– Мадемуазель Дайель была очень ревнива и постоянно угрожала королю. У нее имелся красивый кривой кинжальчик, который всегда лежал у нее на рабочем столике. И вот однажды король ушел от нее, захватив с собой кинжал и говоря при этом, что не хочет, чтобы с его преемником случилась беда.
– Так что сейчас его величество целиком принадлежит мадемуазель Ле Ребур? – спросил Шико.
– Напротив, напротив, – сказал священник, – у них полный разрыв. Мадемуазель Ле Ребур дочь президента судебной палаты и потому весьма сильна в словопрениях. По наущению королевы-матери бедняжка произнесла столько речей против королевы Наваррской, что заболела. Тогда королева Марго, которая отнюдь не глупа, воспользовалась этим и убедила короля перебраться из По в Нерак, так что эта любовная история оборвалась.
– Значит, – спросил Шико, – король воспылал теперь страстью к Фоссэз?
– О, бог мой, да. Тем более что она беременна: он просто с ума сходит.
– А что говорит по этому поводу королева? – спросил Шико.
– Королева?
– Да, королева.
– Королева несет свои горести к подножию креста, – сказал священник.
– К тому же, – добавил офицер, – королева ничего обо всем этом не знает.
– Да что вы! – сказал Шико. – Быть не может.
– Почему?
– Потому что Нерак не такой уж большой город, все там насквозь видно.
– Ну, что касается этого, сударь, – сказал офицер, – там имеется парк, а в парке аллеи длиною в три тысячи шагов, обсаженные густыми кипарисами, платанами и сикоморами, там такая тень, что среди бела дня шагах в десяти уже ничего не видно. А ночью-то что же, сами рассудите!
– Да и королева очень занята, сударь, – сказал священник.
– Ну, что вы? Занята?
– Да.
– Чем же, скажите, пожалуйста?
– Общением с господом богом, – проникновенно ответил священник.
– С богом? – вскричал Шико.
– Почему же нет?
– Так, значит, королева набожна?
– И даже очень.
– Однако же во дворце мессу не служат, я полагаю? – заметил Шико.
– И очень ошибаетесь, сударь. Мессы не служат! Что ж, мы, по-вашему, язычники? Так знайте же, милостивый государь, что, если король с дворянами своей свиты ходит слушать протестантского проповедника, для королевы служат обедню в ее личной капелле.
– Королеве?
– Да, да.
– Королеве Маргарите?
– Королеве Маргарите. И это так же верно, как то, что я, недостойный служитель божий, получил два экю за то, что дважды служил в этой капелле. Я даже произнес там очень удачную проповедь на текст: «Господь отделил зерно от плевелов». В Евангелии сказано: «Господь отделит», но я полагал, что, так как Евангелие написано уже давно, это дело можно считать уже совершившимся.
– И король узнал об этой проповеди? – спросил Шико.
– Он ее прослушал.
– И не разгневался?
– Наоборот, он очень восхищался ею.
– Вы меня просто ошеломили, – ответил Шико.
– Надо прибавить, – сказал офицер, – что при дворе не только ходят на проповеди да на обедни. В замке отлично угощаются, не говоря уже о прогулках; нигде во Франции бравые военные не прогуливаются так часто, как в аллеях Нерака.
Шико собрал больше сведений, чем ему было нужно, чтобы выработать план действий.
Он знал Маргариту, у которой в Париже был свой двор, и вообще понимал, что если она не проявляла проницательности в делах любви, то лишь в тех случаях, когда у нее были свои причины носить на глазах повязку.
– Черти полосатые! – бормотал он себе под нос. – Эти тенистые кипарисовые аллеи длиной в три тысячи шагов как-то неприятно крутятся у меня в голове. Я прибыл из Парижа в Нерак, чтобы раскрыть глаза людям, у которых тут аллеи длиной в три тысячи шагов, да еще такие тенистые, что жены не могут разглядеть, как их мужья гуляют там со своими любовницами! Ей-богу, меня тут просто искромсают за попытку расстроить все эти очаровательные прогулки. К счастью, мне известно философическое умонастроение короля, на него – вся моя надежда. К тому же я – посол, лицо неприкосновенное. Пойдем смело!
И Шико продолжал свой путь.
На исходе дня он въехал в Нерак, как раз к тому времени, когда начинались эти прогулки, так смущавшие короля Франции и его посла.
Впрочем, Шико мог убедиться в простоте нравов, царившей при наваррском дворе, по тому, как он был допущен на аудиенцию.
Простой лакей открыл перед ним дверь в скромно обставленную гостиную; к этой двери он прошел по дорожке, пестреющей цветами. Над гостиной находилась приемная короля и комната, где он любил давать днем непритязательные аудиенции, на которые отнюдь не скупился.
Когда в замок являлся посетитель – какой-нибудь офицер, а то и просто паж, – докладывали о нем королю. Этот офицер или паж искали короля до тех пор, пока не обнаруживали его, где бы он ни находился. Король тотчас же являлся и принимал посетителя.
Шико был глубоко тронут этой любезностью и доступностью. Он решил, что король добр, простосердечен и всецело занят любовными делами.
Это его мнение только укрепилось, когда в конце извилистой аллеи, обсаженной цветущими олеандрами, появился в поношенной фетровой шляпе, светло-коричневой куртке и серых сапогах король Наваррский; лицо его пылало румянцем, в руке он держал бильбоке.
На лбу у Генриха не было ни морщинки, словно никакая забота не осмеливалась задеть его темным крылом, губы улыбались, глаза сияли беспечностью и здоровьем. Приближаясь, он срывал левой рукой цветы, окаймлявшие дорожку.
– Кто хочет меня видеть? – спросил он пажа.
– Сир, – ответил тот, – какой-то человек, на мой взгляд, то ли дворянин, то ли военный.
Услышав эти слова, Шико несмело подошел.
– Это я, сир, – сказал он.
– Вот тебе и на! – вскричал король, воздевая обе руки к небу. – Господин Шико в Наварре, господин Шико у нас! Помилуй бог! Добро пожаловать, дорогой господин Шико.
– Почтителънейше благодарю вас, сир.
– И вы живехоньки, слава богу!
– Надеюсь, что так, дорогой государь, – сказал Шико, вне себя от радости.
– Ну, черт возьми, – сказал Генрих, – мы с вами выпьем винца из погребов Лиму, и вы скажете мне, как вы его нашли. Я очень рад видеть вас, господин Шико, садитесь-ка сюда.
И он указал ему на скамейку, стоявшую на зеленом газоне.
– Никогда, сир, – сказал Шико, делая шаг назад.
– Вы проделали двести лье, чтобы повидаться со мною, а я позволю вам стоять? Ни в коем случае, господин Шико, садитесь, только сидя можно поговорить по душам.
– Но, сир, правила этикета!
– Этикет у нас, в Наварре? Да ты рехнулся, бедняга Шико. Кто здесь об этом думает?
