трапезничать. Все-таки накануне решительной битвы не до стихов, – решил он, усмехнувшись, представив себе кислую мину Ганфалы в тот момент, когда слуга сообщил ему, что «Сиятельный князь занят не-отложнейшими делами и не может принять его». Шет оке Лагин был известен своей вежливостью. Но разве, милостивые гиазиры, он поступил невежливо? Он мог бы просто послать Ганфалу подальше, без всяких расшаркивании. Сказать ему «пшел!», словно конюху или, к примеру, матросу. И никто не возразил бы ему. Ганфала сделал свое дело. Он сослужил свою службу. Он надоел ему своими патетическими всхлипываниями. Он зануда. Он дурак. Он мелочен, словно торговец поддельными любовными снадобьями. Он маг первой ступени. Ну и что? Он растратил всю свою силу на пустяки. На Стагевда. На Герфегеста. На Густую Воду. Он больше не представляет из себя человека, способного тягаться со звезднорожденными.
Вот только Семя Ветра. Шет оке Лагин отбросил свиток и встал…0н подошел к зеркалу. В такие минуты, когда он делал что-то уж очень стремительно, его жена, покойница-жена, говорила ему, что он похож на неупокоенный призрак. Глупая шутка. Глупая жена. Шет оке Лагин убрал волосы с плеч и собрал их в «конский хвост». Для призрака он как-то очень хорош собой… Шет оке Лагин улыбнулся и вышел из палатки. Не по нужде, нет. Прогуляться.
Шет быстро достиг окраины лагеря. То ли ночной воздух был этому причиной, то ли что-то иное, но на душе у него было тревожно. Его нечеловеческий слух улавливал какой-то странный шорох, как будто под землей копошится огромная крыса. Крыса. Если и крыса, то мертвая. Но о происхождении шороха Шет пока не мог сказать ничего – кроме того, что этот шорох производит существо, которое не живет. Скальные громады Дагаата возвышались перед ним. Башни, бастионы, бойницы. Пока недосягаемые. Ничего, он погуляет по ним завтра.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
