Это убеждение Павла Третьякова полностью разделяли два величайших писателя того времени, которые также не считали, что искусство должно подчиняться потребностям людей и поучать. Лев Толстой писал с большой убежденностью: «Цель художника не в том, чтобы неоспоримо разрешить вопрос, а в том, чтобы заставить любить жизнь в бесчисленных, никогда не истощимых ее проявлениях». Федор Достоевский также был против «тенденциозных» работ в искусстве. Направляясь в 1873 году на выставку, на которой впервые экспонировалась картина Репина «Бурлаки», писатель ожидал увидеть нравоучительное полотно, обличающее «сильных мира сего», чего он не одобрял. Однако эта картина, воспринятая радикалами почти как призыв к революции, не произвела на Достоевского такого впечатления. Он написал критическую статью в консервативный еженедельник «Гражданин» и выразил в ней мысль, что, к счастью, эта картина не была из тех, которые взывают к людям: «Посмотри, как я несчастлив!»
В том, что касалось его собственных способностей, Павел Третьяков был всегда скромен. Даже в 1890 году, когда число посетителей его галереи стало превышать пятьдесят тысяч в год, он писал Льву Толстому: «Теперь позвольте сказать несколько слов о моем собрании русской живописи. Много раз и давно думалось: дело ли я делаю? Несколько раз брало сомнение, — и все-таки я продолжаю… пополнять свое собрание без уверенности в пользе дела».
Застенчивый от природы, собиратель не любил рекламной шумихи, но его усилия с большим энтузиазмом поддержали другие промышленники, которые, последовав его примеру, основали галереи русского искусства в Киеве и некоторых провинциальных городах. И во многом благодаря Павлу Третьякову и его единомышленникам Александр III пришел к мысли основать Русский музей в Санкт-Петербурге. В 1892 году Третьяков передал свою громадную галерею Москве, «движимый желанием способствовать устройству в первопрестольной столице полезных учреждений и содействовать процветанию искусства в России». Он умер в 1898 году, отдав сорок лет жизни собирательству. Третьяковская галерея и сегодня остается величайшим памятником его предвидения и щедрости.
К концу 1870-х годов направленность Передвижников изменилась. Теперь их вдохновляло уже не столько вопросы социального обновления, сколько создание национальной школы живописи. Ведущий критик того времени Владимир Стасов, страстно поддерживая эту новую идею, писал: «Художественная артель превратилась в товарищество передвижных выставок, и здесь сосредоточилось все, что только было между нашими художниками талантливого, думающего, независимого, светлого и прогрессивного».
Крамской и некоторые другие художники по-прежнему настаивали на первостепенной важности социальной ориентации в искусстве, но без особого успеха. Когда Репин предпринял отложенную им ранее трехгодичную пенсионерскую поездку в Париж и там стал с удовольствием рисовать французских кокоток и учиться у импрессионистов, Крамской направил ему гневное письмо, в котором призывал заняться настоящим делом и увещевал его не забывать русские проблемы. Репин невозмутимо и решительно отстаивал свое право на свободу творчества. Одна из самых очаровательных картин была создана вскоре после его возвращения из Парижа в 1876 году. На этом полотне под названием «На дерновой скамейке», наполненном мягким импрессионистским светом, изображена безмятежно отдыхающая русская семья.
Пейзажи стали любимой темой Передвижников. Проникновенная красота русской земли не раз была воспета в поэзии и прозе, чего нельзя сказать о живописи, и потому пейзажи Передвижников со снежными равнинами, необъятными просторами и темными лесами чрезвычайно волновали зрителей. Иван Шишкин изображал лес с достоверностью и ботанической точностью, скрупулезно передавая индивидуальность каждого дерева. Естественно, «борцы за дело» не признавали этого живописца. Они считали пейзаж бесполезным, за исключением тех случаев, когда он служил фоном, но Шишкин завоевал широкую популярность, и его пейзажи до сих пор пользуются любовью русских людей.
В 1880-е годы многие Передвижники стали представлять на своих полотнах исторические сцены, черпая темы из старинных преданий, событий средневековой Московии и богатого российского прошлого. Сюжеты их произведений были скрупулезно проработаны, и картины точны в исторических деталях. В 1885 году Репин закончил работу над своим знаменитым полотном «Иван Грозный и сын его Иван». В 1887 году Василий Суриков представил на суд зрителей грандиозный холст «Боярыня Морозова», на котором изобразил героиню старообрядцев семнадцатого столетия. Аполлинарий Васнецов создал множество картин из жизни средневековой Москвы. Во время работы над своими яркими, красочными полотнами Андрей Рябушкин, в более поздние годы присоединившийся к Передвижникам, изъездил всю Россию, изучая старинные города, иконы, ценные предметы и ремесленные изделия. Художник так подробно исследовал объекты изображения, что мог давать консультации по поводу российской жизни в давние времена. Рябушкин любил показывать свои работы крестьянам, интересуясь их реакцией, и переделывал картины, если зрители чего-то не понимали. Он оформлял декорации для опер «Борис Годунов» и «Хованщина», создавал мозаики в церквях. Рябушкин оказал большое влияние на художников-авангардистов, особенно на Бориса Кустодиева и Наталью Гончарову.
Император Александр III, вступивший на престол в 1881 году, был страстным русофилом, — до такой степени, что приказал поменять обмундирование армии с западного образца на привычные мешковатые шаровары, сапоги и меховые шапки, знакомые нам и сегодня. Он живо интересовался вопросами развития системы образования и сохранения национального богатства. Еще в 1866 году было основано Русское историческое общество, которое возглавил Александр, тогда — цесаревич. Он был деятельным покровителем искусства, щедро субсидировал работы по реставрации русской старины, особенно в Киеве, открыл Русский музей в Петербурге и предоставлял средства для целой сети провинциальных художественных музеев и школ. За время царствования Александра III суммы, выделяемые из казны для нужд Академии художеств, значительно увеличились, возросли также государственные фонды для поддержки строительства.
Александр III тепло приветствовал Передвижников как национальную школу и взял их под свою опеку. Царь был полон энтузиазма; он даже превратился в серьезного конкурента Павла Третьякова. На выставке Передвижников в 1888 году Третьяков купил десять холстов, а Император Александр III — пять. В следующем году Третьяков приобрел две картины, а императорская семья — двадцать семь. Царь приказал снять со стен во дворце в Царском Селе все произведения западных художников и заменил их работами русских живописцев.
Теперь Передвижники добились признания и были приняты в светском обществе. Они обзавелись поместьями, выкупленными у обедневшей знати в годы после освобождения крестьян, когда земля была достаточно дешевой. Художники жили в изящно обставленных квартирах и работали в хорошо оборудованных мастерских. В 1889 году Александр III привлек Товарищество к реорганизации той самой Академии, стены которой художники с возмущением покинули почти тридцать лет назад. Пять передвижников, и среди них Репин, Куинджи и Мясоедов, вошли в правительственную комиссию по разработке нового устава, утвержденного в 1893 году. Илья Репин, Иван Шишкин и Архип Куинджи стали профессорами, и еще двенадцать передвижников вошли в академический совет. Академия художеств была полностью реорганизована; живописцам разрешили свободно выбирать темы для своих произведений; преподавание в классах стало более независимым, а гражданские чины были отменены. Круг замкнулся: то, что начиналось как разрыв с традициями, само превратилось в традицию. К 1905 году бывшие бунтари заняли высшие посты в Академии.
Теперь, когда в руках у Передвижников была власть, настал их черед подвергнуться нападкам художников нового поколения, которые с негодованием выступили против преобладания реалистической живописи в национальном искусстве. Мстислав Добужинский и Александр Бенуа, активные участники нового движения «Мир искусства», с одной стороны, а также сторонники авангардных движений нео-примитивизма и кубо-футуризма, с другой, требовали от Академии художеств большего признания их творчества и критиковали Передвижников как отставших от времени.
Снова разгорелись баталии, и споры продолжались вплоть до 18 апреля 1918 года, когда после полуторавекового существования Санкт-Петербургская Академия художеств, с которой Императрицы Елизавета и Екатерина II связывали свои надежды, была ликвидирована как бесполезное учреждение. Величественные двери с начертанным над ними девизом «Свободным художествам» закрылись.[60]
