— Русский генерал ещё молод, но слава его уже велика... Скоро он будет фельдмаршалом своей армии и докажет, что другие могут ему завидовать, а не он другим...
В Плевно Скобелев занимал небольшой дом... В первые же дни государь Александр II выразил желание — по пути на смотр гренадерского корпуса позавтракать у Михаила Дмитриевича. Он приехал к нему в полдень. Самого генерала к завтраку не пригласили, он как хозяин только распоряжался им... Скобелев было принял это за немилость, как вдруг к нему обращается император.
— Покажи-ка мне свой дом! Вы, господа, оставайтесь.
Скобелев повёл его в другие комнаты, затем государь порывисто обнял и поцеловал его...
— Спасибо тебе, Скобелев!.. За всё... за всю твою службу — спасибо! — И он ещё раз поцеловал его.
Михаил Дмитриевич глубоко ценил расположение его. В данном случае он и понял и душевно благодарён остался государю. Явно при всех обнаруженная милость наделала бы генералу ещё более врагов, которых у него было и без того достаточно... Ещё более потому достаточно, что в это время М. Д. был уже любимцем главнокомандующего Великого князя.
В Плевне Скобелеву не пришлось отдохнуть совсем. Готовился переход через Балканы, ему доставалась в этом блистательном деле прошлой войны одна из главных ролей. Он писал в главную квартиру, делал заготовки, исполнял вооружение и снабжение своего отряда целой массой необходимых вещей. В то же время ему приходилось заботиться о порядке в только что занятом городе, водворять на жительство возвращавшихся туда турок, мирить их с местными жителями... В последнем случае он, впрочем, не церемонился. Тех, кто обижал возвращавшихся, подвергали строжайшей ответственности...
— Это, ребята, помните, — говорил он своим солдатам. — Это уже не враги... Это друзья... Пока это такие же подданные государя, как и вы... И обязаны вы поэтому защищать их, как своих родных... А кто их обидит — так будет иметь дело со мной. Чего я не советую вам...
Отдыхал он только за обедом, и тогда к столу его собиралась самая разношёрстная публика. Тут были и генеральские погоны с вензелями, и полушубки случайно толкавшихся в Плевно армейских офицеров. Бархатный воротник генерального штаба рядом с оборванным кафтаном вольноопределяющегося солдата, чёрные сюртуки корреспондентов с бараньими куртками какого-нибудь болгарина, тоже приглашённого сюда. Но не одно это отличало общество, собиравшееся у Скобелева. Здесь всюду чувствовался дух боевого товарищества — различий не было, не было и исключительных вниманий... Шум стоял в столовой, говорил и возражал кто хотел. Полуграмотный казацкий хорунжий чувствовал себя дома, как дома чувствовал себя наезжавший сюда образованнейший из прусских военных Лигниц.
— У тебя кухмистерская какая-то! — шутил старик Скобелев, попадая в эту разношёрстную толпу.
Сам Скобелев с каждого своего объезда Плевны возвращался к себе с целой толпой гостей. Случайно встреченный офицер, ординарец, молниеносный марс полевого казначейства — всё это «привлекалось к законной ответственности», т.е. к обеду.
— У меня всем за столом есть место! — говорил он, и гости, потеснясь немного, пропускали вновь приехавших.
Ввиду такого широкого гостеприимства не последним лицом был Жозеф, тип всесветного авантюриста, несколько месяцев назад тому на осле приехавшего к Скобелеву и через месяц на осле же уехавшего от него. Это был полуфранцуз, полуитальянец, уроженец Каира, воспитавшийся в Бруссе, бывший поваром в Тунисе, открывший потом кафе в Варне. Не заплатив своим кредиторам, из Варны он бежал в Индию — там занимался какими-то тёмными промыслами и в конце концов попал в Румынию, оттуда явился поваром к Скобелеву. Это был какой-то шут гороховый, потешавший всех — от генерала до денщика... Когда Скобелев был в зеленогорской траншее, этот тип ни разу не решался посетить его, отсылая свой обед с казаками. Когда турки довольно старательно начали обстреливать Брестовец, Жозеф совсем потерял голову. Желая пошутить над ним, Скобелев потребовал личного его появления в траншее.
— Скажите генералу, что если он прикажет мне самому пойти в это «глупое место», то я возьму свой чемодан и осла и скажу адьё.
Немного погодя он прислал другое заявление.
«Mon général!..[80] Мне надоели и турецкие пули, и русские солдаты, которые даже и под гранатами спят, «соmmе les ours»[81]. Это не входило в наши условия, почему я и прошу ваше превосходительство принять меры, чтобы турки отнюдь не обстреливали моей кухни, ибо я человек свободный и умирать вовсе не желаю...
В следующий раз, когда Скобелев приехал в Брестовец сам, к нему явился мосье Жозеф.
— Ну, мосье Жозеф, что вам угодно?
— Я пришёл узнать, mon general, вошли ли вы в сношение с турками, чтобы они не стреляли в мою кухню...
— Входил... Но Осман-паша сказал, чтобы я лично послал вас к нему для объяснений... Будьте готовы. Завтра утром вам завяжут глаза и...
— Я не согласен... Я не могу быть парламентёром, я не хочу, наконец.
— Завяжут глаза и отведут в Плевно...
— Я буду протестовать... Я обращусь ко всей Европе...
Кругом расхохотались. Жозеф понял, что над ним смеются.
— Вы трус, мосье Жозеф!
— Быть храбрым я не обязывался по условию...
Когда Плевно пало, мосье Жозеф опять подал повод к бесконечным насмешкам на свой счёт. Как-то является он к Скобелеву.
— Что вам?..
— Я пришёл требовать должного!.. — И Жозеф принял мрачный вид.
— Именно?
— Я месяц держался здесь под огнём... В мою кухню специально стреляли турки... Для них, вы знаете, топ general, для них нет ничего святого! Но я всё-таки держался. Вы на Зелёных горах, а я здесь, в Брестовце... И потому мне следует крест!..
— Какой крест?
— Георгиевский... St. George![82] Какой даётся всем храбрым...
— Да, но ведь вы не обязались быть храбрым по условию...
— Если бы это входило в условие, то за храбрость мне бы полагалось жалованье... Так как это сверх условия, то я требую себе крест... Вы всем медведям-солдатам дали кресты, я тоже себе хочу...
— Вы с ума сошли, мосье Жозеф!..
— Mon general... У меня есть в Каире престарелая мама... Обрадуйте её. Если она увидит меня с крестом, она простит мне увлечение моей юности!..
Увы, так его maman и осталась необрадоваиной...
— Денщик со мной не разлучался и не выходил из огня, а я и ему не дал креста, потому что он слуга, а не солдат. Этак мы до того дойдём, — намекал он на всем известные факты, — что и кучеров, и поварят, и всякую сволочь украсим военными орденами, а те, кто за нас умирает, никогда не дождутся знака отличий!
XXIV
В скобелевском отряде ни разу не практиковался обычай вешать кресты на прислугу. В других — крестами щеголяли денщики и кучера разных генералов, здесь — никогда. Круковский, денщик Скобелева, живший с ним в траншее, не смёл и думать о таком отличии. Раз было он заикнулся...
— Ступай в строй и заслужи... За чистку сапог Георгиевские кресты не вешают...
Вообще, тут они доставались не даром.
Обыкновенно, когда присылают голосовые кресты на роту, то солдаты приговаривают их не наиболее храбрым, а наиболее влиятельным и богатым вольноопределяющимся. Скобелев никогда не допускал ничего подобного... Вот как это делалось... Подъезжает он к роте.
— Выбрали, ребята, кому кресты?
— Выбрали, ваше-ство...
— Кому же?
— Фельдфебелю — первый! — рапортует ротный командир. — Потом вольноопределяющемуся такому-то...
— Вот что, ребята, кресты должны доставаться не фельдфебелям, а тем, кто действительно стоит этого... Слышите? Самым храбрым... Поняли меня?
— Поняли, ваше-ство!..
— Ну вот... Так опять сделайте-ка выбор при мно. Господа офицеры, уйдите, пусть солдаты сами.
По второму выбору кресты достаются тем же.
— Смотрите, ребята, нечестно, если вы лучших оставите без крестов... Сделайте ещё раз выбор.
И если по третьему всё-таки кресты достаются влиятельным людям, тогда Скобелев и навешивал их.
Раз, в одном таком случае, на вопрос Скобелева:
— Кому, молодцы, кресты приговорили?
— Я назначил их такому-то и такому-то... — сунулся было ротный командир.
— А вы какое право имеете на это?.. Вы, капитан, чего суётесь не в своё дело?.. Отнюдь не сметь вперёд! Назначать голосовой крест — священное право солдата, а не ваше...
Зачастую, если несмотря на переголосовку, кресты всё-таки доставались вольноопределяющимся и фельдфебелям, Скобелев приказывал представить этих отличившихся к именным, а голосовые всё-таки давали простой армейской кирилке.