26. САРКОФАГ
Объект, который называли теперь Саркофагом, находился почти в центральной точке Безымянного Города. Он располагался глубоко под площадью, внутри здания, мощного, высокого и впечатляющего, как едва ли не все в этом древнем, долгое время погребенном под землей городе. К сердцу города теперь шла новая железнодорожная ветка; инженеры воспользовались морозом и проложили путь там, где не могли проложить прежде, — над замерзшими пространствами реки, которая в мгновение ока снесла бы любые мостки или опоры, если бы здесь по-прежнему несся поток, перебросила бы их через песчаные и глинистые отмели, которые двигались, исчезали и появлялись в другом месте за одну смену, когда на порогах ревела вода.
От конечной станции с ее столпотворением — освещенного угольными лампами подземного зала с пассажирооборотом, которому позавидовал бы вокзал крупного города, — хорошо утоптанная дорожка вела мимо свистящих, ревущих, урчащих машин, штабелей труб, катушек с проводами. Здесь, по проезду двадцатиметровой ширины, толпой брели и вьючные животные, и боевые, используемые в качестве тягловой силы, ехали паровые и масляные тягачи, узкоколейные вагоны. Но прежде всего тут шли бесконечные бригады, группы, смены, отряды, команды, наряды рабочих, поденщиков, инженеров, охранников, специалистов и профессионалов в самых разных областях.
Подойдя к громадному круглому перекрестку на возвышении, к которому сходились десятки старых пандусов и дорожек Безымянного Города, битком забитая магистраль расходилась в разные стороны. Конвейерные ремни, узкоколейки и воздушные линии убегали вдаль вместе с дорогами; все они были освещены слабыми масляными лампами, шипящими газовыми фонарями и мигающими электрическими. Самый занятой проезд, вдоль которого тянулись кабели, ленты конвейеров и линии фуникулеров — крутые рельсовые пути с неровными ступеньками посредине, — вел через водоем по помосту из толстых досок к большому зданию-луковице, вместилищу Саркофага.
Через длинный парадный вход гигантских размеров, шириной метров в сто и высотой в сорок, по бокам которого парили десятки изваяний пустотелов в разрезе, и еще более высокий портал в виде огромной пасти двигался поток людей, машин, животных и материалов.
Когда Орамен и остальные, кто был в большом шатре, спустились в центр города и раскопок, поток уже замедлился и превратился в ручеек. Главные усилия сейчас были сосредоточены на раскопках десяти артефактов поменьше, сходных с тем, на который приходил посмотреть Орамен в день покушения. У главного черного куба тоже кипела работа — недавно отрытая вокруг него камера частично обрушилась.
Центральная камера, где находился Саркофаг, напоминала ту, что уже видел Орамен, — только была гораздо больше. В результате раскопок внутри здания образовалась огромная полость — оттуда вывезли грязь, ил, песок и всевозможные обломки, накопившиеся за бессчетные столетия. И выяснилось, что тут всегда располагалась центральная арена, около сотни метров в поперечнике, а вовсе не импровизированная пустота, отвоеванная, вырванная у малых помещений и пространств.
В центре арены, освещенный угольными лампами и облепленный лесами — а потому исполосованный решеткой теней, — виднелся сам Саркофаг, светло-серый куб со стороной в двадцать метров и слегка закругленными углами и кромками. Двадцать дней, пока велись раскопки, вокруг артефакта царил управляемый хаос — потоки машин и людей, движение, регулируемое криками, стук, искры, рев животных, выбросы и взрывы пара и выхлопных дымов. Но теперь, когда Орамен наконец созерцал Саркофаг, в камере царили тишина и спокойствие. Атмосфера среди собравшихся была почтительной, хотя — если только Орамен не воображал это — слегка напряженной.
— Отсюда он не кажется слишком живым, — сказал Орамен.
Он стоял с Поатасом и охраной у главного входа в центральную камеру — в широком проеме, десятью метрами выше дна ямы. В центре ее на округлом пятиметровом постаменте покоился Саркофаг.
— А вы подойдите поближе, — посоветовал Поатас.
Орамен улыбнулся ему.
— Именно это мы и собираемся сделать, господин Поатас.
Они направились к Саркофагу. Орамену он показался во многом менее внушительным, чем тот, первый куб, черный как смоль. Камера была гораздо больше, и обстановка казалась менее гнетущей (отчасти, конечно, из-за отсутствия суеты), а сам предмет, будучи намного больше, представлялся не таким серьезным — просто потому, что был спокойно-серым, а не беспросветно-черным, как тот, пугавший и притягивавший Орамена. Так или иначе, артефакт был крупным и казался еще более впечатляющим оттого, что Орамен видел его снизу, а не сверху.
Орамен не знал, в какой мере испытывает последствия недавних травм. Он мог бы провести еще один день в кровати, что и советовали врачи, но опасался потерять доверие людей, особенно бывших солдат Колонии. Он должен был встать и показаться им, а кроме того, когда пришло известие о подаваемых Саркофагом признаках жизни, принцу не оставалось иного выбора, как сопровождать Поатаса с помощниками в главное место раскопок. Орамен тяжело дышал, синяки его ныли, сердце побаливало, а в ушах все звенело. Иногда ему, точно старику, приходилось напрягаться, чтобы расслышать собеседника, но он изо всех сил старался выглядеть здоровым, приветливым и беззаботным.
Когда Орамен приблизился к Саркофагу, ему показалось, что тот излучает ауру абсолютной непроницаемости — устоявшейся, флегматичной, почти сокрушительной сдержанности и бесстрастности, что он подлинно пребывает вне времени, словно был свидетелем недоступных человеческому разуму веков и эпох, но одновременно принадлежит скорее будущему, чем прошлому.
Орамен заверил свою наскоро набранную стражу — грозных вояк озабоченного вида, не отходивших от принца, — что с ним ничего не случится на лесах, что там, наверху, одного-двух охранников вполне хватит. Дубриль, седоволосый, мрачный одноглазый ветеран многих кампаний Хауска, похоже, выдвинутый солдатами в предводители, сказал, что будет сопровождать Орамена и возьмет с собой еще двоих.
— Зачем? — спросил Поатас, пока охранники договаривались между собой. — Здесь вам ничто не грозит.
— Точно так же я думал три дня назад, Поатас, — улыбаясь, сказал Орамен. — Я тогда собирался осмотреть другой объект. — Он медленно стер улыбку с лица и понизил голос: — И постарайтесь запомнить, Поатас, что обращаться ко мне следует «ваше высочество», как в присутствии других, так и наедине. — Улыбка вернулась к нему. — Есть порядок, и его надо соблюдать.
Вид у Поатаса вдруг стал такой, словно он обнаружил у себя в брюках замерзшие фекалии. Археолог подтянулся, кивнул и испустил какой-то приглушенный звук. Трость заходила в его руке, словно он оперся на нее сильнее обычного.
— Да, ваше высочество. Конечно.
Когда охранники договорились, Орамен показал на громадный серый куб.
— Ну что, начнем?
Они поднялись по лесам. В центре одной из сторон куба работало около десятка людей в аккуратной белой форме, скрытых для наружного наблюдателя за серой материей, обтягивавшей леса. Здесь стояло множество разнообразных, хрупких, таинственных машин и инструментов, настолько сложных, что их не могли создать сарлы или делдейны. Устройства соединялись между собой разноцветными проводами и шлангами — даже они выглядели необыкновенными, нездешними.
— Откуда это здесь? — спросил Орамен, показывая на необычное оборудование.
— От октов, — радостно ответил Поатас. — Ваше высочество, — добавил он, и лицо его свела чуть заметная судорога. Он зашел между Ораменом и остальными. Дубриль встал за спину Орамену — видимо, чтобы удержать его в том маловероятном случае, если Поатас надумает столкнуть принца-регента с мостков. Ученый нахмурился, но продолжил; голос его упал чуть не до шепота.
— Окты снова проявили интерес к нашим работам и, узнав о находке столь высокотехнологичных объектов, пожелали оказать нам помощь. Ваше высочество.
Орамен нахмурился.
— Можно предположить, что они получили одобрение от своих нарисцинских менторов.
— Предполагать можно что угодно, ваше высочество, — тихо ответил Поатас. — Окты, насколько мне известно от торгующих с ними коммерсантов, готовы оказать еще большую помощь, если мы позволим. Ваше высочество.
— А сейчас они помогают? — спросил Орамен.
— Делдейны, когда руководили раскопками, от такой помощи отказывались. Как и на Восьмом, права октов здесь ограничены теми, кто заправляет на уровне, а делдейны по наущению монахов из миссии отвергали все предложения, ссылаясь на национальную гордость и свое сверхбуквальное прочтение Устава обитания, посредством которого некоторые, видимо, желают ограничить себя и свой народ в естественном стремлении к прогрессу, как техническому, так и нравственному, в правах, которыми, несомненно, владеют все...
