– Г-сподь Б-г мой! – твердила она, стоя у окна и глядя на узкий прямоугольник окна, наполненный предутренним свечением. – В сиянии света, словно в плаще, простираешь небеса, будто полог! Покрываешь небо тучами, несущими воду, делаешь своими колесницами облака! Берешь себе в служители пылающий огонь! И уже на этой ноте молитва вылилась в мольбу...– Приклони ко мне ухо твое, поспеши избавить меня, будь мне скалой, твердыней, домом укрепленным, чтобы спасти меня! Выведи меня из сети этой, которую они припрятали для меня... Помилуй меня, Г-споди, ибо в бедствии я, истлела от горя душа моя! Пусть пристыжены будут нечестивые...
Сзади послышался шорох. Дина испуганно оглянулась – принц проснулся? Из мрака, наполнявшего дом, вышла Адина. Из-за ночного холода она с головой закуталась в покрывало. Девушки, глядя друг на друга, приложили указательные пальцы к губам и обе невольно рассмеялись. Беззвучно. После чего служанка притянула к себе Дину и горячо зашептала:
– Никак не могла днем придти. Зулеха все время крутилась возле твоей двери.
– Какая Зулеха? – спросила Дина.
– Ну как же! – Адина расправила плечи и изобразила осанку домоправительницы. Вышло настолько похоже, что Дина улыбнулась. Затем подумала, что за все эти дни ей даже в голову не пришло спросить имя домоправительницы.
– А вечером, – продолжала меж тем Адина, – пришел вот этот... – она выразительно кивнула в сторону спальни, откуда доносилось сонное урчание Шхема. – Вот я и ждала. Слушай, я должна сообщить тебе кое-какие новости...
– Кое-какие новости я уже от него узнала, – грустно заметила Дина. – Знаю, что мой отец и мои братья согласились на брак при условии всеобщего обрезания, знаю, что все мужчины в Шхеме уже объявили о своей готовности подвергнуться этой операции.
– А о том, что они сговорились напасть на твоих братьев и на твоего отца, знаешь? – почти в голос спросила Адина. Или, точнее сказать, крикнула шепотом.
– Что?! – воскликнула Дина. – Кто тебе об этом сказал?
– Да весь город только об этом и говорит, – мрачно сообщила Адина и, опустив уголки рта, как бы в подтверждение своих слов тряхнула черными кудрями. – Конечно, этот – она ткнула пальцем в пустоту, – тебе не расскажет о том, что они... у них было сборище в Дубраве Учения, они там спорили и решили – одновременно с твоей свадьбой выдать наших девушек за твоих братьев и в первую же ночь...
– Адина! – зашептала пленница, схватив служанку за руку. – Срочно, прямо сейчас, беги в стан к моему отцу и расскажи там об этом заговоре. Она дернулась в сторону спальни, но тут же осеклась и в отчаянии махнула рукой. – Адина, я сейчас не могу ничего тебе подарить. Но как только Шхем уйдет...
– Ничего мне не надо, – вспыхнула Адина. – А у твоих братьев я уже была. Побежала сразу же, как узнала.
– Спасибо! – прошептала Дина.
– Говорила с тем же, кто костяную пластинку передавал.
– Леви... – имя брата Дина произнесла с таким наслаждением, будто вкуснейший шербет таял у нее во рту.
– Наверно. Он всегда, когда со мной разговаривает, так смешно отворачивается, чтобы не видеть моих... – она провела рукой по груди, которая сейчас была прикрыта покрывалом.
– И что он сказал? – целомудрие Леви в этот момент мало волновало Дину.– Что сказал? Сказал, что их уже предупреждали. Похоже, он не очень в это верит.
«Или не очень тебе доверяет. Не хочет, чтобы до Шхема с Хамором дошло, что он начеку». Дина пыталась себя утешить этой мыслью. Все равно она была обескуражена. После нескольких минут молчания Адина сказала:
– Мне тоже тяжело. Эти люди... я среди них я выросла... а выходит, они негодяи. Среди слуг принца – тот, кого я любила. Только представь – ты его любила, а он ... Правда, недавно Шарру куда-то исчез...
Она помолчала. Потом вновь заговорила:
– И знаешь, самое страшное ведь не это. Главное – я ведь верила во все то, во что они верят! Я впитала все это с молоком матери! Я – дочь Шхема! До чего же мерзко! Она взяла Дину за руку. Провела ее чуть влажной от пота ладошкой по своей щеке.
– Дина и Адина... – задумчиво прошептала она. – Мы с тобой, точно сестры. Вот... – Дина даже не заметила, как та сняла золотой перстень, жемчужное ожерелье и браслеты, которые она ей подарила, и положила их на каменный столик для свечей и благовоний. – Мне сладко надевать их, потому, что это твой дар, но не могу, не могу! Как подумаю, что это пришло от них – будто змеи касаются моей кожи. Она повела плечами с такой неподдельной гадливостью, словно действительно прикоснулась к змее. – И потом, – продолжала девушка, – это выдано в качестве платы за услуги той Адине, которую я теперь ненавижу! С которой мечтаю расстаться!
Дина открыла рот, чтобы возразить, но Адина, вскинув на нее умоляющие глаза, вновь заговорила вполголоса. – Я слышала, слышала, как ты сейчас молилась. Прошу тебя – продолжай. Я хочу еще услышать, как ты воспеваешь Его! Дина посмотрела сквозь узкое окно на небо, уже ставшее пронзительно синим, как главные нити, свисающие с краев отцовского молитвенного покрывала, и тихо произнесла нараспев:
«К Тебе, Г-сподь, возношу душу мою.
На Тебя полагаюсь...
Да не настигнет позор
Всех, кто полагается на Тебя!
Путям Своим, Б-же, меня научи!
Избавь меня от бедствия моего,
Посмотри на страданье мое и прости мне грехи
И избавь Израиль от всех бедствий его!»
* * *
Самым страшным было пробуждение. Третью ночь подряд к ней приходил один и тот же сон. Она лежит на своей овечьей шкуре. Отовсюду ползет сводящая с ума сырость. За окном тишина. Она лежит и думает, что вот, все кончено – она обречена до конца дней своих ублажать эту тварь, и ей остается лишь молить Вс-вышнего о том, чтобы конец дней наступил как можно скорее. Ах, если бы можно было покончить с собой. Но вера запрещает это, а ей... с нее хватит того, что земная жизнь ее превращена в пытку. Превратить в пытку еще и ту жизнь, которая уготована после смерти, – нет, это уже слишком! Ей придется жить и мучиться, у нее будут множиться дети, должно быть, такие же гадкие, как и их отец. И она должна будет любить их. И что горше всего – полюбит! При этой мысли ей казалось, она покрывается какой-то слизью. И вдруг за окном – кри-и-и-ик! Потом еще один. И со всех сторон. Похожее Дина слышала, когда их пастушеский стан на склоне хребта ночью осаждали шакалы. Дина вскакивает, бросается к окну. И вот уже, словно испарение бесчисленных огней, тяжелое зарево возносится над городом. И вскоре она явственно слышит, как в коридорах, в галереях, на ступенях дворца начинается какое-то движение. Доносится шум, звучат мужские и женские голоса, мечутся крики. Затем топанье ног на дворцовой лестнице, лязг оружия, и вдруг комната озаряется каким-то неземным светом, и она видит – у входа стоит Леви, любимый прекрасный брат, с мечом в руках, с каштановыми локонами, ниспадающими на плечи, в плаще, препоясанном так, будто его обладатель собрался в дальний поход. Он отбрасывает в сторону меч, обнимает ее и тихо произносит: «Сестренка! Пойдем домой!»
А потом наступало самое страшное – пробуждение. Она просыпалась еще до рассвета, лежала в кромешной сырой тьме и знала – ничего не будет. Не будет ни криков, ни огней, ни Леви. Тихо рассветет, тихо войдет, улыбаясь, домоправительница. И единственное, что нарушит тишину, – это скрежетание ключа в двери, ибо уже третью ночь стражи не было – все охранники лежали, страдая после обрезания, – и дверь запирали на замок. Запирала лично домоправительница, она же поутру приходила и отпирала ее большим медным ключом. Так что надеждам девушки на то, что по ночам ее будет навещать Адина, тоже пришел конец. Тишину прорезал душераздирающий крик. Значит, она опять заснула и видит сон. Еще один вопль. Еще. Нет, на сон это не похоже. Пожалуй, она начинает сходить с ума. Она слышит то, чего нет на самом деле. Быть может, это над ней издеваются демоны Шхема?
Ей привиделась небесная синева, в которой, подобно стаям аистов, пролетающих над Ханааном по пути с севера в Египет, кружились жуткие демоны. Они были голыми и волосатыми. И очень похожими друг на друга. И на принца Шхема.
Дина твердо решила – она не побежит к окну. Чтобы наяву там вновь увидеть бесконечную ночь без единого огонька? Она не выдержит этого зрелища!
Не поднимаясь с овечьей шкуры, она бросила взгляд в сторону узкого прямоугольного окна. Ей показалось, будто тьму время от времени окрашивают в рыжий цвет отблески каких-то сполохов. Нет, нет и нет! Она не сдвинется с места. Хватит того, что ей слышится то, чего нет. Верить видениям она просто отказывается.
Ну вот! Шаги и крики на дворцовой лестнице. За дверью – испуганный голос домоправительницы: «Сейчас! Я открою!» Даже если пришли убивать ее – это все равно лучше, чем жизнь с принцем! Ключ заскрежетал в двери. Песнь ключа! Гимн ключа! Псалом ключа! Ужас всего, что приключилось с нею за прошедшую неделю, начался на шхемском базаре со звуков флейты, кинора и бубна – будь они прокляты, эти звуки! – а заканчивается в темной зале скрежетом ключа – да будет он благословен!
