– Не имею представления,– сказала Эдис.– Ты выключил свет наверху?
– Нет. До утра еще какая-нибудь бедная душа, может, захочет пройти по ней. Какой-нибудь пьяный взломщик.
– Пожалуйста, выключи, Вудс.
– Ты помнишь оркестр Хэл Кэмп, группу трубачей? Унисон. Очень эффектно. «У меня свидание с ангелом»,– тихо пропел он.
Она отвернулась от него, уткнув голову в подушку. Он нахмурился. Спустя момент сел на край своей кровати и выключил лампу на ночном столике.
– Да. Хорошо. Спокойной ночи,– сказал он.
Он сидел в темноте, прислушиваясь к ее дыханию, пока оно не стало ровным и глубоким. Потом встал и подошел к окну. Через бетонно-ажурный фасад он видел холодно светящийся уличный фонарь; какое-то время он думал о Вирджинии, потом о Гауссе. Закурив сигарету, он сел у окна и начал думать о том, на сколько может хватить тридцати долларов женщине, ее дочери и их собаке.
Глава сорок восьмая
В Бруклине было ужасно холодно. Ночной январский ветер дул вдоль Ист Ривер, по реке плыли куски льда. В районе Хейтс ветер стонал среди маленьких, но элегантных многоквартирных домов и выл на открытом месте вокруг Бороу Холла. К десяти часам вечера даже деловой квартал окутала тишина, изредка нарушаемая одиночными машинами. Если не считать паутины Бруклинского моста в отдалении, решил Палмер, этот район мог бы сойти за деловую часть любого маленького городка. Настолько основательно резкий ветер вымел улицы.
Шофер Палмера, уроженец Бруклина, искусно провел машину через несколько переулков и остановил перед внушительным старым зданием, которое одно время было масонским храмом, если судить по эмблемам, вырезанным на гранитном фасаде. Оно не могло им больше быть, подумал Палмер, выходя из машины, поскольку здесь было назначено сегодняшнее собрание.
Он постоял некоторое время на морозном ветре и неторопливо осмотрелся. Это было его первое знакомство с Бруклином. Старый город, подумал он. Он выглядит теперь намного старее Манхэттена, который вынужден постоянно молодеть, понемногу съедая куски самого себя, когда-то бывшие его юностью.
– Джимми, вы мне не понадобитесь до полуночи,– обратился он к шоферу.– Вы бы подыскали теплое местечко погреться.
– В это время здесь уже все закрыто, мистер Палмер.
– Тогда заприте машину и пошли со мной.
Они поднялись по широкой каменной лестнице. Шофер толчком открыл массивную с богатой резьбой деревянную дверь. В вестибюле, отделанном ореховым деревом, никого не было. Палмер прислушался и услышал смех. Он пошел на звук и, пройдя по коридору, остановился у огромной двустворчатой двери из орехового дерева с резными медными ручками. Нажав на одну из них, он приоткрыл дверь и обнаружил, что смотрит прямо в желтый глаз. В глубине комнаты продолжали смеяться.
– Вуди! – Бернс настежь открыл дверь, и показались его оба глаза и ухмыляющаяся физиономия.– Деточка, ты опоздал. Я уже волновался и отгрыз несколько ногтей.
– Где может подождать мой шофер?
– Внизу, в холле,– ответил Бернс, показывая рукой.– Первая лестница направо.
– Увидимся позже, мистер Палмер,– сказал Джимми.
– Заходи, Вуди, лапочка.– Бернс ввел Палмера в комнату и захлопнул дверь. Смех оборвался.
Палмер огляделся. Почти всю длину комнаты (метров пятнадцать) занимал стол. На белой скатерти остатки обеда. Вокруг стола сидела группа мужчин в вечерних костюмах.
Насколько Палмер знал, он никогда не встречал ни одного из них, но их лица не были для него совершенно незнакомыми. Такие лица можно было встретить и в Олбани, и в коридоре отеля в центре города, где находилась контора Вика Калхэйна. Такие же лица или же очень похожие неизменно появлялись на обедах, которые Палмер посещал последние три месяца.
Несмотря на разнообразие некоторых деталей, эти лица делились на определенные типы.
Толстые лица обычно имели тенденцию быть толстыми на определенный манер: жир концентрировался под носом, вокруг рта, в тяжелых челюстях и толстых, мощных складках под подбородком, как будто однажды очень высокая температура растопила весь жир и заставила его стечь в низ лица. Худые лица почти всегда были сильно загорелые – декабрь и январь на берегу Майами,– резкие морщины, как глубокие скобки, вокруг рта, фиолетово-серые пятна под глазами и стрелообразные морщины, расходящиеся веером от ноздрей.
У толстых лиц были сальные, неопределенной формы носы и желтоватые плешинки. Худые лица имели острые, угрожающие носы под седеющими, коротко подстриженными волосами. На обладателях всех этих лиц, как униформа, были надеты синие, светлее, чем темно-синие, смокинги, сшитые по последней моде, туго обтягивающие, с узкими воротниками шалькой. У всех, как униформа, на рубашках был сложный белый на белом узор. Изредка встречались прекрасные кружева, но это ничего не меняло. Все это были рубашки, которые люди такого сорта обычно надевают к деловым костюмам.
Бернс медленно провел Палмера вокруг стола, представив его каждому из почти пятидесяти присутствующих мужчин. Теперь они снова оказались на том месте, откуда начинали обход. Палмер не запомнил ни одного имени. Они, как всегда, были примерно на одну треть ирландскими, одну треть итальянскими, одну треть еврейскими. Когда он сел рядом с Бернсом, появились официанты, чтобы убрать остатки обеда. Два официанта катили по комнате передвижной бар, раздавая ликеры, бренди, виски и кофе.
– Два королевских кофе,– заказал Бернс.
Палмер наблюдал, как один из официантов налил две неполные чашки кофе, а его напарник долил в каждую из них до края бренди и затем поставил их перед Бернсом и Палмером.– Мне не надо,– произнес Палмер вполголоса. Беседа вокруг стола возобновилась.– Просто немного виски со льдом.
Из середины противоположной стороны стола поднялся один из обладателей толстых лиц и слегка постучал ложкой по стакану.
– Джентльмены,– сказал он,– от имени нашего маленького обеденного клуба я бы хотел приветствовать мистера Палмера, с которым вы все только что познакомились лично. Нам было очень жаль, что он не смог присоединиться к нашему обеду, но виноват самолет, прибывший из Буффало с опозданием. Мы не настаиваем на соблюдении ритуала, поэтому без лишних церемоний разрешите мне предоставить ему слово. Вудс Палмер, «Юнайтед бэнк энд траст компани».
Его приветствовали вежливыми аплодисментами, пока он вставал, кланялся и старательно улыбался. Прежде ему было нелегко улыбаться незнакомым людям, но теперь это стало почти привычкой.
– Джентльмены,– начал он,– Поверьте мне, когда я говорю, что действительно очень сожалею, пропустив, по-видимому, замечательный обед. Я говорю так потому, что искренне хотел бы потратить это время на более близкое знакомство со всеми вами, а не потому, как вы можете подумать, что обеды в самолетах оставляют желать лучшего.
Он переждал смех, затем пустился в длинную неостроумную шутку, которую Бернс рассказал ему несколько дней назад. Хотя он не считал ее ни с какой стороны смешной, аудитория в Буффало просто умирала со смеху.
– Вы знаете, полет в одном из современных реактивных самолетов напоминает мне историю из тех времен, когда «Боинг» разрабатывала свой сверхскоростной самолет. Он с легкостью делал 2000 миль в час. Но при 2100 миль его крылья начисто отваливались. Миллионы долларов были потрачены на попытки исправить дефект. Наконец пригласили ведущих специалистов по авиации из всех стран мира. Приехали русские, попытались, потерпели неудачу. То же самое случилось с англичанами, французами и немцами. И вот не осталось ни одного из приехавших инженеров, кроме маленького человечка из Израиля.– Он сделал паузу, чтобы дать время евреям из числа слушателей перестроить свой мозговой аппарат и приготовиться к антисемитской шутке. Бернс тщательно разъяснил ему, что сущность шутки именно в том, чтобы остановиться в этом месте так, чтобы евреи забеспокоились наряду с наиболее чувствительными последователями других религий.
– Ну, они спросили, какое оборудование и сколько помощников ему нужно. «Просто лестница,– ответил он,– и электродрель». Всех несколько удивила скромность его просьбы, но она была выполнена. Тогда израильский инженер взобрался по лестнице и начал сверлить маленькие дырочки на расстоянии дюйма друг от друга, по передней кромке каждого крыла. После чего он сказал: «Теперь пусть поднимется». Так как израильский инженер выразил желание полететь в этом самолете, два смелых пилота увеличили вдвое свою сумму страхования жизни, пристегнули вторые парашюты и поднялись в кабину вслед за ним. Пока самолет везли к взлетной площадке, его крылья угрожающе покачивались. Палмер опять, как учил его Бернс, сделал паузу. Логика шутки теперь должна казаться ясной для слушателей. Они должны усвоить, что шутка антисемитская. Было важно дать им время на подобное заключение.
– Каким-то чудом самолет поднялся,– продолжал Палмер,– пилот набрал скорость до 600 миль в час, 1000, 2000. Критическая точка была рядом. 2100! Крылья держались. Пилот посадил самолет, начался настоящий бедлам. Представители «Боинга» засыпали маленького израильского инженера щедрыми похвалами и деньгами. В этот вечер на банкете в честь победы его спросили, как к нему пришло вдохновение для этого научного чуда. «Ну,– скромно ответил он,– тут не было ничего особенного».– Палмер в последний раз сделал паузу. Напряжение слушателей достигло предела. Антисемиты приготовились хохотать. Евреи были готовы смеяться вежливо и немного.
