до ареста его сержантом Такером в разрушенном сарае.
— Но как же вы собирались сообщить Молли, что вы там? — спросил капеллан.
— Я хотел прийти к ней в монастырь, — сказал Том. — В Альбере мне нечего было делать. Но чтобы найти Сен-Круа, нужно было добраться сначала до Альбера.
В дверь громко постучали, капрал отпер ее и впустил солдата с двумя котелками: в одном был темный чай, а в другом лежал хлеб с вареньем.
Падре спросил:
— Вы курите, Картер?
Том сказал, что курит.
— Я тоже, — сказал падре. — Пойду куплю нам сигарет.
Он исчез, оставив Тома пить чай и нехотя откусывать маленькими кусочками хлеб с вареньем. Оказавшись за дверью, капеллан торопливо зашагал вниз по лестнице и отправился на поиски — но не пачки дешевых сигарет, а адъютанта. Наконец он застал майора Роулинза со стаканом виски в руке.
— Простите, сэр, — сказал он, — но, думаю, казнь Картера следует отложить.
Майор поставил стакан и сказал:
— Отложить? Это еще зачем?
— Появились новые доказательства, — доказательства, которые не прозвучали на суде, — объяснил Смолли и пересказал адъютанту то, о чем узнал от Тома.
— Это не имеет значения, — отрезал майор.
— Я бы сказал, что это имеет очень большое значение, сэр, — храбро возразил Смолли. — Это может доказать, что у этого человека был пропуск, то есть он не оставил часть самовольно.
— Неважно, выдали ему пропуск или нет, — резко сказал майор. — Солдат отсутствовал в своей части, находясь на действительной службе. Его пропуск, если он и был, датирован, по его собственному признанию, восьмым июля. А он был арестован третьего июля, следовательно, ушел самовольно.
— Но разве наличие пропуска не должно повлиять на его приговор? — настаивал лейтенант Смолли, несмотря на гневное выражение лица старшего офицера. — Это означало бы, что он не имел намерения дезертировать. Разве нельзя смягчить его приговор при таких обстоятельствах?
— Лейтенант Смолли, приговор этому солдату утвержден на самом высоком уровне. Единственный офицер, выступивший за то, чтобы смягчить приговор, — полковник Джонсон, а он даже не знает этого человека.
— Он его командир, — сказал Смолли.
— Совершенно верно, — сказал Роулинз. — Он не может знать каждого в батальоне. Гораздо важнее послушать тех, кто знал его лично. В любом случае приговор утвержден самим Хейгом, так что теперь уже поздно пытаться его изменить. — Увидев выражение лица капеллана, он добавил: — Послушайте, Смолли, я понимаю, что вам все это видится по-другому, вы, духовные лица, совсем иначе смотрите на вещи, но я простой солдат, и этот человек бросил своих товарищей и ушел по своим личным делам, пока они были под обстрелом. У меня нет времени возиться с такими. Казнь состоится завтра утром, как и планировалось.
— Та женщина, на которой он надеялся жениться, сейчас в монастырском госпитале в Сен-Круа, — сказал Смолли. — Я могу съездить туда и привезти ее.
— Привезти? — переспросил Роулинз, словно не веря своим ушам. — Это еще зачем? Посмотреть, как он будет умирать?
— Нет, сэр. Я мог бы их обвенчать. Арестованного так или иначе расстреляют, но его жена и ребенок будут защищены его фамилией.
— Я бы не назвал это защитой в таких обстоятельствах, — отрезал Роулинз. — В любом случае идея абсурдная. Предлагаю вам вернуться к арестованному и исполнять свой долг. И помните — этот человек дезертир.
Смолли вернулся в комнату наверху с сигаретами, блокнотом и карандашом. Охрану уже сменили — новые люди молчаливо стояли у двери и у окна. Том сидел за столом и глядел в окно на вечернее небо. Он проследил глазами за стаей птиц, летящих устраиваться на ночлег, за их черными силуэтами на фоне красного неба и с внезапной, потрясшей его до глубины души горечью понял, что больше никогда не увидит заката.
Смолли поставил на стол масляную лампу и положил рядом с Томом карандаш и бумагу. Затем закурил и передал пачку Тому.
— Я подумал, что вы захотите написать Молли письмо, — тихо сказал он. Ему хотелось предложить Тому духовное утешение, но он знал, что из этого ничего не выйдет, пока не решены практические вопросы.
Том оторвал взгляд от окна и закурил.
— Спасибо, — сказал он, взял карандаш и начал писать.
Милая моя Молли,
это будет последнее письмо, которое ты получишь от меня. Меня арестовали, и сегодня я предстал перед военным трибуналом по обвинению в дезертирстве. Я не дезертировал, капитан Херст разрешил мне отпуск по семейной надобности, но он убит, а кроме него никто не знал, что у меня был пропуск. Почти весь мой батальон погиб. Ты наверняка уже слышала об этом сражении. Я уверен, что монастырь переполнен ранеными, но надеюсь, что тебя там уже нет. Мне уже вынесли приговор, и завтра утром меня расстреляют. Милая моя девочка, я не вернусь к тебе, как мы планировали. У нашего ребенка не будет отца, но ты не дай ему вырасти с мыслью, что его отец был трусом, что он бежал с поля боя и бросил своих товарищей делать за него грязную работу. Если бы я погиб в бою, то считалось бы, что отдал жизнь ради благого дела, но о той смерти, что ждет меня завтра, думать невыносимо. Батальонный падре, лейтенант Смолли, не отходит от меня и старается утешить. Мне это никакого утешения не приносит, но ему, по крайней мере, можно доверять: он передаст тебе все, что у меня есть. Я все оставил тебе, Молли. Это немного, но после меня должно остаться какое-никакое жалованье и все вещи, которые отправили на хранение в тыл перед наступлением.
Вспоминай меня с любовью, милая моя девочка, но живи дальше своей жизнью и жизнью нашего сына… или дочери. Я надеюсь, что у тебя родится девочка и вырастет такой же красивой, как ты. Поцелуй ее за меня. Когда я буду завтра стоять перед взводом, я должен буду вверить свою душу Богу, но, клянусь, все мои мысли будут только о тебе.
Прощай, любимая моя девочка.
Том
Когда Том закончил писать, в глазах у него стояли слезы. Он сложил письмо и протянул Смолли.
— Наверное, его должна проверить цензура, — сказал он. — А конверта у меня нет.
— Запишите адрес, и я прослежу, чтобы и письмо, и все остальное было отправлено ей.
Том достал свою расчетную книжку, на обороте которой он давным-давно написал, что оставляет все свое имущество и все причитающиеся ему средства мисс Молли Дэй с фермы Вэлли, Чарлтон-Амброуз, Белшир. Он передал книжку капеллану.
— Мне она больше не понадобится, — сказал он.
Ночь тянулась долго. Смолли предложил помолиться вместе, и
