— Явился как трус и бежал как трус, — подытожил Парис, обращаясь к толпе. — Вот он, главный предводитель вражеской армии, во всей красе!
Толпа, довольная, дико захохотала.
Когда мы вернулись к себе во дворец и остались одни, я заплакала. Мои братья, мои любимые братья мертвы… Почему? Отчего? Погибли бок о бок, в бою? Или умерли порознь, от болезни?
— Может, это неправда, — сказал Парис, без объяснений поняв, почему я плачу. — Агамемнон лжец, мы это знаем. Он сказал это, чтобы причинить тебе боль.
— Но ведь про матушку — правда.
— Он мог смешать правду с ложью. Ведь он даже собственную дочь заманил на смерть ложью о свадьбе с Ахиллом.
— А про Гермиону он сказал правду? Будто ее отправили в Микены. Или солгал?
— Твоя сестра любит ее, и, может, для нее лучше находиться рядом с женщиной, которая не будет хулить тебя, — ответил Парис. — Елена, ты дорого заплатила за свой отъезд со мной. Скажи, ты изменила бы свое решение, если б знала то, что знаешь сейчас?
Он привлек меня к себе легко, словно перышко. Я и чувствовала себя беспомощной, как перышко.
— Нет. Если бы я сейчас снова оказалась в Спарте той лунной ночью во внутреннем дворе дворца, когда Эней пошел запрягать колесницу, то я бы не сказала: «Поезжайте без меня. Я остаюсь». Нет. Я бы сказала еще решительнее: «Скорее же едем, скорее!»
— Наша дорога была трудной и опасной с самого начала. Как оказалось, за нами сразу пустились в погоню.
— На Кранах мне показалось, будто мы в безопасности.
Сейчас эти воспоминания грели душу. Но к ним сразу примешался холодок — словно Трою окутывал коварный туман.
— Мы и сейчас в безопасности, — успокоил меня Парис.
Я не сказала ему, что Гектор считает иначе. Не смогла.
Ночью я не могла уснуть: все время представляла себе Кастора с Полидевком. Я потихоньку встала с кровати. Лежа рядом с крепко спящим человеком, чувствуешь особо остро, что сон тебя покинул.
Я бродила по залам и оказалась рядом со своим праздно стоявшим ткацким станком. И тут вдруг я поняла, что именно хочу выткать на нем. Я покажу обе стороны моей жизни, соединю их, включив в одну картину. До этой встречи с Агамемноном я думала, что простилась со своим прошлым и оно больше не является частью моей жизни. Но тут я осознала, что навсегда останусь Еленой Спартанской. Она никуда не исчезла. Она существует наряду с Еленой Троянской. И только приняв ее и предоставив ей убежище в своем настоящем, я могу спасти ее.
Я увлеченно рисовала в своем воображении будущую картину. По окоему я вытку серо-голубой нитью Еврот, затем последует более яркая голубая полоса — это море, которое отделяет Спарту от Трои, а в центре поднимется белая крепость Трои. Вверху будут реять Персефона и Афродита, две богини, которые ведут меня по жизненному пути.
Только бы не забыть. Нужно запечатлеть свой замысел, утром он может растаять, как сон, а сейчас так отчетливо стоит перед глазами. Я размяла в руках кусочек цветной глины и в слабом свете масляной лампы сделала набросок картины, которая, когда будет выткана, соединит в единое целое два осколка Елены.
Я проснулась от прикосновения солнечного луча и ласковой руки. Наступило утро, Парис стоял возле меня.
— Я с тобой, — только и сказал он, не прибавив: «Выбрось дурные мысли из головы» или «Не грусти».
Он слишком хорошо знал меня и понимал, что это невозможно.
XLVII
В течение нескольких дней все было спокойно. Греки удалились за линию кораблей. Как сообщали наши шпионы, они там сооружали защитную стену. Пока врагов не было видно, хотелось предаться иллюзии, будто их и вовсе нет. Но время иллюзий миновало.
Приам собирал совет за советом, на которых всем дозволялось говорить без ограничений. Один или два голоса задали вопрос: что еще может быть известно грекам? Откуда они узнали об отправке отряда в Дарданию? Откуда они узнали о слабом месте нашей обороны — западной стене? Должно быть, в крепости имеются шпионы.
Приам немедленно отправил рабочих, чтобы укрепить западную стену. Из-за собственной небрежности мы подверглись огромной опасности.
Все согласились, что горячий песок оказался весьма действенным оружием, а лучники справились со своей задачей. Геланор доложил, что его работы над бомбами из насекомых успешно продвигаются. Скоро он сможет обрушить на врага свои шары из глины и соломы, начиненные пчелами, осами, скорпионами и ядовитыми муравьями.
Во время боя к стене удалось пробиться только Ахиллу, который своим появлением поверг всех в ужас. Особенно поражала скорость его передвижения: он словно летел над землей, не касаясь ее ногами. Гектор справедливо заметил, что невиданное люди часто принимают за сверхъестественное. После того как невиданное станет известным, оно уже не так поражает. Ахилл быстро бегает. Мы знаем это. В следующий раз это нас не испугает.
Советники Приама расходились во мнениях относительно того, как готовиться к дальнейшему бою. Все были согласны с тем, что в первой схватке троянцы проявили себя хорошо, но главные испытания еще впереди. Когда следует послать за союзниками? Сейчас греки превосходят нас числом, а с прибытием союзников силы будут равны. С другой стороны, прибывших союзников нужно будет разместить, кормить и поить за счет запасов, собранных внутри крепости. Справимся ли мы с этим?
Сыновья Приама вели споры между собой. Гектор считал, что мы должны отражать атаки, но первыми в бой не ввязываться. Деифоб призывал напасть на греков, пока они не завершили строительство защитной стены, и дать им сражение. Гелен настаивал на том, что нужно вступить с греками в переговоры. Юный Троил рвался в бой, хотя Приам запретил ему участвовать в сражениях, поскольку тот был слишком молод и являлся отрадой матери. И вообще, жизнь Троила нужно было непременно сохранить, ибо… Ибо существовало пророчество, которое Приам держал в тайне. На одном из советов Троил потребовал, чтобы отец рассказал об этом пророчестве, из-за которого он не может принимать участие в войне. Приам отказался. Он сказал: и без того нашим врагам известно слишком много, и он предпочитает хранить пророчество в глубине своего сердца. Троил заявил, что не согласен. «Согласен ты или нет, — ответил отец, — будет так и никак иначе».
В мрачном полутемном мегароне — в это время года факелы не зажигали, так как и без них стояла жара — мы сидели вокруг незажженного очага. Я приказала принести чаши с благовониями и разложить по углам охапки полевых цветов, чтобы, несмотря на отсутствие огня, создать атмосферу тепла и уюта. Парис сидел, обмякнув, на стуле. Неопределенность томила его, бездействие угнетало. Он хотел хоть что-то делать — либо сражаться, либо развлекаться. Троил вскочил со стула.
— Как бы я хотел оказаться на твоем месте, Парис! — Он отбросил прядь светлых волос со лба. — Ты вовремя успел родиться, ты старше, ты свободен.
— Ох уж эти жалобы юности! — рассмеялся Парис. — Все хотят быть старше и слишком поздно понимают, что главная привилегия — это юность.
— Не понимаю тебя, — пробормотал Троил. — Что в этом завидного — быть младшим? Младший всегда идет последним.
— Или первым. У него всегда особенное место.
— Вот еще! — Троил поставил кубок с вином на стол. — Что тут особенного?
— Я тоже была младшей в семье, — заговорила я. — Мне очень нравилось быть младшей. Я наблюдала за братьями и сестрой и выбирала свою линию поведения. В каком-то смысле они примеряли разные одежды, а я отбирала то, что подходит мне.
— Никогда человеку не подойдет чужая одежда — как и чужая жизнь, — ответил Троил. — Это бессмысленная примерка.
— Троил, успокойся, — сказал Парис. — Ты должен находиться в безопасности. Почему ты должен рисковать собой из-за моей… женитьбы?
Мне показалось, он хотел сказать «из-за моей глупости».
— Твоя женитьба не является больше твоим личным делом. Она касается нас всех.
Последовало тяжелое молчание. Троил сказал правду.
В мегарон вошел Гилас. Он помахал рукой в знак приветствия, шел с веселым видом, хотя его отца все ненавидели, а его появление считали недобрым предзнаменованием. Он остановился возле очага и стал рисовать палочкой на пепле.
— А тебе известно что-нибудь об этом пророчестве? — Троил умоляюще посмотрел на Париса.
— Да.
— Расскажи мне.
— Нет. Оно может напугать тебя.
— Больше всего меня пугает жизнь в неизвестности, под страхом пророчества, о котором знают все, кроме меня. Разве это не возмутительно? Почему все знают, а я, которого это напрямую касается, ничего не знаю?
— Часто бывает, что человек, узнав о пророчестве, сам способствует тому, чтобы оно исполнилось.
— Избавьте меня от неизвестности! — воскликнул Троил, его лицо покраснело. — Я клянусь, что буду избегать этого, но сначала я должен узнать — чего!
