— Если понадобится, я сразу приеду, — сказал Коннелл, глядя мимо нее, на вход аэропорта.
— Раньше Дня благодарения не приезжай. Я не могу себе позволить таких расходов.
— Прости, что не получилось тебе помогать.
— Ничего страшного. У меня есть Сергей.
Коннелл медленно кивнул. Кажется, хотел что-то сказать, но опустил глаза и промолчал. Потом снова посмотрел на нее, с нежностью.
— На самолет опоздаешь, — сказала Эйлин.
Коннелл, крепко ее обняв, подобрал свои сумки.
— Позвони, если будет нужно!
Он усердно напускал на себя серьезность, а Эйлин, глядя, как он щурится от солнечного света, вспоминала малыша у себя на коленях, тянувшего ручонки к шторе у нее за спиной. Как случилось, что жизнь привела их к этой минуте?
— Иди! — сказала Эйлин.
Он пошел и скрылся за раздвижными дверями. Эйлин смотрела ему вслед. Рядом притормозила полицейская машина — велели не загораживать проезд. Эйлин смотрела в зеркальце заднего вида, провожая глазами взлетающие самолеты.
Рабочий день только-только начался, когда позвонили из больницы — сказали, что Эда готовят к выписке. Его привезут около двух.
— Это невозможно! — сказала Эйлин. — Меня не будет дома. Я не могу вот так, без предупреждения.
— Здесь записано, что у вас есть помощник по дому.
— Да, есть.
— Значит, помощник встретит. Больше его держать мы не можем. Состояние стабилизировалось, давление в норме, ест нормально. Мы обязаны его выписать.
— А стоять он может?
— С небольшой помощью.
— Вы мне скажите — когда к вам поступил, он мог самостоятельно ходить?
— Не знаю, это было не в мое дежурство.
— Так я вам отвечу — мог. Он своими ногами дошел от «скорой помощи» до приемного покоя. На мой взгляд, он нестабилен.
— А я вам говорю, что его пора выписывать.
— Мы с врачом договорились, что он должен быть способен самостоятельно передвигаться. В том числе и по лестнице.
— Он может передвигаться, с небольшой помощью.
— Я на вас буду жаловаться! Его нельзя выписывать. Страховка покрывает двухдневную госпитализацию, так?
— Да, верно.
— Вот и подержите его еще день!
Эйлин швырнула трубку. Если Эд вернется домой, у нее уже не хватит духу отправить его в лечебницу. Она невольно будет ждать — может быть, в каких-то темных закоулках сознания даже надеяться на еще один несчастный случай, который снял бы с нее вину. Этого Эйлин не хотела. Пора признать страшную правду: какой бы замечательной медсестрой она ни была и сколько бы раз ни доказала во время разных забастовок или массовых заболеваний медсестер, что способна работать за троих, и как бы ни хотелось ей верить, что она лучше всякого другого может позаботиться об Эде, — возможно, ему на самом деле будет лучше в лечебнице. Наверное, она должна собрать волю в кулак и вернуть Эда домой — но она не могла. Силы закончились. Сейчас ее единственный шанс передать его в лечебное учреждение — значит надо хвататься за такую возможность, а угрызениями совести мучиться потом. Быть может, всю оставшуюся жизнь.
Эйлин засела за телефон — обзванивать ближайшие лечебницы. Ждать окончания рабочего дня было нельзя: администраторы тоже все разъедутся по домам. Урвать время для звонков было нелегко: Аделаида словно коршун следила за каждым ее шагом.
По телефону ничего решить не получилось. Эйлин ушла с работы пораньше и с камнем на сердце поехала в Порт-Честер — полчаса езды на север от ее дома. Там в лечебнице «Мейпл-Гроув» нашлось свободное место для Эда, однако потребовали оплату на три года вперед. Там явно не хотели, чтобы Эйлин оформила Эда через медстраховку, — тогда расценки получались бы ниже, чем для частных лиц. За три года вперед, с учетом планового повышения цен каждое полугодие, получалось больше двухсот двадцати пяти тысяч долларов. Если даже снять со счета все свои накопления, и десятой доли не наберется. Пришлось бы полностью опустошить пенсионные счета — ведь заем под залог дома они уже потратили на обучение Коннелла. И то можно не успеть вовремя.
Все-таки не зря она всю жизнь проработала в системе здравоохранения — кое-какие знакомства завела. У ее приятельницы Эмили, которую она когда-то взяла на работу в свое отделение в Епископальной больнице Святого Иоанна, имелись связи в конторе генерального прокурора штата. По просьбе Эмили представитель конторы позвонил в лечебницу и добился, чтобы они не требовали предоплаты. Эйлин пришлось только заплатить пять тысяч восемьсот долларов за первый месяц, пока идет оформление медстраховки. Страховка покроет первые двадцать дней пребывания в лечебнице на сто процентов и еще восемьдесят дней — на восемьдесят процентов. Дальше Эйлин предстоит справляться самой.
Она позвонила в больницу Святого Лаврентия и попросила отправить заявку от ее имени.
— Завтра его перевезут, — сказала она Сергею. — Может быть, вы пока останетесь? Мало ли, вдруг он еще вернется домой.
Сергей кивнул, словно ничего иного и не предполагал.
— Я, конечно, буду и дальше вам платить, — сказала Эйлин, хотя не представляла, откуда возьмет деньги.
Эти подробности можно обдумать позже. Сейчас главное — пережить самое трудное время.
Они молча съели приготовленный Сергеем обед. Круглое лицо Сергея успокаивало. Разговорам он предпочитал мимику, а особенно два выражения: насупленный взгляд, напоминавший Эйлин отца, и ясную, прямо-таки невинную улыбку.
После еды Сергей взялся было мыть посуду, но Эйлин его прогнала. Он сперва упирался и ушел, только когда она сказала, что хочет поговорить по телефону — сообщить родным и друзьям о том, что Эд в лечебнице. Она постаралась обзвонить как можно больше народу, пока время еще не слишком позднее, даже с учетом разницы часовых поясов. Потом Эйлин покинула убежище кухни, заставила себя пройтись по всему первому этажу, везде выключая свет, и поднялась в пустую спальню — собирать вещи для Эда.
Абсурдное занятие! Как выбрать самое необходимое, когда все кажется необходимым? К тому же они с Эдом часто расходились во взглядах на то, что необходимо, а что нет. Например, его любимые рубашки давно пора было пустить на тряпки для вытирания пыли.
Эйлин вытащила сумку, с которой они ездили в недальние поездки, и принялась запихивать туда одежду, по три-четыре смены всего. Затем принесла с чердака сумку побольше. Позже продумает, что именно ему нужно, а пока пусть у него будет запас на первые несколько дней. Мало ли, вдруг что-то испачкается.
Тут ей на глаза попался его темно-синий пиджак. Пуговиц не хватает, локти почти протерлись, обшлага обтрепались. В этом пиджаке Эд был похож на бездомного, но упрямо за него цеплялся, словно все еще жил в квартире без горячей воды, как в детстве. Эйлин злилась, а ведь именно благодаря его равнодушию к материальным благам они смогли накопить так много, по меркам их доходов. Эйлин долго держала пиджак в руках, и сердце у нее разрывалось на части. Потом повесила на плечики и достала из шкафа другой пиджак, поновее.
От недосыпа она весь день проходила как в тумане, чувствуя на себе взгляд начальницы, — Аделаида словно чувствовала, что мыслями Эйлин где-то далеко. Перевозить Эда будут в полдень, а тут даже не позвонишь. Отвести бы Аделаиду в сторонку и объяснить ей, что не строишь коварных планов ее подсидеть... Но ведь невозможно так разговаривать подчиненной с начальством. Она уже и тому рада, что хоть какая-то работа есть, но и об этом говорить нельзя. Если Аделаида почует слабину, мигом вцепится. Да Эйлин ее и не винила. Администрация мэра Джулиани в целях экономии проводила сокращения в медицинской сфере, и руководители среднего звена жили как под дамокловым мечом. Хочешь сохранить работу — будь безжалостным. Эйлин в свое время побывала на месте Аделаиды. Первое время она страдала оттого, что трудности руководящей работы для нее остались в прошлом. Сейчас ей было все равно.
Пришло время быть расчетливой и сильной. Представится ли еще когда-нибудь возможность побыть слабой и глупенькой? Наверное, лишь тогда, когда все их ровесники станут глупыми и слабыми, только в этом уже не будет никакой романтики. Просто дряхлые беспомощные старики. По крайней мере, она в этом состоянии не будет одинока. Эд в лечебнице вроде бы среди людей, но все они не такие, как он. Эд намного моложе, у него больше отнято. Впрочем, он и здоровый был не таким, как все. Умнее, тоньше других. В этом смысле он лучше ее подготовлен к старческому одиночеству. Он всю жизнь словно странник из другого мира.
86
Сразу после работы Эйлин поехала в лечебницу. От круглой комнаты с регистратурой во все стороны расходились коридоры. На полке под прилавком выстроились медицинские карточки с красными ярлычками: «ООР» — отказ от реанимации. Эйлин тоже сделала такую пометку в заявлении о приеме Эда в лечебницу, но сейчас этот неприкрытый отказ от борьбы ее поразил. Всего несколько карточек были без ярлыка. Эйлин, глядя на них, испытала острый укол совести — эти семьи еще не утратили надежду, или же они просто готовы стоять до конца, до последнего предела, за которым бессильны любые достижения науки.
