представительницам ее пола. Она подумала, как ненавидит мужскую трусость, как трусливо они покрывают друг друга и потому всегда выходят сухими из воды. Она обо все этом успела подумать, и потому нет, поступок Гиты не был импульсивным.
Она приняла решение.
Голова Рамеша дернулась вбок, как будто ему дали пощечину. Звук выстрела заметался по комнате, рикошетя от стен и человеческих тел. Время зависло, отвисло, и Рамеш рухнул на пол.
– О боги! – ахнула Салони. – Гита!
У Би-Би отвисла челюсть:
– Какого хрена?!
Гита протянула ему оружие, и он отшатнулся:
– Э нет! С меня хватит этого гадства! Я пошел!
– Да ты же сам первый в него выстрелил, – напомнила Фарах.
– Случайно! А она – специально! Эта сука не сука, а чурел!
Рамеш лежал навзничь, раскинув ноги и отвернувшись от присутствовавших. Из-под головы темным ареолом расползалась лужа крови. Гита знала, что отмывать придется долго.
– Он что, сдох, типа? – спросила Фарах, глядя на Кхуши.
– Надо бы проверить, – покосилась Кхуши на Гиту.
Гита в свою очередь посмотрела на Салони. Та с недовольным мычанием подошла к Рамешу, присела рядом на корточки и приложила пальцы к его шее.
– Мне не нравится, что это каким-то непостижимым образом стало моей обязанностью по умолчанию, – пробормотала она. – Пульс слабый, но есть. Да, он еще живой.
Волну адреналина, гулявшего по венам Гиты, погасила смесь разочарования и облегчения. Она вдруг почувствовала себя опустошенной.
– Боже, Гита, по-моему, ты ему челюсть отстрелила… А, не совсем. Она тут… на чем-то болтается.
– Нижнечелюстной перелом? – с вялым интересом спросила Фарах.
– Да-а, – протянула Салони. – Говорить он в ближайшее время не сможет.
– «Си-Ай-Ди»? – догадался Би-Би, и женщины кивнули. – Нет, мне все-таки придется посмотреть этот сериал. – Он взглянул на часы. – Окей, хрен с ней, с пулей, оставьте пистолет себе. Еще раз: никаких упоминаний обо мне в этом деле быть не должно. Всё, мне пора.
– Не так быстро, – сказала Гита, сжимая в руке теплый револьвер. Ради того чтобы навсегда избавиться от Рамеша, она готова была еще раз попытать удачу. – Цена за наше молчание только что выросла.
Бада-Бхай пристально взглянул на нее:
– Ты реально такая идиотка, чтобы опять мне угрожать?
– Это называется шантаж, – подсказала Фарах.
– Вымогательство, – поправила ее Салони. – Вроде бы.
– Ты бизнесмен, – осторожно продолжила Гита. – А мы тут все бизнесвумен. Думаю, мы сумеем прийти к соглашению, которое всех устроит. – Она посмотрела на тело Рамеша. – А он окажется в полной заднице.
– А мне-то какая выгода? – Бада-Бхай взглянул на пистолет и не двинулся с места.
– А такая, что мы поможем тебе создать репутацию криминального авторитета, о которой ты мечтаешь. Мы ничего не скажем копам, но пустим слух, что это ты в него стрелял. Дважды. И тогда никто не станет связываться с Бада-Бхаем.
Би-Би потер подбородок.
– Это мне нравится. Но я и сам могу пустить слух. Я мужчина, а кто поверит шайке домохозяек?
Гита кивнула с самым серьезным видом:
– Вот именно. Никто не поверит, что мы убийцы. Но ты-то будешь знать, кто мы такие. Ты видел своими глазами, на что я способна.
Мужчины вроде этого, подумала Гита, всегда будут смотреть на нее и видеть те качества, которые они не хотели бы иметь сами: слабость, смирение, беззащитность. Да и пусть. Она потратила столько сил на то, чтобы отвоевать себе место в мужском мире – и получить колченогий стул за кривобоким столом. Теперь она сама сколотит себе целый обеденный гарнитур.
– Да расслабься. Это еще не всё, – сказала Гита. – Твой поставщик лучшей в мире тхарры продолжит с тобой работать, потому что тебе больше не придется тестировать ее на собаках. Теперь у тебя будет добровольная подопытная крыса в человеческом обличье. Он выпьет всё, что ты ему предложишь.
Би-Би с сомнением покосился на неподвижного Рамеша:
– Не похоже, что он вообще когда-нибудь что-нибудь выпьет.
– Ты удивишься, но чудовища так просто не умирают. – Гита набрала в грудь побольше воздуха, преодолевая дрожь. – Взамен ты заберешь Рамеша и сделаешь так, чтобы он никогда сюда не вернулся. Ты получишь наше молчание, свою свободу, репутацию и тхарру на продажу. Но обещай, что Рамеш меня больше никогда не побеспокоит. Запугай его, или посади в клетку, или сделай что-то еще – мне плевать, – но держи его подальше от меня. До конца жизни. Ясно?
Би-Би пристально смотрел на нее несколько страшных мгновений, и Гита уже думала, что он откажется и просто уйдет, а линия защиты, которую она выстроила, рухнет. Но Би-Би кивнул:
– Хорошо, Гита из «Гита’с Дизайнз». Я буду выполнять условия сделки, пока Синха держится от меня подальше. – Он протянул ей руку: – Мы квиты?
Гита взглянула на него исподлобья, вспомнив, какой униженной и беспомощной почувствовала себя, когда сидела, привязанная к стулу, и этот человек дал ей отеческий подзатыльник. В следующее мгновение ее рука взметнулась и хлопнула его по щеке – со снисходительным осуждением, какое она видела у мамаш, когда те шлепали своих детишек, призывая их к порядку. Бада-Бхай так обалдел, что застыл с протянутой рукой, и Гита проворно пожала его ладонь два раза, пока он не отменил сделку:
– Вот теперь мы квиты.
Эпилог
Гита стояла перед холодильником. Холодильник был старый – а как же иначе, все-таки семнадцать лет прошло. Свекор и свекровь давно могли бы заменить его на новую модель, но зачем, если и этот исправно работает? Выходит, ее родители сделали правильный выбор, собирая ей приданое, о котором она до поры до времени знать не знала. Гита протянула руку, чтобы прикоснуться к дверце, но передумала. Подобная сентиментальность была, может, и вполне объяснимой, но сейчас неуместной.
– Он готов с тобой поговорить, – нарушила молчание свекровь. – Насколько это возможно, конечно.
Гита оторвала взгляд от холодильника.
– Я ненадолго, – сказала она, поправив на плече ремешок сумки, где лежали конверт с документами и список покупок – вкусняшки для Бандитки, пайетки, заказанные Фарах, и упаковка воздушных шариков, которые она подарит Раису, когда Карем с детьми сегодня вечером придет к ней на ужин.
– Ну понятно, ненадолго, – ехидно отозвалась свекровь. – Тут и минутки должно хватить.
– Мне хватило шести лет, – отрезала Гита. – Он бросил меня шесть лет назад.
Свекровь постарела, но то же самое произошло и с Гитой. Только рот матери Рамеша морщился сейчас не от возраста, а от затаенной злобы. «Тяжело ей, должно быть, – подумала Гита. – Родить сына и возрадоваться тому, что у тебя теперь будет опора в старости, а под конец жизни получить вместо опоры ярмо на свою согбенную шею».
– Ты принесла обеты, но так и не сумела родить ему детей. Меньшее, что ты можешь сделать сейчас – это заботиться о нем днем и ночью.
От гнева у Гиты на секунду потемнело в глазах.
– Ну зачем же я буду лишать вас радости материнства? – процедила она. – Это счастье и привилегия, как я слышала.
Лицо
