Кровь стучала в ушах, когда я выглянул за угол. Ленин и рыбак сидели на верхней ступеньке спиной ко мне. Владимир Ильич энергично жестикулировал правой рукой. Я почти слышал его, и слова казались знакомыми.
Я ждал, подумав вдруг: а что, если это и в самом деле простой рыбак, а я слишком многого жду от Рейли?
Тут незнакомец обнял Владимира Ильича за плечи. Что они такое друг другу рассказывают? Может, сумели достичь своего рода товарищеских отношений? Или Ленин в самом деле германский агент и эти двое все время работали вместе? Неужели я мог так ошибаться?! Вид этой парочки, сидящей бок о бок, как старинные друзья, нервировал меня.
Рыбак схватил голову Ленина двумя руками и резко повернул. Шея хрустнула, и в этот долгий момент мне вдруг показалось, что сейчас он оторвет голову от тела. Я вытащил револьвер и кинулся вперед.
— Думал ли ты, что все пройдет так легко, Розенблюм? — спросил я, оказавшись у него за спиной.
Рыбак повернулся, посмотрел на меня не удивленно, а раздраженно и отпустил Ленина.
— Не двигайся, — предупредил я, глядя, как тело Владимира Ильича сползает на землю.
Рыбак заметно расслабился, но продолжал настороженно смотреть на меня.
— Значит, ты использовал его как наживку, — сказал он, показав на труп. — А почему сам не убил?
Предполагалось, что этот вопрос вызовет у меня досаду.
Он посмотрел на море:
— Да, экономическое решение контрреволюции. Ты ликвидируешь нас обоих, сохраняя внешнюю невинность. Ты уверен, что без меня Москва падет.
Я ничего не ответил.
Он прищурился, глядя на меня:
— И ты был так уверен, что поймаешь именно меня? А если бы я послал кого-нибудь другого? — Он рассмеялся.
Я показал револьвером:
— Гидроплан. Только Сидни Рейли прилетел бы сюда на нем. И прилететь ты должен был быстро.
Он кивнул, словно признавая свои грехи.
— Что тебе сказал Владимир Ильич? — спросил я.
Его настроение изменилось, словно я внезапно дал ему то, что требовалось.
— Ну? — сердито подтолкнул его я.
— Очень уж тебе любопытно, — произнес он, не глядя на меня. — А ведь я могу и не рассказать.
— Да как хочешь.
Он немного подумал:
— Ладно, расскажу. Он опасался за будущее России, и меня это тронуло, товарищ Сталин. Он боялся, потому что уже слишком много таких, как ты. Я удивился, услышав это от него.
— Таких, как я?
— Да, циников и скептиков, которые не будут довольны до тех пор, пока не выхолостят мир для всех, как уже выхолостили для себя. Только смерть жены помогла ему это понять. Его слова меня тронули.
— Ты сказал ему, что сам ее убил?
— Я не успел ее спасти.
— И он тебе поверил?
— Да. Я сказал ему, кто я такой. Все его мечты превратились в тлен, и он хотел умереть.
Моя рука, державшая револьвер, вспотела.
— Его погубила буржуазная сентиментальность. Надеюсь, вам обоим понравилось обмениваться идеалистическими букетами. А ты рассказал ему, что бы ты с нами сделал, если бы захватил в Москве?
Он поднял голову и улыбнулся:
— Я бы заставил всех вас пройтись парадом по московским улицам — без штанов и трусов и чтобы полы рубашек развевались на ветру!
— А потом убил бы нас.
— Нет. Зачем мне мученики? После такого посмешища вам отлично подошла бы тюрьма.
— Но ты прилетел сюда, чтобы убить его!
— Может, и нет, — вздохнул он. — Я мог забрать его с собой как пленника, но он хотел умереть. Я убил его, как убил бы раненую собаку. В любом случае Москва считает, что он умер несколько недель назад.
— Что ж, теперь ты все окончательно испортил, так?
— По крайней мере, я знаю, что Ленин умер истинным большевиком.
— Ага, теперь ты заявляешь, что разбираешься в большевизме?
— И всегда разбирался. В подлинном большевизме достаточно конструктивных идей, чтобы с его помощью добиться настоящей социальной справедливости. Это роднит его с христианством и Французской революцией. Да только такие, как ты, товарищ Сталин, всегда помешают достойному браку идеалов и практического правления. — Он усмехнулся. — Но возможно, брак состоится вопреки тебе. Маленькие Советы могут крепко держаться за свои демократические структуры, а со временем просто скинут тебя. Кто знает, может быть, однажды они поведут мир к высшему идеалу государственности — к интернационализму.
— Красивые слова, — отрезал я, крепче стискивая рукоятку револьвера. — Но реальность такова, что ты сослужил делу Советов великую службу, будучи иностранным агентом, контрреволюционером, еврейским ублюдком и убийцей Ленина в одном лице.
— Я сослужил службу только тебе, — с горечью произнес он, и я почувствовал его ненависть и досаду.
— Ты просто не понимаешь подлинной сути власти, Розенблюм!
— Ну, объясни, — насмешливо бросил он.
— Гуманность позволяет выполнять узкий круг действий, — сказал я. — А бешеного пса, находящегося в толпе людей, необходимо держать в наморднике. Поэтому гражданский порядок — единственное, на что может рассчитывать любое общество.
Утреннее солнце припекало мне лицо. Я поднял руку, вытирая рукавом пот со лба, и тут Рейли перепрыгнул через тело Ленина и помчался вниз по лестнице.
Я прицелился и выстрелил, но за время нашего короткого диалога мои пальцы онемели. Он перепрыгнул сразу через дюжину ступенек, я выстрелил еще раз, но промахнулся.
— Держите его! — заорал я людям внизу. Они только что вышли из церкви у подножия лестницы. — Он убил товарища Ленина!
Рейли знал, что они его не поймают. Он повернулся и побежал обратно ко мне, вытаскивая нож. Остановившись, он метнул его, но тот упал на ступеньку справа от меня. Я засмеялся, а он продолжал идти на меня с голыми руками. Я прицелился, понимая, что, если промахнусь, он меня схватит. Меня поразило, что он скорее был готов поставить на то, что я промахнусь, чем рискнуть падением через роскошные перила.
Я нажал на спусковой крючок. Револьвер дал осечку. Почуяв победу, Рейли зарычал, продолжая надвигаться на меня.
Я выстрелил снова.
Пуля пронзила ему горло. Он пошатнулся и упал, заливаясь кровью, к моим ногам, вцепившись одной рукой в мой тяжелый сапог. Его отчаяние было неожиданным и странным. Он еще никогда не терпел неудачу таким образом, и простота случившегося оскорбляла его.
— Я тоже жалею собак, — произнес я и выстрелил ему в затылок.
Он лежал неподвижно, освободившись от метафизики жизни.
Спрятав револьвер в кобуру, я пнул тело. Рейли распростерся рядом с Лениным, потом скатился на следующую площадку. Люди из церкви прибежали наверх, окружили Владимира Ильича и уставились на меня.
— Убийца Владимира Ильича мертв! — прокричал я. — Контрреволюция потерпела поражение!
С моря подул ветерок, охлаждая мое лицо. Я глубоко вдохнул и принял печальный вид.
Рейли повесили за шею в его родном городе, но только я знал достаточно, чтобы оценить иронию. Рыбаки сплавали в море и пригнали его гидроплан к берегу.
Тело Ленина поместили в шатер, раскинутый в районе порта, чтобы все одесситы могли отдать ему дань уважения. Мы с Троцким стояли в очереди вместе со всеми. Один из наших боевых кораблей в последнем салюте выстрелил из пушек.
10
Мы передали новости в Москву двумя тщательно выверенными по времени сообщениями.
Сначала сообщили, что Рейли, британский агент, был убит во время покушения на жизнь Ленина; затем, что наш возлюбленный Владимир Ильич после доблестной борьбы за жизнь скончался от полученных ран.
На север мы отправились с нашими войсками и везли с собой гроб Ленина, по дороге не прекращая вербовку. Люди всюду встречали наш поезд криками радости. Троцкий назначил офицеров собирать оружие и вести записи, а сам то и дело строчил в своем дневнике, как девчонка-школьница.
Я знал, что стал истинным наследником Ленина, более настоящим, чем был он сам в последние недели. Я буду крепко держаться за это и за Россию, особенно когда Троцкий снова начнет упрекать меня и требовать немедленной мировой революции.
В последующие годы я искал людей, подобных Рейли, чтобы они управляли нашими разведывательными и шпионскими службами. Как оказалось, КГБ будет выстроен на надежном фундаменте умений и техники и с легкостью будет вербовать английских агентов, прежде всего в университетах, где британцы играют в революцию, идеологию и сентиментальное правосудие. Я так и не смог отделаться от чувства, что со временем Розенблюм вернулся бы на свою родину. В конце концов он никогда не был сторонником царизма. Я сожалел, что мне пришлось убить его тем солнечным утром в Одессе, потому что в последние годы поймал себя на мысли, что мерю других людей по нему. Я гадаю, мог бы неисправный патрон или заклинивший револьвер изменить итог? Возможно, нет. Мне бы пришлось забить его до смерти. Хотя он мог и разоружить меня…
