Дело было сделано.
Огнев достал кисет с табаком и стал закуривать трубку. Руки его дрожали.
Первым рванулся на мост князь Мещерский. За ним бежал какой-то казак, дальше майор Лосев с огневским ружьем.
Огнев смотрел, не переводя дыхания: как-то перебегут?
Князь Мещерский, молодой и сноровистый, ловко перебежал по шаткому помосту.
"Должно, охотник. Хорошо!" - одобрительно подумал Огнев.
Казак не рассчитал - побежал слишком близко за князем Мещерским. Он был на середине бревен, когда Мещерский прыгнул с бревен на каменную кладку. Бревна зашатались, казак поскользнулся, не удержал равновесия и упал вниз, в кипучую бездну потока.
Огнев только на мгновение увидал его раскрытый в ужасе рот. Крика за грохотом воды не было слышно.
Каждую минуту всякий мог ждать смерти от вражеской пули, со смертью давно сжились, но эта нелепая гибель казака ошеломила всех.
– Не спешить! По одному! - крикнул в раздражении Суворов, смотревший на переправу.
Майор Лосев, бежавший за казаком, сначала осекся на месте.
Огнев даже поежился.
– Только б вниз не глядел!
Но майор решительно пошел по бревнам. Ружье Огнева помогало ему удерживать равновесие.
Князь Мещерский, подбежавший к Огневу, смотрел напряженно.
– Так, так! Молодец! - вырвалось у него, когда Лосев ступил на левый берег.
За ними, один за другим, перебегали мушкатеры, егеря, казаки. Из полсотни охотников не сорвался больше никто.
На правом берегу уже возвышалась целая куча бревен, досок, хворосту. Солдаты собирались по-настоящему чинить мост, а охотники в это время теснили французов все дальше: мушкатеры Трубникова и егеря Тревогина уже вышли в тыл неприятелю.
VII
На следующий день русские войска, отбрасывая французов, заняли Альторф. Наконец из мрачных, зловещих ущелий вышли на простор. Горы раздвинулись снова. Пересеченная холмами, расстилалась долина.
Здесь все приобрело иной вид: предгорья зеленели,. бурная река сделалась совершенно кроткой. Стало больше красок, больше света и тепла. Запестрели пашни и луга. Глянули домики и сады.
– Сохой запахло, - радовались солдаты.
Но сытнее не стало. Вьюки с продовольствием еще тянулись где-то застряли в Чертовом ущелье, а в сухарных мешках у солдат и офицеров остались только хлебные крошки.
К счастью, в Альторфе захватили у французов провиантский оклад. Каждому солдату выдали по нескольку сухарей и по три пригоршни муки.
Солдаты радовались селению, радовались тому, что могут сварить горяченького супцу. Радовались и не знали, что им угрожает страшная опасность.
Только в Альторфе Суворов обнаружил, что дороги на север по Люцернскому озеру нет никакой: дикий, обнаженный хребет Росшток падает в озеро отвесными скалами. У Люцернского озера дорога кончается вообще.
Русская армия очутилась в тупике.
"Унтеркунфтщики" - австрийцы, которые, казалось бы, должны были знать Швейцарию, не знали ничего. Они снова обманули, подвели Суворова. Но на этот раз подвели так, что малочисленная русская армия была поставлена в безвыходное положение. Ей угрожала катастрофа. Катастрофа угрожала и русскому корпусу Римского-Корсакова, если Суворов не успеет соединиться с ним в Швице.
Швиц, где Суворов назначил место для соединения, был недалеко - от Альторфа до Швица 16 верст, но недалеко лишь на карте. Попасть же в него из Альторфа было невозможно, - так в один голос говорили все проводники.
О Римском-Корсакове Суворов не имел никаких известий, провианта у Суворова не было - он рассчитывал получить его в Швице, - люди изнурены семидневным походом и боями, обувь изорвана, лошади подбились. И тут это невероятное открытие. Больной, измученный тяжелым походом 70-летний фельдмаршал мужественно выдержал удар. Как всегда в минуту опасности, он сохранил веру в себя, в своих чудо-богатырей. Он твердо решил: какими угодно путями дойти до Швица.
– Не дам своих костей врагам. Умру здесь, и пусть на могиле моей будет надпись: Суворов - жертва измены, а не трусости! - возбужденно говорил он, вышагивая по комнате.
Суворов собрал альторфских стариков охотников и пастухов, чтобы у них разузнать о дороге. Он сидел у стола перед разостланной картой, а швейцарцы, вместе с Антонио Гаммой, стояли перед ним. Они слабо разбирались в карте, но зато прекрасно знали все тропочки.
По их словам, в Муттенскую долину через высокий снеговой хребет Росшток можно попасть только двумя тропинками. О них не знал ни один генеральный штаб, а если бы и знал, то, конечно, не принял бы их в расчет. Эти тропы в позднее время года были доступны одним смелым охотникам за сернами.
Тем, кто с малых лет привык карабкаться по утесам и пустынным ледникам.
Суворова это не смутило. Он остановил свой выбор, как всегда, на самом коротком пути к цели, хотя и на более трудном: на одной из этих немыслимых тропинок. Охотники и пастухи отговаривали.
– Значит, тут пройти войскам невозможно? - в последний раз спросил их Суворов.
– Нет!
– Солдат не пройдет?
– Тут пройдет лишь олень!-в один голос говорили альторфские знатоки местности. Суворов сверкнул глазами.
– Где пройдет олень, там пройдет и русский солдат! - ударил он по столу сухоньким кулачком.
Не дав войскам ни одного дня отдыха в Альторфе, не подождав вьюков, Суворов повел своих чудо-богатырей на такие страшные стремнины, по которым никогда не шла ни одна армия в мире.
VIII
Гром, раздававшийся над нашими
головами и гремевший внизу, под
нашими ногами, был вестником
нашей славы, нашего
самоотвержения.
Багратион
Альторф еще крепко спал, когда русские полки поднялись в немыслимый поход через Росшток. На месте оставался один корпус генерала Розенберга. Он должен был держаться в Альторфе до тех пор, пока пройдут все отставшие вьюки.
Моросил дождик. Стояла темень. Дороги не различить. Да и видеть-то было нечего: была не дорога, а узенькая козья тропочка.
Солдаты и офицеры, не зная предстоящих трудностей, тронулись в путь бодро.
– Идти-то через горы всего-навсего шестнадцать верст. До обеда управимся.
Сначала шли по четыре в ряд, потом, сразу же за Альторфом, перестроились по два, а через полчаса уже тянулись гуськом.
С каждым шагом тропинка становилась все уже и круче.
Шли по скользкой вязкой глине. Ноги разъезжались - того и гляди полетишь. А лететь-то было небезопасно: сбоку чернела пропасть.
Думалось: рассветет - станет легче. Но и рассвет не принес облегчения. Дорога была все так же трудна. Подъем на Росшток оказался тяжелее, чем на Сен-Готард.
– Эти горы почище первых, - говорили солдаты. Глина кончилась. Пошли голые камешки. Камешки были мелкие, но острые. Они резали ноги и предательски осыпались при каждом шаге. На них люди чувствовали себя еще неуверенней и ненадежней, чем на глине. Каждый неверный шаг грозил гибелью. Не шли, а ползли. Местами дорога на камнях вовсе пропадала, шли наугад.
Дождь перестал, но зато стали наползать тучи. Сырой туман заволакивал все: в двух шагах ничего не видно. От этой влаги мундиры промокли не хуже, чем от дождя. И на ходу не согреешься - едва волочили ноги. Когда же все закрывала туча, лезли ощупью, на авось.
Часто попадались горные ручьи, через которые приходилось брести по колено в ледяной воде. Ничего не поделаешь - брели.
Взбирались на уступы, как по лестнице, по ступенькам, с трудом умещая ногу на выступе.
От многочасового напряжения дрожали, болели ноги.
Люди выбивались из сил.
Еще хуже, чем людям, доставалось вьючным животным. Мулы, привыкшие к горным тропкам, брали подъем с разбегу: один, другой прыжок - и отдых.
Казачьи же степные лошади не были приспособлены к горам и, кроме того, подбились, подковы поотрывались, копыта обломались. Они никак не могли взобраться - скользили, спотыкались, падали. Казакам, сопровождавшим вьюки, надо было следить не только за своим шагом, но и за каждым шагом коня. Где прозевали, не доглядели, там лошадь со всем добром летела вниз, в пропасть.
То тут, то там раздавался всполошный крик. С грохотом сыпались вниз камни, люди в ужасе оборачивались, но все было кончено: одной вьючной лошадью стало меньше, и меньше запасы сухарей или патронов.
Уже шли, перемогаясь, проклиная все на свете, шесть часов. Близился полдень, а не только не прошли шестнадцати верст, но даже не добрались до вершины хребта.
На Росштоке оказалось снегу больше, нежели на Сен-Готарде. Тут, на высоте, лежал рыхлый снег. Внизу ноги вязли в глине, а здесь - в снегу.
Сильнее пробирал холодный ветер. Коченели руки, застывали ноги. Зуб не попадал на зуб.
Тучи теперь ходили где-то под ногами. Слышался рокот грома. Эхо зловеще катило его по ущельям. Голубоватые вспышки молний сверкали внизу.
