Вашей рукописью и вернул мне ее со словами, что это «не его тип книги». Это довольно неприятно, потому что речь идет, видимо, не о художественных достоинствах, в этом случае можно было бы наплевать, потому что Эндрю не такой уж Эйхенбаум, что же касается рыночных дел, то в этом он должен что-то смыслить… Короче, рукопись высылаю. Насколько я Вас знаю, Вы не очень падете духом от этого известия и не подумаете […], что я специально подговорил агента невзлюбить Вашу рукопись.
«Компромисс» на английском вышел в середине лета 1983 года. А в конце июня Довлатов дописал «Заповедник». Из письма Ефимову от 21 июня:
С некоторым трепетом посылаю вам «Заповедник». Как всегда, ни малейшей уверенности в качестве. Сюжета нет, идеи нет, язык обыкновенный. Что же, по-моему, все-таки есть? Есть, мне кажется, голоса, картины и лица, что-то вроде панорамы деревенской жизни, есть, наконец, какая-то любовная история. Короче, ознакомьтесь.
Писатель, как обычно, занижает оценку своих книг. И здесь трудно обвинить его в кокетстве. Сформированный еще в Союзе комплекс литературной неполноценности благополучно пережил эмиграцию и даже окреп на здоровой американской почве. Он заставлял Довлатова постоянно сомневаться, переделывать написанное и переписывать переделанное. Отшлифованный отдельный эпизод порождал новую проблему – необходимость доработки всего текста, добиваться естественности и органичности. Читатель не должен видеть переходов от сильных страниц к «умеренно талантливым». И здесь рождался типичный для Довлатова парадокс. Он считал, что отдельные удачи лишь подчеркивают его общий «средний уровень». Готовя американское издание «Зоны», писатель решил дополнить его, сделав книгу солиднее. Так появился рассказ «Представление». Его писатель отослал в «Континент», хотя ссора с Максимовым еще была свежа. В эмиграции ссоры не принято было забывать – многие ими жили. Из письма Смирнову от 14 ноября 1983 года:
Для английского варианта «Зоны» я дописал 30 страниц, чтобы приподнять общий уровень. Этот кусок будет в 39-м «Континенте». Батька Максимов вдруг меня простил.
В пользу прощения говорило качество рассказа. Публикация в журнале имела симпатичные последствия. Из письма Ефимову от 6 июля 1984 года:
Дело такого рода. Как Вы, может быть, знаете, «Континент» напечатал мой рассказ «Представление». Затем его воспроизвел журнал «7 дней». И вдруг, впервые за последние годы, я ощутил что-то вроде общественного резонанса. Было несколько телефонных звонков и даже комплиментарных писем из Европы. Использовались такие выражения: «Это лучшее из того, что вы написали» и т. д.
Короче, мне стало обидно, что этот рассказ проскочит в периодике и не закрепится ни в одной из книжек, разве что в американском варианте «Зоны». И я решил его издать тоненькой брошюркой на скрепках, как издана, например, «Переписка из двух углов» (Гершензон и Вяч. Иванов) или, попросту говоря, как изданы многие детские книжки.
Как бы это письмо о триумфе. Но он подтачивается печальной оговоркой: «Лучшее из того, что написали». Да, Довлатов не Стивен Кинг, созданная им проза легко умещается в три среднеформатных тома. Но два с половиной из них к тому времени уже написаны и напечатаны. А читатели выделили только один рассказ. Мнительному Довлатову этого было достаточно. Неудивительно, что после написания письма писатель уходит в запой.
Таких проблем не было у Игоря Ефимова. Это касалось как отношений с алкоголем, так и с писательским самоощущением. Он писал всегда хорошо, и даже прекрасно. Из его мемуаров:
Нашим соседом в Энгелвуде был американец, Рик Кэйт, преподававший английский язык иностранцам и иммигрантам. Он не понимал, почему я жалуюсь на отрыв от родной языковой стихии.
– У меня в классе ты получал бы одни пятерки, – говорил он. – Ты свободно беседуешь и обсуждаешь любые темы, твой акцент ничуть не мешает мне понимать все, что ты говоришь.
– Да, я могу выразить все, что нужно, – печально объяснял я ему. – Но на английском я не могу блеснуть.
Читать такое неловко. Писатель искренне убежден, что его русская проза сверкает и переливается. Написаны воспоминания в возрасте хорошо за семьдесят, когда ко многим авторам приходит понимание об относительной ценности прожитого и сотворенного. До мемуариста оно не дошло.
Возвращаемся к американским книгам Довлатова. «Компромисс» издан. Книга на английском языке, продающаяся в американских книжных магазинах для настоящих, неновых американцев. Проблема в том, что ничего не произошло. Довлатов рассчитывал на настоящий успех, появление своего массового читателя, который позволит ему стать, утвердиться в качестве профессионального писателя. О своих ожиданиях Довлатов пишет в «Переводных картинках»:
В Америке гонорары непосредственно зависят от числа реализованных книг. И начал я тогда заходить в магазины. Особенно в «Барнс энд Ноубл», который рядом. Начал я следить, убывают ли мои пестрые книжки. В первый же день компьютер указал: магазином заказано шесть экземпляров. Маловато, думаю. Расхватают за час. День спустя компьютер поделился: те же шесть экземпляров имеются в наличии. На пятый день – такая же картина. На шестой день произошла сенсация. Количество экземпляров резко сократилось от шести до пяти. Ликуя, я возвращаюсь домой. Вечером заходит мой отец, живущий по соседству. «Вот, – говорит, – приобрел твою книгу. От тебя ведь не дождешься. Подпиши».
«Компромисс» продавался и умеренно покупался. Одобрение ему высказали социальные группы, на поддержку которых Довлатов изначально не рассчитывал. Из письма Смирнову от 25 августа 1983 года:
Книжка моя в «Кнопфе» вышла. Есть уже пять маленьких рецензий, даже не рецензий, а по-нашему – аннотаций, то есть – безоценочных обзоров. Единственная из них, которая содержит явный комплимент («Книга Довлатова вытаскивает нас из трясины диссидентской литературы Солженицына и Сахарова»!!!!!!), напечатана в журнале «Гей комьюнити ньюз», то есть – «Новости общины гомосеков». Я сначала был подавлен (и комплиментом и органом), но мне сказали, что гомосеки здесь слывут очень тонкими, изысканными людьми и что их любовью надо гордиться.
Поддержка «Компромисса» ЛГБТ-сообществом потрясла даже такого далекого от признания заслуг других людей человека, как Ефимов. Он пишет Довлатову 17 сентября 1983 года:
Ваши ошеломительные успехи в издательствах и журналах познакомили меня с чувством, которого до сих пор не знал: с завистью. И уж если меня, наконец, пробило, то я Вам очень настоятельно советую с другими знакомыми не делиться Вашими новостями, а только пожимать плечами и махать рукой в ответ на расспросы. А то сожгут, съедят, испепелят!
Понятно, что Ефимов пытается иронизировать, показать свою легкость, ироничность к достижениям младшего коллеги. Но получается несколько тяжеловесно, особенно когда в следующем абзаце он пишет,
