прошлого).
Она рассказывала, смеясь, как в одной из советских гостиниц не хотели признать, что у нее нансеновский паспорт, и что она не может указать страну своего гражданства. Администратор гостиницы, наконец, взяла ее паспорт, прочитала в одной из граф «apatride» (без гражданства) и написала в графе «страна» – Апатрида. С присущим ей чувством юмора она описывала свои впечатления от московских театров, утверждая, что советские актеры не в состоянии представить себе и воспроизвести прежние манеры богатых помещиков и их домашних, их манеру поведения в салоне, за столом и при других обстоятельствах (в качестве примера ею приводились постановки пьес Чехова).
* * *
Обо всем этом она писала и подробно рассказывала во время наших встреч. С характерной для нее экспрессией она описывала свои впечатления от пребывания в СССР, заканчивая свои воспоминания полными удивления словами: «Там все пьют! Даже евреи!» И действительно, сопровождавшее визиты питье, в превышавших способности организма количествах, было настоящим кошмаром. У грузин считалось делом чести напоить гостя (сами же они перед этим ели курдючный жир, чтобы ослабить действие алкоголя), русские просто очень много пили и обижались, если им не составляли компании! Поэтому я выливала лишнее в чашки с кофе и стаканы с чаем, а потом выходила поправить прическу… В молодости мы не относились к трезвенникам, но удержать темп мы не могли, тем более что Ренэ никогда не впадал в забытье от алкоголя, но на следующий день у него были проблемы с желудком.
Но постоянно так поступать было нельзя, и, чтобы не вызывать подозрений, я поливала водкой цветы. Сколько же я их уничтожила за эти годы. Теперь стало куда легче отказаться от того, чтобы принять на грудь, можно, сослаться на возраст, лекарства, или просто заявить: «Он у меня не пьет».
К пьяным в России относились с жалостью; женщины обычно защищали их от милиции. Существовавшие настроения передают слова переделанной известной песни «Пусть всегда будет солнце»: Пусть всегда будет водка/Колбаса и селедка/Пусть работает мама/ Пусть работает тетка/Отдыхать буду я!
Ее позже пели в России. А мы тем временем приходили «на работу» на улицу Буало дом 7 во Франции. Евреинова оставляла нас в комнате и позволяла пользоваться ее архивом. Мы сидели часами, делая выписки в четыре руки. Затем она появлялась, чтобы нас накормить. Она никак нас не контролировала. Ее доверие к нам было удивительным. На долгие годы она стала для нас добрым ангелом-хранителем.
У нее были знакомые буквально на всех континентах, она вела обширную переписку; она советовала нам, к кому обращаться по вопросам, связанным с театром, касавшихся не только ее мужа, с кем связаться и прочее. Мы получали от нее письма из разных уголков мира, всегда веселые и доброжелательные. Когда она бывала в Париже, то также как и при жизни Евреинова устраивала так называемые журфиксы, как на дореволюционный манер назывались дни приема гостей в определенный день недели, кажется, у нее это было по средам. Приходили близкие знакомые, конечно, без приглашения, когда у них было время и желание. На одном из таких журфиксов мы познакомились с несколькими людьми из редакции газеты «Русская мысль» и с рядом других из «старой» эмиграции, в том числе с Натальей Кедровой (Евреинов звал ее Лилей), актрисой, известной благодаря прекрасной роли старой проститутки, которую в минуты хандры навещает герой незабываемого фильма «Грек Зорба».
Возможно, последним, в чем она приняла участие, желая укрепить память о заслугах ее мужа, был международный коллоквиум, который состоялся в 1979 году в Институте славяноведения в Париже. Рене имел честь выступить там с докладом о Евреинове и Польше[196] на языке матери Евреинова – мадам де Грандмезон.
Эмигрантка Татьяна Бакунина-Осоргина
Когда мы познакомились с Анной Евреиновой, воплощенной квинтэссенцией русской непосредственности, у нас быстро сложилось впечатление, что мы всегда знали друг друга. Подобное нельзя сказать о нашей первой встрече с Татьяной Бакуниной-Осоргиной, хотя в этом случае почва для знакомства была подготовлена – мой тесть до войны встречался с Михаилом Андреевичем Осоргиным как с выдающимся и известным библиофилом; он также посетил его вдову и напомнил ей о той встрече вскоре после открытия наших границ, то есть после октябрьских событий в Польше. И все же она поначалу держала дистанцию, сохраняла холодную вежливость и испытующе глядела на нас, чего мы никак не могли ожидать. Впрочем, это была лишь видимость. В скором времени лед растаял. Мы получили в подарок целый набор старых эмиграционных изданий. Наконец-то мы смогли прочитать знаменитую книгу Осоргина «Сивцев Вражек», изданную в 1928 году, в которой воскрешаются дореволюционные времена, годы Первой мировой войны и революций, переживаемые профессором орнитологии и его дочерью Таней (несомненно Татьяна Бакунина послужила прообразом героини). Этот роман, что было большой редкостью в условиях эмиграции, был переиздан, а также переведен на многие языки. Книга была издана через шесть лет после того, как автор по распоряжению Ленина вместе с целой группой интеллектуалов и ученых был изгнан из Советского Союза. Следует добавить, что планировалось издание книги на польском языке в издательстве «Чительник», но, к сожалению, 1989 год негативно отразился на ее судьбе, как и на вышеупомянутых рассказах Андрея Платонова. Руководство воспользовалось своим правом отказаться в течение трех месяцев от издания и под предлогом некачественного перевода не стало выплачивать оставшуюся часть вознаграждения переводчику (чего не сделало, как уже говорилось, издательство «Выдавництво Литерацке»). Фрагменты романа были опубликованы Анджеем Новаком, сопроводившим их кратким введением, в журнале «Арка» в 1989 году, так что читатель может сам убедиться в качестве перевода[197].
После недолгого пребывания в Берлине Осоргин поселился в Париже, где его нашла Татьяна Алексеевна. Когда они встретились и поженились, мы не знаем. К сожалению, она не хотела отвечать ни на какие вопросы личного характера, утверждая, что это не имело никакого значения для творческой биографии писателя. Когда немцы вошли в Париж, Осоргины, опасаясь репрессий, бежали в незанятую зону в небольшой городок Шабри в департаменте Эндр на реке Шер. (Осоргин, бывший эсер, был известным масоном, человеком левых убеждений, хотя, конечно, не связанным с коммунистами). Им удалось убежать в последний момент; вскоре после их отъезда немцы провели тщательный обыск их квартиры, конфисковав значительную часть архива. Как ни странно, документы из этого архива Осоргина позднее находила в советских архивах (следует помнить, что обыск проводился во время пакта Молотова-Риббентропа, и союзники оказывали друг другу взаимные услуги).
В Шабри были написаны дневник «В тихом местечке Франции» (издан
