class="p1">– Грехи отца…
– Дурная кровь…
– Его нельзя винить.
– Да ну?
– Не по-божески это, обвинять его…
– Не смеши мои подштанники! По-божески? Спроси у его папаши, что значит по-божески!
Один за другим они уходили, забирая свои пакеты со сластями, сворачивая свои одеяла, закупоривая свои бутылки.
Нив была последней. Она остановилась в дверном проеме – то ли для того, чтобы не пустить Натана наружу, то ли чтобы защитить его от тех, кто уже вышел.
– Тебе стоило бы потратить немного времени, чтобы узнать историю своего имени, Натан. И когда ты это сделаешь, тебе придется выбирать. Не мое дело тебе советовать, но запомни: в этом мире есть добро и есть зло, и если ты выберешь не добро, ты заплатишь за это, Бог там или не Бог.
Нив закрыла за собой дверь и заглянула внутрь через щель:
– Хочешь, я ее закрою на замок? Тут есть замок, так тебе будет безопаснее.
– Зачем?
– Зачем? – Она понизила голос и огляделась. Когда она повернулась к нему, в ее глазах была печаль, а лицо вновь стало старым. – Твой папа был самым плохим Господином из всех. Господин Черноводья. Это там, дальше к западу. «Город мертвых» – так мы теперь его зовем… А его прежнего Господина мы зовем Дьяволом.
Нив тихо покачала головой и вздохнула:
– Только рыбу не трогай, ладно?
– Хорошо. Я не буду трогать рыбу.
– Пожалуйста. Я придержу команду, присмотрю, чтобы они не сотворили какой-нибудь глупости, но и ты уж не раздражай их. И рыбу тоже. Хотя, конечно, ты ее так припугнул, что мы небось доберемся до берега еще к полудню.
Когда Нив ушла, действительно закрыв за собой дверь на замок, Натан вытащил книгу из нагрудного кармана. До ночи было еще далеко, но его это не заботило.
– Расскажи мне о Черноводье.
– Это против правил, консультироваться с этой книгой в дневное время.
– Все равно расскажи.
Книга написала красным цифру I, но потом на той же странице начал проявляться чернильный набросок – сперва зеленовато-голубым, потом цветом бычьей крови, затем поверх штрихов проступила лиловая заливка, и вот линии и мазки слились в изображение невысокого города, разделенного узкой, скованной железными мостами речкой, извивами спускавшейся к спокойной бухте, над которой надзирала башня.
– Покажи мне Господина этого города.
– Он мертв.
– Покажи его мне!
Книга набросала человека со спины – высокий и стройный, с протянутыми вперед руками, он стоял на балконе, выступающем над ландшафтом из черных скал и обломков каменной кладки. Внизу собралась толпа. Лица людей были слишком крошечными, чтобы их разглядеть; люди стояли на коленях, опустив глаза. Спина человека содрогнулась – может быть, от рыданий или от смеха; в любом случае он, кажется, не мог это контролировать. Он сложил ладони – и люди поднялись с мест и как один задвигались шаркающей, неровной поступью в направлении, которое он указал. Там, на расстоянии, виднелись поднимающиеся дымы, и книга изобразила звук лязгающего металла – мечей или копий или, может быть, больших военных машин.
– Покажи мне его лицо.
– Ты знаешь, как он выглядит, Натан. Может быть, сэкономим чернила?
– Почему ты мне ничего не говорила?
– Во мне нет никакого «ты».
– Почему ты мне ничего не говорила?
– Для всего, Натан, есть свое время.
– Это когда?
Книга нарисовала времена года – но Натан не понимал, что это такое, поскольку в Мордью ничего подобного не было. Тогда, угадав его затруднение, книга изобразила мальчика, проживающего день. Вот он проснулся, позавтракал, поучился, пообедал, поиграл, поужинал, помылся, лег спать.
– Видишь? Существует множество вещей, и для каждой свое время. Возможно, сейчас неподходящее время для того, чтобы ты узнал о своем отце и о том, что привело его к отречению от своей силы.
– Расскажи!
– И что ты станешь делать с этой информацией, Натан? Какое влияние она окажет на твой последующий выбор действий? Господин дал тебе задание. Что, если знание об отце повлияет на твою способность выполнять взятые на себя обязательства?
– Я должен это знать!
Книга вновь нарисовала его отца на балконе; теперь рядом с отцом была мать. Вот она протянула руки к его отцу, положила ладонь ему на плечо. Потом отпрянула, словно бы от потрясения.
– Ты теперь не в Мордью, – сказала книга Натану. – Ты находишься в мире. Здесь есть все, что ты желаешь знать, но ты должен заслужить это знание. Ничто из того, что стоит знать, не дается даром. Все необходимо заслужить.
– Пожалуйста!
Книга ничего не ответила, но на ее странице появился новый рисунок: грустный ребенок, опустивший подбородок на руки и глядящий вдаль, на виднеющиеся там очертания Мордью.
– Заслужи это, Натан.
LXX
Во второй половине дня корабль бросил якорь в сотне ярдов от берега, однако рыба никак не успокаивалась. Напряжение на заднюю цепь было настолько велико, что им пришлось бросить и передний якорь. Корпус корабля сотрясался и раскачивался, и пока матросы спускали гребную шлюпку, она несколько раз врезалась в борт, усеяв поверхность воды гнилыми щепками.
Нив повезла Натана к берегу. Над их головами пронзительно кричали птицы, озадаченные наличием поблизости такого количества рыбьего мяса, из которого им к тому же ничего не перепадало.
– А сейчас, на солнце, почти ничего и не заметно… Видишь, это как бы такой урок, да? Как бы человек ни старался, каким бы могущественным себя ни воображал – он ничто в сравнении с величием Божьего творения. Разве не так, Натан Тривз?
Натан не ответил. Вскоре под килем лодки заскрипел песок. Натан шагнул за борт. Пускай она говорит, что хочет, еще немного, и они расстанутся. Он положил ладонь себе на грудь и почувствовал книгу. Он был вдали от Мордью, вдали от влияния своего отца; он был в мире, и он был свободен. Какое ему дело до отвращения, которое питают к нему другие люди?
Песок под его ногами был тонкозернистым и почти белым. Шагая, Натан побуждал Искру творить, подталкивал ее своими мыслями, своим гневом, своими воспоминаниями. Там, где опускалась его стопа, за ним оставались следы расплавленного стекла, зеркально-черные ожоги, уводившие назад, туда, где шлюпка гребла от берега.
Нив глядела на него большими глазами, все более отчаянно налегая на весла в спешке убраться подальше.
Натан отвернулся от нее. Стекло под его ногами растеклось двумя круглыми лужицами, которые встретились посередине и соединились друг с другом. Он отступил назад – и лужицы замерли, но на том месте, где он теперь стоял, тут же возникли новые.
Он поднял ладони: они горели синим пламенем, окрашивая
