Но фиаско этого насильственного приема не заставило себя долго ждать. Политика третьей республики подобно политике второй империи потерпела крушение на трудностях введения одним ударом буржуазной частной собственности в первобытных коммунистических союзах больших семейств. Закон 26 июля 1873 г., дополненный законом 28 апреля 1887 г., после 17-летнего действия дал следующий результат: до 1890 г. расходы по размежеванию 1,6 млн. гектаров земли составили 14 млн. франков. Было рассчитано, что продолжение этой операции длилось бы до 1950 г. и стоило бы еще 60 млн. франков.
Но цель, которая сводилась к устранению коммунизма больших семей, не была при этом достигнута. И если что-нибудь во всем этом было фактически и несомненно достигнуто, так это — бешеная земельная спекуляция, пышно расцветшее ростовщичество и хозяйственное разорение туземцев.
Крушение попытки насильственного введения института частной собственности повело к новому эксперименту. Несмотря на то, что алжирское генерал-губернаторство уже в 1890 г. учредило комиссию, которая пересмотрела и осудила законы 1873 и 1887 гг., прошло еще семь лет, пока господа законодатели на Сене решились приступить к реформе в интересах разоренной страны. Теперь взгляды изменились, и мысль о принудительном введении частной собственности именем государства в принципе была оставлена. Закон 27 февраля 1898 г., равно как и инструкция алжирского генерал-губернатора от 7 марта 1898 г. предусматривают главным образом введение частной собственности по добровольному ходатайству собственника или покупателя[278]. Но так как определенные оговорки допускали введение частной собственности по ходатайству одного собственника без согласия остальных совладельцев, и так как давление ростовщика могло в любой момент побудить задолженного владельца к «добровольному» ходатайству, то новый закон открыл двери для дальнейшей эксплоатации и ограбления французскими и туземными капиталистами родовых земель и владений больших семейств.
Восьмидесятилетняя вивисекция Алжира в последнее время встречает более слабое сопротивление: подчинением в 1881 г. Туниса, с одной стороны, и недавним подчинением Марокко, с другой, арабы окружались все более тесным кольцом французского капитала и были поставлены в положение, из которого нет выхода. Последним результатом французского режима в Алжире является массовая эмиграция арабов в Азиатскую Турцию[279].
Глава двадцать восьмая. Введение товарного хозяйства
Второй из важнейших предпосылок как для приобретения средств производства, так и для реализации прибавочной стоимости является вовлечение натуральнохозяйственных образований — после их разрушения и в процессе их разрушения — в товарное обращение и в товарное хозяйство. Все некапиталистические слои и общества должны стать для капитала покупателями товаров и продавать ему свои продукты. Кажется, что здесь по крайней мере начинаются «мир» и «равенство», do ut des, взаимность в интересах, «мирное соревнование» и «влияние культуры». Если капитал может насильственно отнимать у чуждых ему социальных союзов средства производства и насильственно заставлять трудящихся становиться объектом капиталистической эксплоатации, то он все-таки не в состоянии путем насилия сделать их покупателями своих товаров и принудить их реализовать его прибавочную стоимость. Эта мысль подтверждается как будто тем обстоятельством, что необходимой предпосылкой распространения товарного хозяйства в натуральнохозяйственных областях являются средства транспорта — железные дороги, пароходные сообщения и каналы. Победоносное шествие товарного хозяйства начинается большею частью с грандиозных культурных построек, сооружений средств современного транспорта; сюда относятся железные дороги, прорезающие девственные леса и горы, телеграфные провода, проходящие через пустыни, и океанские пароходы, заходящие в отдаленнейшие гавани. Но мирный характер этого переворота является лишь видимостью. Торговые сношения остиндских компаний со странами пряностей были таким же грабежом, вымогательством и грубым обманом под флагом торговли, как и современные отношения американских капиталистов к канадским индейцам, у которых они закупают меха, или как отношения немецких купцов к африканским неграм. Классическим примером «тихой» и «мирной» торговли с отсталыми обществами служит современная история Китая. Через нее, начиная с сороковых годов, на протяжении всего XIX столетия красной нитью проходит полоса войн с европейцами, которые задали себе целью насильно открыть Китай для товарного обращения. Провоцируемые миссионерами преследования христиан, затеваемые европейцами тревоги, периодические военные кровопускания, во время которых совершенно беспомощный мирный земледельческий народ должен был меряться силами с новейшей капиталистической военной техникой объединенных великих держав Европы, тяжелые военные контрибуции со всей системой государственного долга, с европейскими займами, европейским контролем над финансами и оккупацией в конечном счете крепостей, вынужденное открытие вольных гаваней и вынужденные концессии на постройку европейскими капиталистами железных дорог, — таковы были в Китае повивальные бабки торговли от начала сороковых годов прошлого столетия и до начала китайской революции.
Период открытия Китая для европейской культуры, т. е. для товарного обмена с европейским капиталом, начался войной из-за опия, которая заставила Китай покупать яд индийских плантаций, чтобы превратить его в деньги для английских капиталистов. В XVII столетии культура опия была введена в Бенгалии английской остиндской компанией. Ее филиальное отделение в Кантоне распространило потребление этого яда в Китае. В начале XIX века опий так сильно упал в цене, что он быстро стал «средством потребления широких народных масс». В 1821 г. ввоз опия в Китай измерялся 4628 ящиками средней стоимостью в 1325 долларов каждый, затем цена упала наполовину, а в 1825 г. китайский ввоз возрос до 9621 ящиков и в 1830 г. до 26 670 ящиков[280]. Разрушительное действие этого яда, в особенности его дешевых сортов, потребляемых бедным населением, вылилось в форму национального бедствия и вызвало в виде необходимой меры самообороны запрещение ввоза в Китай опия. Вице-король Кантона уже в 1828 г. запретил импорт опия, но это перенесло только торговлю в другие портовые города. Одному из пекинских цензоров было дано поручение обследовать вопрос, и он дал следующее заключение:
«Я узнал, что курильщики опия испытывают такую сильную потребность в этом вредном медикаменте, что они прилагают все старания, чтобы достать его. Когда они в обычный час не достают опия, их члены начинают дрожать, большие капли пота льются у них со лба и по лицу, и они становятся неспособными к самой легкой работе. Но стоит принести им трубку с опием, как они несколько раз затягиваются и тотчас же чувствуют себя исцеленными.
Поэтому опий стал для всех тех, кто курит его, необходимым средством потребления, и вовсе не надо удивляться тому, что они при привлечении их к ответственности местными властями предпочитают нести любое наказание, но не выдают имени того, кто поставляет им опий. Иногда местным властям даже даются подарки, чтобы они терпели это зло или затягивали уже начатое расследование. Большинство купцов, которые привозят в Кантон товары, продают контрабандным путем и опий.
Я полагаю, что опий гораздо большее зло, чем азартная игра, и что на курильщиков опия поэтому необходимо налагать не меньший штраф, чем на игроков».
Этот цензор предложил присуждать всякого изобличенного в курении опия к 80 ударам бамбуковой палкой, а в случае нежелания выдать продавца — к 100 ударам и к трехлетней ссылке. И косатый пекинский Катон вывел свое заключение с неслыханной для европейских властей откровенностью: «Опий доставляется из-за границы, видимо, главным образом мелкими чиновниками, которые по соглашению с жадными купцами отправляют его внутрь страны; здесь к опию привыкают сперва молодые люди из хороших семейств, богатые частные лица и купцы; затем он получает распространение в простом народе. Я установил, что во всех провинциях имеются курильщики опия не только среди гражданских чиновников, но и в армии. В то время как чиновники различных округов усиливают свои старания, чтобы при помощи эдиктов проводить в жизнь законное запрещение продажи опия, их родители, родственники, подчиненные и служители продолжают курить, как и раньше, а купцы пользуются запрещением для взвинчивания цен. Даже полиция питает слабость к опию и покупает его вместо того, чтобы способствовать борьбе с ним, и это также одна из причин того, что все запрещения и распоряжения оставляются без всякого внимания»[281]. После этого в 1833 году был издан более строгий закон, который устанавливал для каждого курильщика опия сто ударов и выставление у позорного столба на два месяца. Губернаторам провинций было вменено в обязанность отмечать в их годовых отчетах результаты борьбы с опием. Эта борьба привела к двум последствиям: во-первых, внутри Китая, в особенности в провинциях Гонан, Сетшуан и Квейтшан, началось культивирование мака в большом масштабе; во-вторых, Англия объявила Китаю войну, чтобы заставить его разрешить свободный ввоз опия. Тогда-то и началось знаменитое «отпирание» Китая для европейской культуры в образе трубки для курения опия.
