— Что же он у вас делает?..
На это вопрос было бы очень трудно ответить: все и ничего. Я придумал по этому случаю специальный глагол, весьма выразительный: он русконничает».
Король-груша дает в Тюильри костюмированный бал. Не получив приглашения, Александр пожимает плечами: он знает прекрасный выход из ситуации. Поскольку он намерен разослать не менее трехсот приглашений, а его собственная квартира невелика, он договаривается об использовании квартиры напротив, совершенно пустой, с абсолютно голыми стенами. Это не страшно, достаточно ведь предложить лучшим художникам бесплатно продемонстрировать здесь свой талант. Сисери, художник-декоратор из Оперы, принесет необходимые материалы — холст, краски, кисти. 27 марта, «за три дня до бала все были на своих местах: Альфред Жоанно набрасывал сцену из «Сен-Мара»; Тони Жоанно — из «Сир де Жиак»; Клеман Буланжер — из «Нельской башни»; Луи Буланже — из «Лукреции Борджиа»; Жаден и Декан работали вместе над «Дебюро», Гранвиль — над «Оркестром», Бари — над «Тиграми», Нантёй над дверными панно, где в двух медальонах были представлены портреты Гюго и Альфреда де Виньи». Достойное выражение признательности двум поэтам, залатавшим стихи в «Христине». Однако ни тот, ни другой на бал не пришли, Виньи не мог оставить тяжело больную мать, а Гюго неизвестно почему, скорее всего по причине гордой его обособленности, вопреки всем усилиям Александра с ним помириться.
Нарисовать панно обещал и Делакруа, но что-то запаздывал. Обеспокоенный Александр его теребит, но Делакруа появляется лишь накануне бала — пообедать с Александром. Другие художники свой труд уже почти окончили, Делакруа осматривает работы как собрат, хвалит. За десертом он спрашивает у Александра, какой сюжет мог бы ему понравиться. «Король Родриго после битвы». Делакруа не видит здесь никаких сложностей. «И, не снимая узкого, облегающего черного сюртука, не засучив рукавов, не сняв манжет, не переодеваясь в блузу, Делакруа берет угольный карандаш, тремя-четырьмя штрихами набрасывает лошадь, пятью-шестью — всадника, семью-восьмью — пейзаж, вместе с мертвыми, умирающими и удирающими; затем, сочтя достаточными эти, никому, кроме него, непонятные заготовки, он берет кисти и начинает писать.
И в то же мгновение, как будто разорвалась завеса, и под его рукой появился сначала окровавленный всадник, истерзанный, израненный, едва влекомый своей лошадью, такой же окровавленной, истерзанной и израненной, не находящий опоры в стременах и сгорбившийся над своим копьем; вокруг него, впереди, позади — груды мертвых тел; на берегу реки раненые пытаются дотянуться губами до воды, оставляя за собой кровавые следы; на горизонте, насколько видит глаз, ужасное, жестокое поле боя; и над всем этим — заходящее за горизонт, утолщенный кровавыми испарениями, солнце, подобное раскаленному в кузнице щиту, и в голубом небе, по мере удаления принимающем неуловимый зеленый оттенок, розовые, как пух ибиса, облака».
Усилиями гениальных художников, дружбы и щедрости, о которых можно только мечтать сегодня, в конце второго тысячелетия, как же преобразилась эта квартира-музей! Дабы стол оказался на уровне оформления, Александр просит у папаши Кнута разрешения на охоту, и возвращается с нее с девятью косулями и тремя зайцами. Затем он приглашает трактирщика Шеве. «Надо было проделать торговый обмен»: одну косулю поменять на семгу, вторую — на «гигантский галантин», еще две «были зажарены целиком» и так далее. В день бала, «в семь часов явился Шеве с лососем в пятьдесят ливров, косулей, зажаренной целиком и помещенной на серебряное блюдо, как будто бы позаимствованное из буфета Гаргантюа, гигантским паштетом и со всем необходимым прикладом. Триста бутылок подогретого бордо, триста бутылок охлажденного бургундского, пятьсот бутылок замороженного шампанского».
В каждой квартире помещалось по оркестру, и было условлено, чтобы одновременно они исполняли одни и те же мелодии. Пора переодеваться. Александр надевает костюм эпохи Возрождения — и символ, и программа бала. Белль отвечает своему имени, как никогда, со своими черными волосами, синими глазами, в бархатном платье с накрахмаленным воротничком и «в черной фетровой шляпе с черными перьями, как у Елены Фоурман, второй жены Рубенса» и последней. Бедняжка Белль думала таким образом закрепить свое положение последней спутницы Александра, еще не ведая, что этот роскошный праздник — его прощальный подарок.
Оставив в дураках короля-грушу, художественный, литературный и театральный мир устремляется к Александру. Тот, кто не захотел нарядиться в костюм, должен надеть хотя бы домино — нечто вроде пестрого платья с капюшоном. Включая политиков — Одилона Барро и вечного Лафайета, который рухнет на стул — о, нет, не для того, чтобы быть убитым, как собирался он сделать в июне прошлого года, но чтобы сыграть в экарте с Бошеном, переодетым в шуана, что вполне соответствует взглядам того, кого Александр так сердечно вызывал сразиться с ним на дуэли. Ни одного из друзей-республиканцев, даже как будто и Этьен Араго не пришел, хотя и был директором театра: был ли он вообще приглашен, не смог ли прийти или отказался? Зато целая толпа знаменитостей.
Из музыкантов[141] Россини в костюме Фигаро, Адан в костюме младенца, Циммерман, одетый кухаркой.
Скульпторы, художники, граверы — почти все моложе тридцати: Муан наряжен Карлом IX, Бари — бенгальским тигром, Этекс — андалузцем, Жиро — жандармом, Тони Жоанно — сиром де Жиаком, Альфред Жоанно — Людовиком XI в молодые годы, Луи Буланже — придворным короля Иоанна, Нантёй — солдафоном, Гендран — безумцем, Буасела — придворным Людовика XII, Шатийон — Сантинелли, Зиглер-Сен-Маром, Клеман Буланже — неополитанским крестьянином, Камил Рокплан — мексиканским офицером, Леполь — шотландцем, Гренье — моряком, Шенавар — Тицианом, Делакруа — Данте. Все станут участниками Салона 1833 года, и многие будут награждены.
Из издателей и главных редакторов: Эжен Дюверже — Ван Дейком, Ладвока — Генрихом II, Эдуард Фурнье — матросом, Бюлоз — в голубом домино, доктор Верон — в розовом домино.
Актеры Комеди-Франсез — мадемуазель Марс, Жоанни, Мишло, Манжо, Фирмен, мадемуазель Левер — все в своих костюмах из «Генриха III». Мадемуазель Жорж — в костюме крестьянки из Неттуно, мадам Парадоль — Анны Австрийской, мадемуазель Дипон — пастушки, Роза Дюпюи — леди Рочестер, Нобле одета Безумием, Леонтина Фей — албанкой, Корнелия Фалькон — Ребеккой, Дежазе — в костюме Дю Барри, Нурри — придворного аббата, Монроз — солдата Рюйтера, Бокаж — Дидье, Фредерик Леметр — Робера Макера. Ида Ферье не упоминается, возможно, она там и была, как и Белль, которую Александр называет не иначе, как «хозяйка дома».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
