девятнадцать тогда только исполнилось. Прослужил всего месяц, а потом подорвался на мине. Прямо у меня на глазах. Там сразу ясно было, что больше он не жилец, да и далеко мы в тот день от лагеря уехали, так что умирал он в прямом смысле слова у меня на руках. Умирал страшно. И медленно. Ему весь живот разворотило. Я делал, что мог, чтобы ему полегче было, но что там сделаешь, когда все кишки наружу. А он все мать свою звал, пока в сознании находился. В общем, глаза его я потом очень долго вспоминал. Голубые, ясные такие, будто небо в солнечный день и совсем еще детские. Мне и самому тогда только двадцать три исполнилось. И до него, и после я повидал умирающих, но этого никак забыть не выходило. И вот так же, как ты, все себя винил. Что не сделал всего, что не довез до госпиталя, что оказался бессилен перед его смертью…
Оборвав рассказ, Митчелл опять замолчал. Посидев немного в тишине, он отхлебнул из фляги воды, а затем принялся как-то подозрительно разглядывать мою голову.
— Ты чего? — спросил я.
— Тебя обстричь надо.
— Обстричь? За каким хером меня стричь?
— Ты чешешься, как бездомный пес. Не замечаешь что ли?
— Так я и есть бездомный, — не сдержав ироничного смешка, заметил я. — Как и ты, и все остальные здесь. Но голова и правда жутко чешется уже несколько дней. Я не мылся с четверга, а сегодня вторник, сечешь?
— Секу, — насмешливо улыбнулся он, как вдруг поднялся с места и потянулся руками к моей голове. — Дай-ка взгляну…
— Эй! Ты чего пристал к моей башке, Сержант? Отвали! — попытался отмахнуться я.
— Дай взгляну, говорю тебе. — Не обращая внимания на протесты, он запустил пальцы в мои порядком отросшие волосы и с полминуты что-то внимательно там высматривал. Наконец отстранившись, он произнес: — Так я и думал. Ты теперь не только бездомный, но и блохастый.
— Да иди ты к черту! — вскричал я, но разглядев выражение его лица, недоверчиво прошептал: — Ты серьезно?
— Ну а как ты хотел? Здесь у каждого третьего вши, Уилсон. Сам видишь, в каких условиях мы живем. — Проведя ладонью по короткому ежику своих светлых волос, он усмехнулся: — Так что придется состричь твои патлы.
Я с отвращением запустил пальцы обеих рук в волосы и принялся судорожно их ощупывать, будто надеялся таким образом обнаружить поселившихся там микроскопических тварей. А ведь голова у меня чесалась уже дней пять, но принимая этот зуд за отсутствие нормальной гигиены, я даже не придавал ему значения. Взглянув исподлобья на ухмыляющегося Митчелла, я прохрипел:
— Кончай ржать! Тащи лучше свою машинку для стрижки!
— Остынь, Уилсон. Сейчас ночь, всю станцию перебудим. Жди до утра.
— Да плевать я хотел на всех! Если проснутся, значит и их обреем! Вши, мать твою!
На мои вопли прибежали дежурившие у соседнего туннеля Моррис и парень по фамилии Вуд. Узнав в чем дело, они присоединились к уже не скрываясь хохотавшему надо мной Митчеллу. Так же как он, эти двое принялись убеждать меня дожидаться утра, но обоих я послал к дьяволу и заставил-таки Митчелла принести машинку для стрижки волос.
В ту же ночь он остриг меня под ноль. Бороду я сбрил сам.
На следующий день все мужчины на станции лишились волос. Находились те, кто отваживался сопротивляться, но с зажатой в кулаке жужжащей машинкой, я, точно маньяк с топором, преследовал их до тех пор, пока череп каждого не засверкал гладко выбритой лысиной. С женщинами было сложнее. Их я не мог заставить полностью состричь волосы, однако некоторые из них самостоятельно пошли на радикальный шаг.
С Робом только вышла накладка. Когда я подобрался к нему, стричься он отказался наотрез. Я уговаривал его, убеждал, даже пробовал остричь насильно и остановился лишь после того, как он заявил:
— Айлин не понравится, если я останусь без волос. Она очень расстроится, когда увидит меня лысым.
Услышав эти слова, я застыл на месте, точно контуженный мощной звуковой волной. До меня не сразу дошло, что он говорит всерьез. Безвольно опустив руки, я стоял перед ним и как тупоголовый болван все просил повторить сказанное. Роб не шутил.
Так я узнал, что в его воспаленном сознании Айлин жива и находится где-то рядом. Как поставленный на повтор автоответчик, он твердил, что она ненадолго ушла, но совсем скоро вернется и увидев его, будет не на шутку огорчена, а я слушал и не верил ушам. Все прояснила Терри.
— Я думала ты знаешь, — подойдя к нам, сказала она. — Он уже несколько дней о ней говорит. Постоянно мне рассказывает, что она пошла по делам и вернется через пару часов. — Выдавив на лице улыбку, она попросила: — Не нужно говорить ему правду, пап. Наверное, так для него лучше. Давай я попробую его убедить.
Не знаю, какие доводы использовала Терри, но ей удалось уговорить его сдаться. Остриженный наголо, Роб еще сильнее стал походить на отринувшего все земное безумца. Хотя теперь он и был безумцем.
Когда три месяца назад я уезжал на юг, мне казалось, что хуже быть уже не может. Теперь я знал — оставить свой дом, привычную жизнь и двинуться в неизвестность не самое страшное, что могло со мной произойти. За прошедшие пару недель я осознал, что может быть жизнь в кишащем паразитами подземелье, голод, отсутствие элементарных удобств, стылый холод ночей и умственное помешательство лучшего друга.
Каждый мой день стал суровым испытанием на прочность, а жизнь, словно в насмешку, ежеминутно спрашивала: «Интересно, что еще ты сможешь выдержать, Джон Уилсон?» И порой я начинал думать, будто приблизился к пределу своих возможностей, но всякий раз, как у меня опускались руки, обнаруживал, что во мне еще есть силы сопротивляться неизбежному.
Между тем, пока мы всеми способами пытались выжить, перерывая город в поисках убежища и пропитания, обстановка в мире становилась все критичнее. События развивались с такой быстротой, что мы не поспевали переварить одну страшную новость, как за ней следовала другая.
Так, на днях стало достоверно известно, что инфицированные твари проникли не только на территории прилегающих стран. По дошедшим к нам сведениям, ублюдки заполонили почти весь материк, перебрались на соседний и теперь неуклонно продвигались к его центру. Более того, несколько случаев заражения зафиксировали и за океаном. Случаи эти исчислялись пока единицами, но их хватило, чтобы паника обуяла весь мир.
Правительственные верхушки большинства государств наконец признали, что угроза крайне серьезна и всему человечеству необходимо либо объединиться, либо
