Сознание Рейли не оставляло проблему в покое до тех пор, пока для нее не находилось образное решение, после чего его практические склонности находили способ выполнить задачу. Будучи ребенком, он умудрялся оставаться невидимкой для своей семьи, всего лишь находясь на шаг впереди их поисков. Став шпионом, он однажды ускользнул от своих преследователей, присоединившись к ним в поисках самого себя. Какими бы суровыми и противными ни были средства, Рейли, не дрогнув, мог воспользоваться тем, что требовалось в данный момент. Что касается Ленина, он понимал, что один ум вполне может мыслью и дерзостью изменить мир. Но в отличие от Владимира Ильича уму Рейли недоставало направления исторической правды. Он мог вызвать к жизни что-то новое, но все это было кратковременными забавами, химерами незаурядной, но ложно направленной воли. Его добровольное изгнание с родины привело к противоречиям таким же неуместным, как его ирландский псевдоним.
Сидни Рейли пытался убежать от банальности собственной жизни, в которой его таланты использовались для поддержки империализма. Ему платили деньгами и женщинами. К тому времени, как он вернулся в Россию, я уже почувствовал, что он может быть мне полезен. Казалось вполне вероятным, что, основываясь на его революционных склонностях, я смогу завоевать его для нашего дела.
2
— Товарищ Сталин, — сказал мне Владимир Ильич одним хмурым летним утром, — расскажите-ка мне, кто замышляет против нас заговоры на этой неделе?
Он сидел в центре большого красного дивана, под голым местом на стене, где раньше висел большой царский портрет, и, утопая в пыльных подушках, казался очень маленьким.
— Только те, о ком я рассказывал вам на прошлой неделе. Ни одному из них недостает практичности, чтобы добиться успеха.
Он какое-то время пристально смотрел на меня, будто насквозь, но я знал, что он просто устал. Через мгновение он закрыл глаза и задремал. Я гадал, сможет ли его буржуазное сознание примириться с мерами, которые ему скоро придется принять, чтобы удержать власть? Мне казалось, что он засунул меня в Центральный комитет большевиков, чтобы я делал то, на что у него не хватает духу. Слишком много оппортунистов были готовы занять наше место, если мы споткнемся. Отличить врага от союзника не представлялось возможным: любой мог повернуть против нас.
Рейли уже был в Москве. Позднее я узнал, что он прибыл обычным северным маршрутом и снял номер в дешевой гостинице. На следующее утро он покинул этот номер, оставив в нем старый саквояж с какой-то рабочей одеждой, и перебрался в безопасный дом, где встретился с женщиной средних лет, умеющей стрелять из пистолета. Она была ничем не примечательна — хорошо знала, как произвести подобное впечатление, — но Рейли ни на миг не сомневался, что она нажмет на спусковой крючок, не заботясь о том, что будет с ней потом.
Смерти Ленина в плане Рейли отводилось решающее значение, хотя он понимал, что из Владимира Ильича могут сделать большевистского мученика. Кроме того, Рейли зависел и от других наших слабых мест. Когда Троцкий лихорадочно организовывал Красную армию, мы зависели от совсем малых сил — нашей Красной гвардии, созданной из фабричных рабочих и матросов, нескольких тысяч китайских железнодорожников и латышских стрелков, выполнявших роль нашей личной охраны. Красная гвардия была преданной, но в военном отношении несведущей: китайцы служили в обмен на еду, латыши ненавидели немцев за вторжение в свою страну, но им приходилось платить. Рейли знал, что сможет подкупить латышей и китайцев, чтобы те восстали против нас, тем самым он даст возможность скрывающимся царским офицерам объединиться и довершить дело. Если Ленина и меня арестуют и убьют, он сможет повернуть их на юг и изолировать Троцкого, отбившего Одессу у европейских союзников и поставлявшего продовольствие морем. Его нахождение там станет невозможным, если Британия приведет свои военные корабли. Если же мы потерпим поражение на севере, станем уязвимыми с двух сторон.
Смерть Ленина изменит ожидания каждого. Последователи Рейли смогут захватить все жизненно важные центры в Москве. Наши царские офицеры перебегут к нему, забрав своих людей. Оппортунисты дезертируют. Листовки Рейли уже посеяли сомнения в их умах. Смерть Ленина станет последним толчком. Я понимал, что даже мученичество Владимира Ильича нам не поможет.
Глядя в спящее лицо Ленина, я представлял его уже мертвым и забытым. В комнату вошла его жена, Надежда Крупская, и накрыла его одеялом. Выходя, она даже не посмотрела в ту сторону, где за большим библиотечным столом сидел я.
3
— В товарища Ленина стреляли! — прокричал ворвавшийся в конференц-зал посыльный.
Я поднял глаза от стола:
— Он мертв?
Юный кадет раскраснелся от холода. Он замотал головой, и его зубы застучали.
— Нет… Его забрали доктора.
— Куда? — спросил я.
Он снова замотал головой:
— Вам придется пойти со мной, товарищ Сталин, ради вашей собственной безопасности.
— Что еще тебе известно? — требовательно спросил я.
— Несколько наших отрядов, включая ЧК, не отвечают на приказы.
— Переметнулись, — заметил я, кинув взгляд на список с именами, который только что изучал.
Кадет промолчал. Я встал и подошел к окну. Серый двор внизу полностью опустел — ни следа латышских стрелков, и дохлая лошадь, которую я видел раньше, тоже исчезла. Я чуть повернул голову и увидел в оконном стекле кадета: он возился с кобурой. Я сунул руку под свой длинный китель, вытащил револьвер, висевший в плечевой кобуре, повернулся и прицелился в него из-под кителя. Он так и не вытащил пистолет.
— Нет, товарищ Сталин! — вскричал он. — Я просто расстегивал кобуру! Она слиплась.
Я посмотрел ему в глаза — мальчишка, и его страх выглядит убедительно.
— Мы должны уходить сейчас же, товарищ Сталин, — торопливо добавил он. — Нас могут схватить в любой момент.
Я сунул револьвер обратно в кобуру:
— Иди вперед.
— Мы выйдем через черный ход, — сказал кадет дрожащим от волнения голосом.
— Это случилось на фабрике? — спросил я.
— Едва он закончил речь, какая-то женщина в него выстрелила, — ответил кадет.
Я попытался представить себе, чем занимался в эту минуту Рейли.
Кадет повел меня вниз по черной лестнице старого конторского здания. Железные перила проржавели, на лестнице воняло мочой. На первой площадке кадет повернулся ко мне, вновь обретя мужество.
— Вы под арестом, товарищ Сталин, — с нервной улыбкой произнес он.
Мой сапог врезался ему под подбородок, и я почувствовал, как сломалась его шея. Пистолет выстрелил в перила, осыпав мое лицо ржавчиной. Мальчишка рухнул спиной на лестничную площадку. Торопливо спустившись чуть ниже, я вытащил пистолет из его коченеющих пальцев и вернулся обратно в кабинет.
Позади туалета там имелось укрытие, но я воспользуюсь им только в случае крайней необходимости. Я вошел в кабинет и остановился, прислушиваясь, но лишь ветер стучал в окна. Возможно ли, что они послали за мной всего одного человека? Что-то пошло не так, или кадет явился по своей собственной инициативе, надеясь снискать доверие той стороны. Все это значило, что в любую минуту следовало ждать новых гостей.
Торопливо спустившись по парадной лестнице в холл, я осторожно вышел за дверь и заметил рядом мотоцикл, вероятно принадлежавший кадету. Я бросился к нему, сел и завел с первого толчка. Вцепившись в руль, я дал полный газ (мотор взревел), с визгом развернулся и покатил по улице, ожидая преследования.
Но на улице никого не было. Что-то пошло не так… Латышей куда-то перевели, чтобы оставить меня без защиты, но следующий шаг — мой арест и казнь — почему-то отложили. Появился лишь кадет.
Я попытался сообразить. Куда они могли отвезти Владимира Ленина? Это должен быть старый надежный дом за пределами Москвы, к югу от города. Было одно-единственное такое место. Интересно, хватит ли мне бензина?
4
Ленин находился в загородном доме и ранен был не смертельно. Его убийца тоже была здесь: ее арестовали чекисты, охранявшие Ленина на фабрике.
— Товарищ Сталин! — воскликнул Владимир Ильич, когда я присел на его койку в кабинете, уставленном полками с книгами. — Вы целы, но положение у нас безнадежное.
— Что случилось? — спросил я. Меня все еще пошатывало после езды на мотоцикле.
— Москва пала. Наши латышские стрелки дезертировали вместе с рабочими-китайцами. Почти вся Красная гвардия арестована. Эсеры присоединились к контрреволюции. Моя убийца — одна из них. Подозреваю, что мое убийство должно было стать символом их преданности. Нет ни слова от южных добровольцев Троцкого. Вряд ли мы можем что-то сделать. Не исключено, что придется бежать из страны.
