— Ничего страшного, — прошептал он, беря обе мои руки в свои ладони. — Мы можем просто потусоваться. На самом деле мы можем много чем заняться…
И мы снова стали целоваться. И целовались, и целовались, и целовались, и его руки блуждали повсюду поверх моей одежды, а мои руки блуждали поверх его.
— Ты не хочешь снять футболку? — прошептал он через некоторое время, отстраняясь от меня, и я рассмеялась, потому что действительно хотела ее снять — и сняла ее, и он стоял рядом, глядя на меня в черном кружевном лифчике, который я упаковала в посылку много месяцев назад, когда думала, что, когда доберусь до Эшленда, мне захочется его надеть. И снова рассмеялась, вспомнив об этом.
— Что здесь такого смешного? — спросил он.
— Просто… тебе нравится мой лифчик? — картинно повела я руками, словно модель, демонстрирующая нижнее белье. — Он проделал долгий путь.
— Я рад, что он сюда добрался, — пошутил он, протянул руку и очень бережно провел пальцем по краю одной из ямок возле моей ключицы. Но вместо того чтобы зацепить лямку и спустить ее с моего плеча, как я думала, он все так же медленно провел пальцем по его верхней границе спереди, а потом вдоль всей нижней его границы. Все это время я наблюдала за его лицом. В этом жесте было нечто гораздо более интимное, чем в поцелуе. К тому времени как он закончил, его прикосновение было легче перышка, однако я настолько взмокла, что едва стояла на ногах.
— Иди ко мне, — проговорила я, притягивая его к себе, а потом вниз, на кровать, одновременно стаскивая сандалии. Мы по-прежнему не снимали джинсов, но он сбросил свою рубашку, а я расстегнула лифчик и зашвырнула его в угол палатки. Мы целовались и катались, перекатываясь друг на друга, в приступе лихорадочной страсти, пока не устали и не замерли снова, бок о бок, продолжая целоваться. Его ладони проделали весь путь от моих ладоней к груди, потом к талии и наконец начали расстегивать верхнюю пуговку моих джинсов, и в этот момент я вспомнила об ужасных пятнах на моих бедрах и откатилась от него.
Я тащила с собой презерватив через обжигающе жаркие пустыни и ледяные склоны, через леса, горы и реки. И вот теперь, когда я глядела в глаза сексуального, милого мужчины, этого-то презерватива у меня и не оказалось.
— Извини, — пробормотал он. — Я думал, ты…
— Дело не в этом. Просто… я вначале должна кое-что тебе сказать.
— Ты замужем?
— Нет, — ответила я, хотя мне потребовалась пара секунд, чтоб осознать, что я говорю правду. Пол мелькнул в моих мыслях. Пол. И внезапно я села прямо. — А ты женат? — спросила я, оборачиваясь к Джонатану, который лежал на кровати позади меня.
— Не женат. И детей нет, — ответил он.
— Сколько тебе лет? — спросила я.
— Тридцать четыре.
— А мне двадцать шесть.
Мы немного посидели, обдумывая сказанное. То, что ему тридцать четыре года, было для меня необычно. Этот возраст казался мне идеальным. Словно, несмотря на тот факт, что он ни о чем меня не расспрашивал, я, по крайней мере, оказалась в постели с мужчиной, который уже не был мальчишкой.
— Что ты хочешь мне рассказать? — спросил он и положил ладонь на мою голую спину. И когда он это сделал, я почувствовала, что дрожу. Интересно, он тоже это почувствовал?
— Дело в том, что мне немного стыдно. Кожа на моих бедрах… ну, она… помнишь, я вчера сказала тебе, что иду по МТХ? Мне постоянно приходится таскать на себе рюкзак, и там, где ремень рюкзака трется о кожу, она стала… — я поискала слова, пытаясь объяснить это так, чтобы избежать фраз «древесная кора» и «ощипанный цыпленок». — Она загрубела. На ней вроде как образовались мозоли. Я просто не хочу, чтобы ты был шокирован…
Мне не хватило воздуха, фраза оборвалась, и остатки моих слов совершенно утонули в ничем не замутненном удовольствии, когда его губы коснулись моей спины в районе поясницы, а руки потянулись вперед, чтобы завершить задачу по расстегиванию моих джинсов. Он сел и прижался ко мне обнаженной грудью, убрав с моей шеи волосы, чтобы поцеловать ее, а потом стал целовать плечи. Я развернулась и потянула его на себя, одновременно извиваясь и выползая из джинсов. А он покрыл поцелуями все мое тело — ухо, шею, ключицу, грудь, живот, и под конец добрался до кружева моих трусиков, оттянув их в сторону и добравшись до тех самых мест на бедренных косточках, к которым, как я надеялась, он никогда не прикоснется.
— Ох, детка, — прошептал он, нежно прикасаясь губами к загрубелой коже. — Тебе совершенно не из-за чего волноваться.
Это было здорово. Это было более чем здорово. Это был настоящий праздник. Мы уснули в шесть утра и проснулись через два часа, утомленные, но бодрые, наши тела были слишком полны энергии, чтобы продолжать спать.
— Сегодня у меня выходной, — сказал Джонатан, садясь на постели. — Хочешь поехать на пляж?
Я согласилась, даже не зная, где именно находится этот пляж. У меня тоже был выходной. Последний. Назавтра мне предстояло вернуться на маршрут, направляясь к Кратерному озеру. Мы оделись и поехали по длинной, вытянувшейся по дуге дороге, которая пару часов шла через лес, а потом через прибрежные горы. В пути мы пили кофе, жевали булочки и слушали музыку, придерживаясь в разговоре тех же однообразных тем, что и в прошлую ночь: казалось, музыка была единственным, что мы могли обсуждать. К тому моменту как мы остановились в прибрежном городке Брукингз, я уже наполовину жалела, что согласилась поехать, и не только потому, что мой интерес к Джонатану начал таять. Но и потому, что ехать нам пришлось целых три часа. Мне казалось странным, что я оказалась так далеко от МТХ, как будто я каким-то образом его предала.
Но вид чудесного пляжа несколько приглушил это чувство. Гуляя по берегу океана вместе с Джонатаном, я сообразила, что уже была на этом самом пляже раньше, с Полом. Мы жили в кемпинге в расположенном поблизости национальном парке, когда совершали свое долгое путешествие после отъезда из Нью-Йорка — то самое, во время которого побывали в Большом Каньоне и Вегасе, Биг-Сюре и Сан-Франциско, и под конец вернулись в Портленд. По дороге остановились, заночевав на этом пляже. Мы развели тогда костер, приготовили себе ужин и играли в карты за столом для пикника, а потом забрались в кузов моего грузовичка, чтобы заняться любовью на разложенном в нем футоне. Я чувствовала, как воспоминания об этом обволакивают мою кожу, точно плащ. Все изменилось — и я сама, и мои мысли, вообще все.
Хотя я замолчала, Джонатан не стал спрашивать, о чем я думаю. Мы просто молча шли вместе, встречая по дороге очень немногих людей, хотя был воскресный полдень; все шли и шли, пока не остались совсем одни.
