своим сиянием хлопковую ткань его рубашки.
Он опустился на колени и набрал две пригоршни песка. Тот растекся в его ладонях, подобный жидкости, но густой, словно расплавленный металл, так что его можно было скатать в черный снежок.
Натан выронил шар, и тот упал на берег, частично припорошенный песком, частично сияющий в свете дня.
В волнах, накатывающих на берег, он мог видеть свое отражение, трепетавшее, словно язык пламени в гребне каждого вала, перед тем как тот рассыпался в брызги.
Со стороны земли пляж ограждали высокие меловые утесы – сотня футов белизны, прежде чем начиналась зеленая трава. Как будто кто-то зачерпнул в этом месте землю огромной ложкой или небрежно отрезал, оставив крошащийся в воду край. Никаких тропинок видно не было – разве что в тех местах, где утесы были ниже, ложбины казались немного вытоптанными, а на верхушке одного из них паслось несколько овец.
Натан пошел в ту сторону, сперва отряхнув ноги от черных сгустков стекла, собравшихся в песке, пока он стоял на месте.
Овцы наблюдали за его приближением, молча жуя и нагибая головы, когда у них пустело во рту, словно он был чем-то таким, что они видели каждый день. Натан вспомнил карту Беллоуза: Маларкои должен был находиться в глубине суши, на северо-востоке, в каком-нибудь дюйме отсюда.
LXXI
Вдоль дороги не было никаких указательных знаков; не встретил он и городской стены. Далеко не сразу Натан понял, что он у цели, – и тогда, вспомнив последние минуты пути, осознал, что идет по городу уже несколько миль. Он просто не сразу понял, что это город. Вокруг были поля с загонами, где содержалась скотина, – огороженные деревянными кольями круги пятидесяти футов в поперечнике, возле которых там и сям виднелись одинокие шатры, сшитые из пестрых лоскутов. Животные не обращали на него никакого внимания: они с хрустом жевали, почти не поднимая головы. Это были тощие создания с ребрами, напоминавшими дуги шатров, на которых вместо ткани были натянуты шкуры. Поля не были огорожены, но загоны располагались на расстоянии друг от друга. За ними никто не присматривал.
Постепенно загоны стали занимать все больше пространства, а количество шатров увеличилось, так что через несколько миль их уже почти ничто не разделяло – колья были вбиты рядом друг с другом, а веревки, растягивавшие шатры, перекрещивались в воздухе, словно такелаж парусника.
Людей по-прежнему не было видно.
Животные его игнорировали, и чем ближе их загоны соседствовали друг с другом, тем более невозмутимо и усердно они подходили к задаче жевания травы, словно их общим намерением было счистить всю зелень вплоть до мелового основания.
Тишину нарушал лишь скрип жующих челюстей, птичьи трели да хлопанье ткани шатров. За этим стояла огромная пустота – отсутствие настолько явственное, что терзало уши сильнее, чем звук отдаленной сирены или звон колоколов.
Отсутствие моря.
Натан обещал Беллоузу, что разыщет Адама, его брата, но где искать? Натан ожидал, что его задачей будет что-то вроде прочесать город, похожий на Мордью, отыскать подручных Госпожи и убедить их в праведности своей миссии или каким-то образом выпытать у них нужную информацию. Он готовился скатываться вниз по лестницам и выжигать запертые двери. Но здесь было нечего выжигать, не у кого выпытывать.
Натан повернулся лицом туда, откуда пришел, – ландшафт полого поднимался, загораживая пройденный путь. Он вдохнул – ничего, кроме сухого воздуха. Он потер друг о друга кончики пальцев, и они заскрипели так, что стало почти щекотно. Он прислушался – и не услышал ни привычного грохота валов, ни шипения белой пены на гребнях, ни шороха далекой гальки, ни ударов огненных птиц и тяжести всей воды мира, налегающей на выстроенную Господином Морскую стену. Всего этого больше не было; он слышал лишь мелодичный посвист птиц в кронах деревьев, мимо которых проходил. Птицы объявляли миру о его прибытии тоненькими голосками, которые взвивались в самое небо, оттеняя басовитое мычание окружающей скотины.
Стоя посреди пыльной, вытоптанной множеством ног дороги между полями, обогреваемый Искрой, Натан понял, что ему хочется снять с себя хотя бы часть одежды.
Он скинул с плеч куртку, и она упала на землю, словно выдубленная шкура, встав горбом вокруг его лодыжек; казалось, будто ей не хочется прикасаться к этой земле. Далее последовал жилет и шерстяные штаны, пока Натан не остался в одной рубашке. Он отступил в сторону от одежды и наклонился, чтобы развязать ботинки. Узлы шнурков затянулись и высохли, так что ему пришлось ковырять их ногтями, прежде чем он смог ухватиться и развязать их. Он стащил сперва один ботинок, затем второй, а за ними обе пары носков, которые скатал в клубок и отшвырнул в сторону.
Натан пошел вперед, оставив позади кучу сброшенных, ненужных вещей, и хотя острые камни время от времени врезались в подошвы его ног, он был рад избавиться от всего этого.
Животные продолжали пастись, не обращая ни малейшего внимания ни на него, ни на рвущееся из него синее пламя, ни на распространяющийся вокруг него сияющий ореол, ни на то, как предупреждающе чирикали птицы, передавая за границы своих территорий весть о приближении Натана, идущего на встречу с Госпожой Маларкои.
LXXII
Он едва не пропустил первого встречного, настолько неожиданной оказалась открывшаяся перед ним картина. Обойдя круглый холм, Натан обнаружил, что попал в огромную чашеобразную долину с круглыми, ровными краями, наполненную шатрами всех возможных размеров и цветов. В небо поднимались струйки дымов, между высокими шестами были натянуты веревки с разноцветными флагами и гирляндами, над головой плыли флотилии воздушных змеев – бумажные олени, птицы, драконы – вперемешку с красными и синими воздушными шарами. Вокруг незаконченных скульптур поднимались леса, а далеко впереди, превосходя размерами все окружающее, блестела на солнце высокая золотая пирамида, ступени которой также усеивали шатры. Все это двигалось – ни единый объект не оставался на месте: все вращалось, раскачивалось, поворачивалось, хлопало под прохладным ветерком, скатывавшимся в долину со склонов.
Учитывая, сколько всего тут нужно было разглядеть, мало удивительного, что он ее не заметил сразу. Совсем малышка – наверное, лет пяти или шести – и такая крошечная. Она держала веревку, к концу которой было привязано животное – косматое и грязное, с тусклой спутанной шерстью, с черными кругами вокруг глаз, как будто оно плакало. Девочка стояла как вкопанная, во рту у нее застыла корка хлеба, которую она забыла жевать; на перед ее сорочки падали крошки.
Натан уставился на нее, а она –
