Сталин выслушал, сделал долгую паузу и, походив по кабинету, сказал:
— Согласен. Уходить от военных перевозок Вам нельзя. Подумаем вместе. Кто может справиться с НКПС?
Не первый раз и я думал об этом. Да не я один. Снизу–то нам, практикам, было видно отчетливо, что Каганович с делом не справлялся. Его громовые внушения, выговоры, поручения, грозные разборы практической пользы почти не приносили, так как отталкивались от хотений и пожеланий, а не от реальной действительности. Встряхнуть железнодорожное хозяйство страны и заставить его работать четко и вопреки потерям, причиненным войной, мог руководитель, который располагал бы правами, выходящими за рамки наркомовских. Такие права имел Лаврентий Берия, член Политбюро и нарком внутренних дел, близкий к Сталину человек. Пожалуй, тогда самый близкий. Его подчиненные сидели на каждом железнодорожном узле, в каждом городе и поселке, хорошо знали местную обстановку. Через них он мог бы держать под непрестанным влиянием и жестким контролем абсолютно все железные дороги. Берии я не симпатизировал. Да и кто способен симпатизировать человеку с интеллектом и повадками удава? Но быстро и повсеместно овладеть железнодорожной ситуацией в масштабе всей страны мог только он с его обширным аппаратом. Я назвал Сталину его имя. Прибавил, что в 20‑х годах, когда железные дороги были на грани развала, чекист Дзержинский стал наркомом путей сообщения и выправил дело.
Сталин сказал:
— Да, Феликс выправил.
Я еще сказал, что Берии нужно иметь круг консультантов из специалистов–железнодорожников, назвал семь фамилий людей, которые помогут ему управлять транспортом.
В это время в кремлевский кабинет Сталина стали входить другие уполномоченные Государственного Комитета Обороны на железных дорогах — Маленков, Микоян, Каганович, Берия. Сели за стол. Сталин кратко суммировал деятельность каждого по выполнению его заданий в НКПС. Резко упрекнул Кагановича. Оказывается, Сталину по каким–то его каналам уже доложили, что Каганович и на Куйбышевской дороге устроил всенощные заседания; и что Сталина особенно рассердило, — что Каганович, приехав в Куйбышев, первым делом приказал пробить в своем кабинете новую дверь — старая чем–то не устроила.
Сталин обернулся к Берии и сказал:
— Возникла необходимость назначить нового наркома путей сообщения. Товарищ Берия, придется Вам возглавить наркомат.
И тут же прибавил:
— Ковалев прав: Вам нужны консультанты–железнодорожники. Вы согласны возглавить наркомат?
Немая сцена последовала. Берия глянул в мою сторону, как удав на кролика. Потом напряженно уставился на Сталина, рот был полуоткрыт. И ни звука. И все тоже молчат.
Сталин сказал:
— Не будем сегодня решать этот вопрос. Можете идти!..
В конце марта 1942 г., будучи в командировке на фронте, я узнал, что Л. М. Каганович снят с поста наркома путей сообщения СССР и на эту должность назначен генерал–лейтенант Андрей Васильевич Хрулев, заместитель наркома обороны, начальник Тыла Красной Армии.
Мало сказать, что такое назначение меня удивило. Я даже посчитал это ложным слухом. В Гражданскую войну я видел Хрулева на Южном фронте, он был бравый комиссар. Потом при ликвидации кулацкого мятежа на Тамбовщине. Мой отряд взаимодействовал тогда с его частью, и я узнал Андрея Васильевича близко. Перед Великой Отечественной войной и в ходе ее мне часто приходилось встречаться с Хрулевым уже как главным интендантом, с ведомством которого органы военных сообщений была напрямую связаны. Он был хороший специалист своего дела, но не нашего. Как он, не будучи оставлен от командования всем тылом Красной Армии, управится еще с Наркоматом путей сообщения?
Вернувшись из командировки, я доложил ее итоги Сталину, и он спросил:
— Слышали о назначении Хрулева?
— Слышал, но не поверил.
— Почему?
— Он не знает железной дороги. Даже пассажир плохой, только самолетом летал.
— Это решение Политбюро! — строго сказал Сталин. — Идите и помогите ему.
«Как помочь? — подумал я. — Людей он не знает, порекомендую ему крупных специалистов–железнодорожников». Составил список консультантов — академиков, профессоров, инженеров, сильный состав теоретиков и практиков.
Андрей Васильевич встретил приветливо. Я слово в слово повторил разговор со Сталиным. Хрулев заметно обиделся. Я спросил, какие у него затруднения и чем помочь. Он ответил, что пока ему все ясно. Кладу перед ним список консультантов и советую не принимать важных решений, не обговорив дело с ними. Он прочитал список, приговаривая: «Тать! тать!» (такая у него была привычка).
Пригласил меня к завтраку. Однако холодок, между нами пробежавший, оставался, и я, сославшись на занятость, уехал.
Да, я обидел Хрулева своим откровением. А кто способен возрадоваться упреку в некомпетентности? Человек–уникум. Так что же: выходит, я намеренно хотел с ним поссориться? Никоим образом.
Сталин снял с поста Кагановича по той же общей причине, по которой снял многих высших военных и невоенных руководителей в первые месяцы войны. Война заставила! В мирное время их слабая профессиональная подготовка не бросалась в глаза, поскольку ее проверяла жестокая практика. Но как только вступили в действия законы войны, как только потребовалось в тяжелых ситуациях принимать ответственные решения, эти руководители выказали себя несостоятельными. Не могли перестроиться. Заседали, совещались, принимали решения, давали приказы и поручения, а война шла как бы мимо всего этого, а иной раз поднимала и их самих. Овладеть ситуацией такой тип руководителя неспособен не только из–за привычки к кабинетному стилю, но и потому что не хватает практических и теоретических знаний.
Итак, генерал А. В. Хрулев одновременно возглавил два крупнейших ведомства: службу Тыла Красной Армии и Наркомат путей сообщения. Работа обоих ведомств на войне тесно смыкается, ибо одно собирает и распределяет предметы вооружения и снабжения войск, а другое подвозит эти предметы в войска, в том числе на фронт.
Но оттого, что вся эта огромнейшая деятельность сосредоточилась в одних руках, легче нам, службе военных сообщений, не стало. Тут была тонкость. Наша служба — одна из служб Генерального штаба, и в главном, в оперативных перевозках дивизий, корпусов и армий — она подчинена Генштабу. Но есть вторая важная составляющая нашей службы — перевозки военно–снабженческих грузов. Тут мы подчиняемся начальнику Тыла, и тут начало наших с ним неурядиц. Он ведь еще и нарком путей сообщения, владыка транспорта. Естественно, что этот транспорт он старается в первую очередь использовать для перевозки грузов другого родного ему ведомства — службы Тыла. Причем иногда в ущерб оперативным перевозкам войсковых частей и соединений. Это и стало причиной крупного нашего с ним конфликта.
Донской фронт (вскоре он был переименован в Центральный) 2 февраля 1943 г. закончил ликвидацию окруженной под Сталинградом вражеской группировки. Пленных отправили на восток, и войска фронта оказались в собственном тылу. Ставка решила перебросить освободившиеся соединения к Курску для продолжения наступления. Задание срочное. Для его выполнения потребуется около 900 воинских поездов. Товарищи из Наркомата путей сообще- ни я уверили, что порожняк уже на месте, в районе погрузки северней Сталинграда, на линии Сталинград — Поворино. Однако оттуда докладывает мне начальник военных сообщений фронта генерал
В. И. Дмитриев: ни один эшелон под погрузку войск не подан. Звоню Хрулеву, он отвечает:
— У тебя такой доклад, а у меня другой. Мне доложили, что эшелоны поданы, а войск на станциях погрузки нет.
Странно, не правда ли? Это же не фронт, где иногда не разберешься в обстановке. Это глубокий тыл. Дмитриеву я верю безусловно, знаю его давно как пунктуального и правдивого товарища. Связываюсь с ним: «Поезжай сам, посмотри». Отвечает: «Еду по всем станциям погрузки».
Пока объехал, разыскивая порожняк, все шесть станций, пока убедился, что ничего нет, прошло время. Звоню Хрулеву, и опять пустая трата времени. Я ему: «Нет порожняка». Он мне: «Есть порожняк». Пришлось разыскивать по телефону командующего фронтом К. К. Рокоссовского. Он сказал, что вместе с Дмитриевым они, поделив станции погрузки, буквально обыскали их. Порожняка нет. Стоят кое–где вагоны с военно–снабженческими грузами, не использованными в минувшей операции. Но их мало. Кроме того, нужны платформы для погрузки артиллерии и танков.
Бесплодные разговоры и переговоры на несколько суток задержали перевозку войск Центрального фронта. Я был вынужден доложить Сталину. «Хорошо!» — сказал он и повесил трубку. Через час позвонил Берия, сказал: «Слушай, приезжай ко мне, будем разбираться». Еду на Лубянку. В кабинете Берии сидят Хрулев, его заместитель по Наркомату путей сообщения Герман Ковалев и еще товарищи. Берия дал слово Хрулеву. Андрей Васильевич стал упрекать нашу службу в неправдивой информации. Тогда я попросил Берию связать нас с командующим фронтом Рокоссовским. Он быстро связал, и Рокоссовский, а после него и Дмитриев с другой станции, повторили, что эшелонов нет, а груженые вагоны, на которые ссылается Хрулев, не приспособлены для перевозки войск. На дворе февраль, а печек в вагонах нет, да и вообще дыра на дыре. Поморозим солдат.
