Пообещав сообщить о результатах, если этого не сделают раньше, Джон повесил трубку.
Все, оставалось только ждать и уповать на то, что больше пираты к ним не сунутся, а также экипаж до египетских вод не потеряет больше ни одного человека.
В Красном море прилетел вертолет и, спустив носилки, одного за другим забрал Юру и Пашку. Повар тоже норовил залезть в геликоптер, но его, вопреки воле и оторванному уху, удержали на борту. С воздуха доставили пакет с продуктами, так что у Эфрена работы прибавилось.
Перед Суэцем урки торжественно утопили все оружие, которое они, как оказалось, берегли на случай внезапной атаки террористов, горящих жаждой мести за уничтоженную базу. Принятые на борт египетские лоцмана и рулевые, положенные для прохождения канала, кучковались все вместе, постоянно тревожно озираясь на экипаж, будто ожидая от них каких-нибудь угрожающих действий.
В Александрии их очень быстро разгрузили под надзором страховщиков из P O общества. Потом выставили на рейд, и судно со всех сторон обложили полицейские, Интерпол и прочая силовая шушера. Нема торжественно вышел из своей каюты, после того, как там выломали замок.
Все было хорошо, да что-то нехорошо. Пытали всех и все. Египтяне цеплялись за любые формальности, как положено африканцам, чтоб наложить штраф. Интерпол и какие-то секретные службы устраивали одиночные, перекрестные и пристрастные допросы. Через три дня истязательств каждый оставшийся живой член экипажа проникся безысходной уверенностью, что именно он — главный террорист в мире. И лишь только клочок бумаги с телефоном подданного Ее Величества Королевы Великобритании служил сдерживающим фактором, чтоб их не расстреляли тут же, на юте, а дали возможность пожизненно искупать свою вину работой где-нибудь на каторге.
И урки, и Джон, и даже Баас совсем скоро перестали ориентироваться в обвинениях, начинали говорить полнейшую чушь и готовы были показывать что угодно и на кого угодно. Они были удивительно единодушны, когда заходил разговор о капитане Номенсене. Каждый сказал, что Нема был готов сотрудничать с пиратами на любых условиях, не считаясь с опасностью для жизни прочих членов экипажа. Филиппинцы называли его «очень плохой человек», Баас величал «негодяем», Джон, не мудрствуя лукаво — «старой сволочью», известной далеко за пределами их судоходной кампании.
Потом за дело взялись представители «назначенного лица» судовладельца, то есть те же полицаи, только в отставке. Весь упор делался на деньги. Очень не хотелось организации расставаться с оговоренными в контракте страховыми премиями.
Итог был предсказуем: никто никого не наказывает, кампания выплачивает по тысяче долларов рядовым и тысяча двести пятьдесят командирам в компенсацию за утерю личного имущества. Расходимся краями, все довольны? Повару еще на ухо зеленки налили для пущей важности за счет работодателя. Что там творилось с подраненными товарищами — не оглашалось. Ящик с телом кадета увезли еще в порту, так что про него разговора вообще не велось.
Напоследок Джона вызвал на беседу какой-то египтянин, бегло шпарящий на русском языке.
— Сотрудник Интерпола, — представился он. — Учился русскому в Москве. У меня всего несколько вопросов.
— Давай, — махнул рукой Джон. — Только я уже рассказал все, что мог и не мог.
— Поясню: я не собираюсь кого-то из вас изобличать, мне важно получить информацию без протокола. Это не для адвокатов и полицейских. Это, так сказать, для оперативных разработок.
— Хорошо, — пожал плечами Джон, ни на йоту не веря сказанному.
— Меня интересует конкретно Абу Али Ибн Сина, — внимательно глядя в глаза, изрек агент.
— Авиценна? — удивился Джон.
— Да нет, — тоже удивился египтянин. — Посмотри на фотографии, может, кого опознаешь.
Он выложил из дипломата стопку снимков и подвинул их Джону.
На первой, второй и последующей были изображены какие-то злобные чернокожие личности. Для подследственного старшего механика «Кайена» все они были на одно неприятное лицо. Он отодвинул от себя фотографии.
— Да ты все посмотри. Может быть, обнаружится кто-то, кто запомнился по плену.
— Извините, конечно, но они для меня как-то все на одно лицо, — сказал Джон, но снимки разложил по столу веером.
— Нет ли здесь Авиценны? — вопрошал агент.
— Авиценны?
— Ну да, то есть, нет. Ну, ты меня понял, — бесстрастно произнес египтянин.
Джон пошевелил фотографии перед собой, чтоб не закрывали друг друга и чуть не вздрогнул.
— Что, это он? — немедленно отреагировал интерполовец. — Авиценна?
На одном из снимков был запечатлен какой-то араб, не известный Джону, но вот за ним, на расстоянии шага, стоял Ромуальд Карасиков, былой третий штурман теплохода «Вилли», собственной персоной. Еще на одном изображении тот же араб что-то вещал Ромуальду. А говорили, что сгорел Ромуальд, затерялся в государственных институтах под названием «тюрьма».
— Почему ты остановил взгляд на этих карточках? — настаивал агент.
— Потому, что здесь Европа, на остальных — нет. Африка, Восток, но не Европа. Это точно, — сказал Джон. — Не видел я никогда твоего Авиценну, да и Абу Али Ибн Сину тоже. Только на отрывных календарях далекой советской эпохи.
Это оказался последний допрос. Кампания посчитала, что менять Нему слишком дорого, поэтому решила заменить всех прочих членов экипажа. Филиппинцы разлетелись в свою Манилу, Джон, благо все документы у него были на руках, отправился в Роттердам. Там в гостинице «Стелла Марине» его уже поджидал доставленный с «Кайена» личный багаж в целости и сохранности.
Без промедления и душа его сразу увезли в Винсчотен, в офис кампании. Джон настроился на очередные пытки, но ему поочередно все начальники пожали руки, напоили кофе, пожелали удачи и отпустили восвояси. На выходе самая главная секретарь, кривая толстая и, вдобавок, индийских кровей, изобразив исключительное радушие, подала конверт. Джон, ответно нарисовав на лице полный восторг, с трепетом принял бумажный пакет со своей фамилией на нем. Здесь могло быть и торжественное уведомление о том, что кампания больше не нуждается в его услугах, и дурацкое поздравление с Днем рождения, или просто буклет про успешный бизнес их фирмы.
Но в поданном той же секретаршей на подпись Cash Receipt указывался бонус для старшего механика теплохода «Кайен» в размере единицы и нескольких нулей местной валюты. Джон удивился, но виду не подал, залез в машину и поехал коротать ночь перед вылетом на Родину в странной гостинице, где с утра до вечера по телевизору показывают несколько каналов отвратительного порно.
Взяв из мини-бара все пиво, сколько было (целых три бутылки «Варштайнера»), он залез в ванну. Только сейчас он осознал, что, похоже, все идет к тому, что работа у него закончилась, что впереди — дом. Выпив пару бутылок, Джон решил, что валяться в горячей воде как-то прискучило, но выбраться из ванны не смог. Сердце давало пропуски, руки и ноги, как ни кривь от усилий губы, поднимать внезапно непослушное тело отказывались. Джон с досадой подумал, что окочуриться здесь — самая большая несправедливость. Его ждет дом, любовь, радость, радушие, спокойствие и забота — все, без чего так тяжело обходиться в рейсе. Если помирать, то лучше в начале контракта, когда только приехал с дома, весь спокойный и ностальгирующий. Он дышал, смотрел по сторонам, допил пиво, ожидая, когда же душа покинет тело. Вода в ванне остыла. Стало легче.
