Убаюканный такими мыслями, князь ехал с несколькими полками, имея при себе Заглобу и Володыевского. Заглоба клялся всеми святыми, что он добьется выбора королевича Карла, потому что умеет говорить со своей братией шляхтой и знает, как надо обращаться с ней. Володыевский командовал княжеским эскортом. В Сеннице, недалеко от Минска, князя ожидала радостная и вместе с тем неожиданная встреча — он съехался с княгиней Гризельдой, которая, для большей безопасности, ехала из Брест-Литовска, в Варшаву, надеясь, что туда прибудет и князь. Они нежно приветствовали друг друга после долгой разлуки. Княгиня, несмотря на то, что обладала железной силой воли, так была взволнована, что не могла успокоиться в течение нескольких часов, потому что часто бывали такие минуты, что она не надеялась больше видеть его, а между тем Бог позволил ему вернуться, и притом стяжать такую силу, какой никогда еще и никто не пользовался из рода Вишневецких Он был теперь великим вождем, надеждой всей Польши. Княгиня, отрываясь каждую минуту от его груди, со слезами глядела на его исхудавшее, почерневшее лицо, на его высокий лоб, изборожденный от забот и трудов глубокими морщинами, на эти воспаленные от бессонных ночей глаза, и снова заливалась слезами, которым также вторил и весь ее штат. Княжеская чета постепенно успокоилась и пошла в обширный церковный дом; тут начались расспросы о друзьях, придворных и рыцарях, которые как бы составляли одну родную семью и память о которых была неразлучна с воспоминаниями о Лубнах. Князь прежде всего успокоил княгиню о Скшетуском, сказав, что он потому остался в Замостье, что не хотел в своем горе погружаться в столичный шум и предпочитал лечить свои сердечные раны тяжелой военной жизнью. Потом князь представил княгине Заглобу и рассказал о его подвигах
— Это — несравненный муж, — сказал князь, — который не только вырвал княжну Курцевич из рук Богуна, но даже провел ее сквозь войско Хмельницкого и татар, а потом вместе с нами, к великой славе своей, отличился под Константиновом.
Слыша это, княгиня не жалела похвал Заглобе и несколько раз давала ему целовать свою руку, обещая в будущем лучшую награду, а "несравненный муж" кланялся и поглядывал на фрейлин. Хотя шляхтич уже был стар и не мог ничего ожидать от прекрасного пола, ему все-таки было приятно, что они столько наслышались о его подвигах При этой радостной встрече не было недостатка и в печали, ибо когда на вопросы княгини о знакомых рыцарях, князь отвечал: "убит, убит, пропал без вести", то каждый раз княгиня не могла удержаться от слез; плакали и фрейлины, потому что при этом называлось не одно дорогое для них имя.
Так радость мешалась с печалью, слезы с улыбкой. Но больше всех был огорчен Володыевский: напрасно он поглядывал по сторонам, княжны Варвары не было нигде. Правда, среди военных трудов, постоянных битв, стычек и походов, он немного уже забыл о ней, потому что насколько он был влюбчив, настолько же — непостоянен, но теперь, когда маленький рыцарь снова увидел весь женский штат княгини, когда перед глазами его воскресла вся лубненская жизнь, он подумал, что было бы недурно немножко отдохнуть и снова поухаживать за кем-нибудь. Но когда этого не случилось, а прежнее чувство, как назло, ожило снова, Володыевский огорчился и выглядел, тонне мокрая курица. Голова его склонилась на грудь, усики, обыкновенно закрученные вверх и торчавшие, как у жука, повисли вниз; нос вытянулся, с лица исчезло веселое выражение; он даже не пошевельнулся, когда князь расхваливал его мужество и подвиги. Что значили ему теперь эти похвалы, если она не могла их слышать?
Наконец Ануся Барзобогатая сжалилась над ним и, хотя они часто раньше ссорились, она решилась утешить его. С этой целью, не спуская глаз с княгини, Ануся незаметно стала подвигаться к нашему рыцарю и в конце концов очутилась около него.
— День добрый! — сказала она. — Давно мы не виделись с вами!
— Да — меланхолично ответил Володыевский. — Много воды утекло с тех пор, и не в веселое время встречаемся мы снова, да и не все.
— Да, конечно, потому что пало столько рыцарей!
Ануся вздохнула, а потом продолжала:
— Да и мы не все в сборе; Сенюта вышла замуж, а княжна Варвара осталась у жены виленСкого воеводы.
— И, должно быть, тоже собирается выйти замуж?
— Нет, она не очень-то думает об этом. А зачем вы об этом расспрашиваете?
И с этими словами Ануся прищурила черные глазки, так. что остались одни только узенькие щелки, и искоса, из-под ресниц, посматривала на. рыцаря.
— Из преданности к их семейству, — возразил Володыевский.
— О, вы хорошо делаете, потому что княжна Варвара ваш друг. Она не раз спрашивала: "А где-то мой рыцарь, который на турнире в Лубнах больше всех снял турецких голов, за что я ему дала награду? Что он делает? Жив ли он еще и думает ли о нас?"
Володыевский с благодарностью поднял глаза на Анусю, и при этом заметил, что она чрезвычайно похорошела.
— Неужели правда, что княжна Варвара говорила это? — спросил он.
— Как Бог свят! Она вспоминала также, как вы перепрыгивали через канаву и упали в воду.
— А где теперь жена виленского воеводы?
— Была с нами в Бресте, а неделю тому назад уехала в Бельск, а оттуда поедет в Варшаву.
Володыевский еще раз взглянул на Анусю и не выдержал: — А вы, однако, так похорошели, что даже больно глазам смотреть на вас.
Девушка усмехнулась.
— Вы говорите мне это для того, чтобы расположить меня к себе.
— Когда-то я хотел этого, — сказал маленький рыцарь, пожимая плечами, — видит Бог, хотел и не мог, а теперь от души желаю успеха Подбипенте.
— А где Подбипента? — тихо спросила Ануся, опуская глазки.
— В Замостье, с Скшетуским; он теперь наместником в полку и связан службой, но если бы он знал, кого он тут мог увидеть, то, как Бог свят, взял бы отпуск и поспешил бы приехать сюда. Этот рыцарь достоин милостей.
— А на войне… Ничего не случилось с ним?
— Я вижу, что вы совсем не об том хотите спросить, а о трех головах, которые он задумал срубить.
— Я не верю, чтобы он действительно задумал это.
— Однако верьте, что без этого ничему не бывать. Да он не ленится подыскивать подходящих случаев. Под Махновкой мы все ездили осматривать то место, где он дрался, сам князь ездил с ними; могу вас уверить, что я много видел битв, но такой — никогда. Как опояшется вашим шарфом, то страх, что он проделывает. Он наверняка найдет три головы, в этом не сомневайтесь.
— Дай Бог каждому найти то, что он ищет, — сказала, вздохнув, Ануся.
Вздохнул и Володыевский, поднял глаза кверху и вдруг с удивлением посмотрел в один из углов комнаты.
Из этого угла на него смотрело какое-то искаженное гневом и совершенно незнакомое ему лицо, вооруженное огромным носом и усами, похожими на две метлы, которые быстро шевелились, словно от сдерживаемого гнева.
Можно было испугаться этого носа, глаз и усов, но маленький Володыевский был не из робкого десятка, поэтому он только удивился и, обернувшись к Анусе, спросил:
— Что это за фигура, вот в том углу, которая так смотрит на меня, точно желает проглотить целиком, и которая так угрожающе шевелит своими усищами?
— Эта? — с улыбкой спросила Ануся. — Это Харламп.
— Это что за басурман?
— Это не басурман, а ротмистр пятигорского полка виленского воеводы, который провожает нас до Варшавы и будет ждать там воеводу. Не становитесь ему поперек дороги, потому что это страшный людоед.
— Я уж вижу, вижу. Но раз он такой людоед, зачем же он точит на меня зубы, есть ведь люди жирнее меня.
— Потому что… — сказал Ануся и тихонько засмеялась.
— Потому?
— Потому что он влюблен в меня и сам мне сказал, что изрубит на куски всякого, кто подойдет ко мне. А теперь он сдерживается только потому, что здесь князь с княгиней, а то он сейчас же затеял бы ссору.
— Вот тебе раз! — весело сказал Володыевский. — Так вот как! Недаром же вам пели: "как татарская орда, берешь в плен сердца". Помните? Вы не можете ступить шагу, чтобы кто-нибудь не влюбился в вас.
— Такое уж мое несчастье! — возразила, опуская глазки, Ануся.
— О, какая же вы лицемерка! А что скажет на это Подбипента?
— Разве я виновата, что Харламп преследует меня? Я его терпеть не могу и не хочу смотреть на него!
— Ну, ну, смотрите, чтобы за вас не пролилась кровь. Подбипента вообще кроткий человек, но в любви с ним шутки плохи.
— Пусть обрежет уши Харлампу, я буду даже рада
И с этими словами Ануся повернулась и порхнула в другой конец комнаты, к Карбони, доктору княгини, с которым начала болтать и шептаться, а итальянец вперил свои глаза в потолок, точно в каком-то экстазе.
В это время к Володыевскому подошел Заглоба и стал лукаво подмигивать ему своим здоровым глазом.
— Что это за птичка? — спросил он.
