Приам тоже шел назад, собирая по пути своих старейшин.
— Теперь дело за молодыми, — сказал он, торопясь подняться на крышу, чтобы наблюдать за сражением.
Троянцы бросились вперед, но греки, как саранча, превосходили числом. Я с отчаянием смотрела вниз: да, воинская доблесть — залог славы, но она бессильна перед превосходящей численностью противника. Я оставила Гекубу и вернулась на прежнее место у стены. Уйти было свыше моих сил. Прямо под собой я увидела группу троянцев, но Париса среди них не было. С башен летели стрелы, которые позволяли держать атакующих на расстоянии. Греки из дальних рядов стали метать пращой камни. Они описывали в воздухе дугу и приземлялись точно по другую сторону стены, нанося тяжелый урон, который превосходил вред от стрел наших лучников. Троянцы со стоном падали, сбитые с ног.
Греческий отряд приблизился к Большой башне, и вдруг что-то произошло. Троянцы дружно выпустили в них тучу стрел, но греки не подходили настолько близко, чтобы стрелы могли достать их. В восточной части города раздались крики: там тоже греки пошли на приступ.
Затем послышался душераздирающий вопль, совсем близко — на расстоянии вытянутой руки, и над крепостной стеной показалось искаженное лицо, а затем и туловище человека. Его тут же сбросили вниз, но за ним лезли все новые и новые греки.
— Западная стена! — крикнул часовой. — Они на западной стене!
По крайней мере, десятку греков удалось вскарабкаться на западную стену, прежде чем их убили троянцы. Но за десятком следовала сотня: между расшатавшимися камнями самой старой части стены было много щелей и выступов. Снизу донесся ликующий вопль.
Я залезла на груду камней и взглянула вниз с безопасного расстояния. Троянцы приняли сражение у подножия западной стены, пытаясь отбросить греков от нее. Защитники крепости бросали камни в греков, а наши воины сражались с ними лицом к лицу.
В крытой повозке, которая грохотала по мостовой, появился Геланор.
— Сюда! Ко мне! — кричал он.
Группа защитников окружила его, и они направились к стене. Когда повозку открыли, в ней оказалась куча песка, раскаленного до блеска. Горячий песок набирали глиняными горшками и сыпали сверху вдоль стены. Песок проникал сквозь щели доспехов, обжигал кожу. Отовсюду слышались стоны.
Наконец-то греки подались назад, оставив западную стену. Я разглядела кое-кого из троянцев, заметила Гектора, который сражался у большого дуба. Когда греки начали отступать, троянцы рассредоточились. Париса я по-прежнему нигде не видела.
Вдруг к Гектору, в сторону дуба, бросилась могучая фигура. Воин перемещался необычайно быстро, со звериной грацией, несмотря на полное боевое снаряжение. Гектор не успел его заметить, и тот набросился на него, размахивая смертельным копьем. Гектор обернулся, сделал шаг назад, с трудом сохраняя равновесие, и тут противник его едва не одолел. Он метнул копье, промахнулся совсем чуть-чуть, ловким движением подобрал копье и прицелился снова. Гектор сумел увернуться и избежать второго удара. Копье отлетело в сторону. Оставшись без копья, противник Гектора схватился за меч, продолжая наступать. Гектор закрылся щитом, распрямился в полный рост и бросил свое копье. Оно пролетело так близко от шлема, что у грека в ушах наверняка раздался свист. Тот оглянулся посмотреть, куда оно упало — нельзя ли его поднять, и Гектор воспользовался этой заминкой, чтобы добежать до ворот, предупредительно открытых для него. Едва он заскочил внутрь, как ворота захлопнулись, и его противнику ничего не оставалось, как колотить в деревянные ворота кулаками с криком: «Трус, трус!» Судя по грохоту, его кулаки были сделаны из железа. Словно в подтверждение этому на дереве, обшитом бронзой, остались вмятины, которые мы увидели позже.
Гектор, с вылезшими из орбит глазами, сорвал шлем с головы. Его лицо было залито потом, грудь высоко вздымалась.
— Все рассказы о нем — правда. Теперь я убедился.
— Кто это, кто? — спрашивала я, подбежав к нему вместе со стражниками.
— Ахилл! — ответил стражник. — Этот демон — Ахилл.
— Говорят, он бегает быстрее оленя, — заговорил Гектор. — Я думал, это просто красивое выражение. Теперь убедился — это точное выражение. Среди людей ему нет равных.
— Трус! Трус! — по-прежнему доносился из-за ворот разъяренный крик.
Гектор потряс головой, словно отгоняя его.
— Никто еще меня не называл трусом! — пробормотал он.
— Ты не трус! — воскликнул Приам.
Он стремительно спустился со своего наблюдательного пункта, полы плаща развевались за ним.
Я выглянула со стены, чтобы посмотреть на Ахилла. Крик и стук прекратились, он повернулся и пошел прочь от ворот с копьем на плече. Под пластинами, закрывавшими щеки и нос, мне удалось разглядеть тонкие губы, вытянутые в прямую линию. Его доспехи поражали великолепием, нагрудник и щит были роскошно украшены. Ни у кого не было подобных. Даже наголенники поблескивали серебром застежек. Это был тот самый мальчик, который хвастался, что обогнал измученного Менелая, и который прятал свои мускулы под женским платьем на Скиросе. Ему было лет восемнадцать[15], и он по-прежнему хорошо бегал. Вдруг он оглянулся и увидел меня.
— Елена! — крикнул он. — Так ты правда в Трое! Высматриваешь сверху своих родственников? Злорадствуешь? Эй, смотрите! Вон там Елена!
Ахилл указывал своим солдатам на меня.
— Говорила тебе — не стой на стене! — воскликнула Гекуба и снова потащила меня прочь. — Ты должна находиться в безопасном месте. Наш долг — оберегать тебя, — жестко сказала она.
Наши воины возвращались в город. Стычка закончилась. Их приветствовали криками восторга. Позже советники-старейшины и командиры будут разбирать допущенные ошибки и недостатки в обороне Трои, предлагать, как их устранить. Но в тот момент всем довольно было того, что мужчины вернулись живыми, что штурм западной стены удалось отразить. Несколько греков погибли от удара камней или при падении со стены — их тела валялись внизу.
Официального празднования не устраивали, но настроение было праздничное, приподнятое. В ту ночь группы молодых людей, разгоряченные первой боевой вылазкой, бродили по улицам, пили вино и пели песни. Мы с Парисом слушали, как по улицам между стенами разносится эхо их голосов, и дрожали у себя во дворце. Парис с облегчением избавился от доспехов, которые грудой лежали на полу. Он твердил:
— Они этого и хотели. Они для того и приплыли. Они хотят воевать.
Как будто это только сейчас дошло до его сознания.
— Где ты был? Я не видела тебя.
Я попросила его лечь ровно — чтобы натереть ему спину ароматическим маслом. На стенах горело несколько факелов, но очень слабо, и в комнате было довольно темно.
— Тебе не следовало высовываться. Это опасно.
Он говорил, уткнувшись лицом в простыню, и я с трудом разбирала слова.
— Твоя мать говорила то же самое. Но мне удалось кое-что увидеть, пока меня не увели.
— Я был у восточной стены. Ее тоже атаковали, — пробормотал он. — Какое блаженство!
Я массировала мускулы под лопатками, снимая напряжение.
— Боюсь, несмотря на твой массаж, завтра все тело будет болеть. Я не привык носить такой тяжелый щит. Левая рука как чужая.
— А ты не видел?..
— Я никого не узнал. Они все чужие для меня. — Он потянулся. — Странно, откуда греки узнали, что западная стена — наше слабое место. Это самое неподходящее место для штурма, учитывая близость Большой башни и створок ворот. Его можно выбрать, только если знаешь, какая непрочная там стена.
— Значит, им кто-то сказал об этом.
— Но снаружи-то ничего не заметно. Постороннему и в голову не придет, какая тонкая там стена. Может, прорицатель…
— Почему обязательно прорицатель? Это мог быть самый обыкновенный предатель. Сегодня никого из троянцев не захватили в плен?
— Нет, насколько мне известно.
— Это хорошо. Ведь чтобы открыть тайну врагу, не обязательно быть и предателем — пытка любому развяжет язык.
Парис выскользнул из-под моих рук и сел на кровати.
— Пытка? Твои соотечественники пытают пленных?
— Они утверждают, что нет. Но тогда почему же пленники пытаются покончить с собой?
— Молю богов, чтобы ни один троянец не попал к ним в плен, — проговорил наконец Парис.
Предводитель греков, Агамемнон, не пощадил собственной дочери, принес ее в жертву. Вряд ли он будет трепетно относиться к пленным. Лучше ему в руки не попадаться. Бедная, бедная моя сестра!
XLVI
— Все должно идти своим чередом! — заявила Гекуба Приаму. — Мы не допустим, чтобы греки лишили нашу дочь ее женской доли!
Незадолго до штурма Лаодика наконец выбрала себе жениха. Им оказался Геликаон, сын Антенора. Приам и Антенор достигли согласия, и Лаодика вздохнула с облегчением. Ей исполнилось восемнадцать, и она мечтала о замужестве все то время, что я жила в Трое. Геликаон был весьма привлекательным молодым человеком, если бы не его крайняя небрежность. Возможно, Лаодика надеялась со временем сделать из него копию его изящного отца.
