— Это я уговорил посвященного Халукара не убивать тебя сразу. Хотелось переброситься парой слов после долгой разлуки.
— Я с удовольствием убил бы тебя, дорогой дядя, да руки связаны.
— Я не тороплюсь умирать, — усмехнулся Ульф. — Как погиб Тейт Аграамский?
— Так это был Тейт?! Какая нечаянная радость. Я никак не мог вспомнить — откуда мне знакома эта гнусная рожа.
Ульфа передернуло, но он сдержал себя. Зато взбешенный Расвальгский нанес меченому удар кулаком в лицо.
— Благородный Эстольд, если не ошибаюсь, — Бес холодно глянул на обидчика. — Жаль, что ты менее привязан к родному дому, чем Тейт Аграамский.
Выдержать взгляд этих черных глаз было невозможно, и Расвальгский поспешно отвернулся — перед ним сидел дьявол, а не человек.
— Это правда, что ты подчинил себе стаю?
— А почему бы нет? Посвященный Халукар подтвердит, что я обладаю поразительными способностями.
Ульф помрачнел. Бес не слишком изменился за минувшие семь лет, такой же хвастун и задира. Зря он затеял этот разговор, меченого нужно было убить сразу. Тот, отравленный газом и похожий на мрачных горданцев человек, был ему чужим, а этот, сидящий перед ним, наглый и язвительный, все больше напоминал прежнего Беса, мальчишку из Ожского бора, с которым Ульф прожил под одной крышей пятнадцать лет и которого не раз выручал из разных передряг. Из этой передряги ему Беса уже не вытащить. Здесь, в чужом городе, в степном негостеприимном краю закончится жизненный путь последнего меченого из Лэнда, и — это будет к лучшему для всех.
— Прощай, Бес, прощай навсегда.
— До свидания, Ульф. Я отыщу тебя в аду, там и поговорим.
Ульф только глухо выругался в ответ и поспешно покинул подвал. Надо полагать, посвященный Халукар собьет спесь с этого человека, который говорит и ведет себя как победитель.
Бес с трудом приподнял голову и сплюнул солоноватый сгусток крови. Узкоглазый степняк смотрел на него даже с некоторым сочувствием, и только где-то в самой глубине его зрачков таилась лютая ненависть.
— Не перетрудись, Халукар, — скривил Бес в усмешке изуродованные губы.
— Ничего, меченый, — посвященный стряхнул со лба мелкие бисеринки пота, — не ты первый, не ты последний.
— Ты старательный пес, Халукар, но в жизни цепного пса слишком мало радостей.
— Каждый живет как умеет, почтенный Ахай, и каждый сполна расплачивается за прожитую жизнь, чаще все-таки на этом свете, чем на том. Твоя жизнь оказалась короткой, а преступления ужасными, оттого и смерть твоя не будет легкой. Все по справедливости, меченый.
Бес грустно посмотрел на свои изуродованные ноги и покачал головой:
— У каждого свои представления о справедливости, посвященный.
— Не огорчайся, ходить тебе все равно не придется.
Храмовик был прав — перебитые ноги отказывались повиноваться. Бес не стоял, а висел на дыбе, и хотя ноги его касались пола, ощущения опоры не было. Он даже не чувствовал боли в перебитых костях. Вернее, боль была — страшная, невыносимая боль во всем истерзанном теле, но эта боль уже не затуманивала сознание, она стала привычной, такой же привычной, как затхлый воздух этого пропитанного кровью подвала, как равнодушные лица палачей в желтых балахонах. Боль стала жизнью, а жизнь — болью.
— А ты крепкий человек, меченый. Любой другой на твоем месте давно бы загнулся, избавив нас от лишних хлопот.
Халукар провел смоченной в вине тряпкой по окровавленной груди меченого, Бес втянул со свистом воздух и глухо закашлялся.
— Часть ребер мы тебе сломали, почтенный Ахай, ты уж не взыщи, но кое-что уцелело.
Бес промолчал. Этот кривоногий сморчок был неистощим в своих забавах, впрочем, меченому было уже все равно — новая боль ничего не добавит к той боли, что он испытывает сейчас. Видимо, Халукар это понял.
— Снимите его, — приказал он подручным.
Бес тяжело рухнул на колени, а потом ткнулся лицом в горячие от крови каменные плиты пола. Наверное, он потерял сознание. Боль словно ушла куда-то далеко-далеко. Он вдруг увидел Ульфа, тот сидел, обхватив ногами ствол почтенного дерева, и весело смеялся. А над головой Ульфа шумел зеленой листвой Ожский бор.
Бес открыл глаза, но лицо Ульфа не исчезло. Правда, сейчас он не улыбался.
— Скажи им все, что они хотят, и я добьюсь для тебя легкой смерти.
— Пошел к черту, — процедил сквозь зубы Бес — Я не продаю своих. А жить я буду долго, целую вечность.
— Он прав, — усмехнулся Халукар, — ему еще предстоит увидеть небо в алмазах.
Ноги не держали Беса, и он тяжело повис на плечах стражников. Они несли его долго, и каждый их шаг отдавался в его теле болью. Халукар поднял голову меченого за волосы:
— Смотри, почтенный Ахай.
Бес увидел площадь, заполненную народом, и лесного варвара Таха на высоком помосте. Бедный Тах, он так не хотел умирать на пыльной площади чужого города, где нет ни одного сочувствующего лица. Только ужас и любопытство. А вот и главный пастух этих жвачных животных — посещенный Чирс, будь он трижды проклят. Это он послал на смерть Таха, измученного адской болью. Неужели все кончено? Бесу казалось, что он умер, во всяком случае, он услышал, как сыплется земля на крышку его гроба, но, открыв глаза, понял, что это не так. Не было гроба — его вкапывали в землю живым. И делал это Крол, сопя от усердия — несчастный червь, лишенный разума. А командовал погребением достойный Хармид, тот самый, что всегда смотрел в рот почтенному Ахаю. Теперь он смотрит мимо, а его пешки орудуют лопатами. Какая жалость, что смерть запоздала на несколько минут — от удушья умирать трудно.
Но он не умер и от удушья, а вновь открыл глаза и подивился тому, что не все еще кончено. Правда, на миг ему показалось, что он ослеп, и впервые за время, проведенное в застенках Халукара, меченому стало страшно. Он задрал голову вверх и увидел звезды. Но тогда он не только жив, но и на свободе! Бес попытался пошевелиться и едва не задохнулся — земля давила ему на грудь тяжело и безнадежно. Халукар остался верен себе — не просто смерть, а мучительное умирание.
Бес услышал шорох за спиной и попытался обернуться. Кто-то дышал ему в затылок, а в полусотне шагов впереди с горящими факелами в руках ежились на ветру часовые-гвардейцы. Меченый хотел их окликнуть, но потом передумал. Эти подонки только посмеются в ответ, а смерть от собачьих зубов ничем не хуже любой другой смерти.
Кто-то начал быстро разгребать землю вокруг его шеи, и это были не собачьи лапы, а человеческие руки. Он узнал Крола по сопению раньше, чем увидел его лицо, а вторым был Хой. Тах не выдал своего соратника. Прошел все муки ада, но не выдал, плюнув тем самым в рожу посвященным. Вечная тебе память, веселый варвар из зеленого леса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
