– Что с тобой, Лида? Успокойся, — проговорил я.
– Где я? Что это гудит? — спросила Лида, постепенно приходя в себя.
– Что ты, не узнаешь меня? Это я, Костя. А гудят немецкие машины… Успокойся.
– Ох! — облегченно вздохнула Лида, словно сбросила огромную тяжесть. Пропал страх в ее глазах. Она вся обмякла. Обессиленная опустила голову на санитарную сумку и горько заплакала.
Мы не успокаивали ее. Пусть выплачется. То, что ей пришлось пережить, не всякому мужчине под силу.
Успокоившись, Лида подняла голову. Лицо покраснело, глаза подпухли.
– Ужасный сон видела, не к добру, — проговорила она тихим голосом.
– Не обращай внимания, мало ли какая дрянь может присниться, — успокаивал Остроухов.
– Нет, это совсем не то, — не соглашалась Лида. — Чует мое сердце недоброе… Подумать только, приснится же! Замуж захотела выйти… Пошла к командиру – Сидору Артемовичу – просить разрешения на свадьбу, а он улыбнулся так нежно да и говорит: «Разве сейчас время думать о свадьбе? Война идет. После войны – пожалуйста, сам не против чарку выпить на твоей свадьбе. Только не надевай на свадьбу такого черного платья. Смерть не люблю черного». Смотрю, а на мне действительно все черное: платье, чулки, туфли и шаль. Одним словом, в трауре… Побежала переодеться. Откуда ни возьмись овчарка. Вцепилась клыками в мое платье и тащит назад… Еле вырвалась. Бегу и вдруг падаю в темную бездонную яму. Вы протягиваете руки, а достать меня не можете. Все, думаю, смерть. А какое-то чувство подсказывает, что это сон, но проснуться не могу…
– Просто ты, Лида, устала, — сказал Костя.
Гнетущее настроение, вызванное злополучным сном, постепенно рассеялось. День подходил к концу. Начали собираться к новому переходу.
– У меня две гранаты, — сказала Лида. — Возьми, Костя, одну.
Костя взял. Я поделился с Остроуховым. Теперь у каждого было по одной гранате…
Мы выходили за пределы Станиславской области. Карты Тернопольской области и восточных областей у меня не было. Единственными ориентирами остались звезды, луна и солнце. Чаще приходилось прибегать к расспросам местных жителей.
К Днестру подошли глубокой ночью. Быстрые воды реки серебрились под лунным светом. Высокий обрывистый противоположный берег бросал на реку короткую темную тень.
В поисках места переправы пошли вдоль берега влево. Река бурлила водоворотами. Мы уже потеряли надежду найти брод, как вдруг напали на хорошо утоптанную тропу. Она подводила к реке и обрывалась у самой воды. Речная гладь рябила. Значит, в этом месте не глубоко. Противоположный высокий берег чуть отходил от реки, и в его тени угадывалась небольшая площадка.
– Попробуем перейти здесь, — сказал я товарищам.
– Проследим, нет ли кого на том берегу, — посоветовал Костя.
Минут двадцать, затаив дыхание, пролежали в кустах. На противоположном берегу мертвая тишина, лишь где-то далеко слева слышался лай собак…
Первым в воду вошел Остроухов. Метрах в пятнадцати за ним побрели остальные. Дно твердое, песчаное. Вода доходила до груди. Быстрое течение норовило сбить с ног. Шли и всматривались в надвигавшуюся на нас темную громаду.
Остроухов вышел из воды, подождал нас и начал подниматься на площадку, примыкавшую к обрывистому берегу. За ним пошла Лида. Я прилег к ключу, бившему из-под камня. Костя стоял и выкручивал гимнастерку. Не успел я сделать и двух глотков, как услыхал голос Миши: «Стой! Стрелять буду!» Вслед за этим длинная очередь из автомата и взрыв гранаты.
Я вскочил и побежал за Костей, который уже спешил на помощь Мише и Лиде. В это время из-под обрыва в воздух взвились две ракеты, в упор ударили немецкие пулеметы и автоматы. Миша свалился. Лида успела бросить гранату и, прошитая очередью трассирующих пуль, упала с вытянутой в сторону противника рукой. Мы с Костей залегли и начали отстреливаться.
Не успела догореть первая пара ракет, а в воздухе уже вторая. Видно, как днем. Противник от нас метрах в двадцати, от Миши и Лиды и того ближе. Немецкие пули продолжают кромсать уже мертвые тела партизан…
Засада продумана очень умно. Гитлеровцы расположились дугой. Правый фланг их уперся в реку, а левый – в отвесный берег. Фашисты могли нас перещелкать еще в реке. Но тогда кто-либо из нас мог уплыть по течению и спастись. Поэтому они решили дать нам возможность перейти реку и тут всех уничтожить, а возможно, захватить живыми.
Мы оказались прижатыми к реке. Вперед не прорваться. Отходить за реку, значит, погибнуть. Бросаться в воду? Но одетый, с оружием и раненой рукой далеко не уплывешь в такой бурной реке.
Остается…
– Последний бой, — сказал я Косте.
– Попробуем уйти, — ответил он – Справа обрывистый берег. Ракета потухнет, беги туда…
Не представляя себе, как буду взбираться по отвесной скале, я все же ухватился за это предложение, как утопающий за соломинку. Когда ракета с шипением упала в воду и на мгновение повисла тьма; я перебежал к скале. Костя бросил гранату и догнал меня.
– Автомат за спину. Держись за меня, — проговорил он, не останавливаясь.
Я ухватился за ремень Кости, и он, как заправский скалолаз, цепляясь за острые камни, потащил меня вверх. Через несколько метров начали попадаться кустики. Пробираться стало легче. А когда подъем пошел с меньшим уклоном, я мог уже самостоятельно лезть.
Немцы не заметили нашего исчезновения и продолжали палить в прежнем направлении.
– Граната есть? — спросил Костя, как только выбрались наверх.
– Последняя, — протянул я гранату.
Гитлеровцы прекратили стрельбу, столпились возле тел погибших наших товарищей, шумели и продолжали запускать ракеты. Они, видимо, считали, что мы утонули в реке. Фашисты сами себя освещали ракетами. Этим воспользовался Костя. Он выдернул чеку, секунду помедлил, затем бросил гранату вниз. Взрыв произошел, едва граната коснулась земли. Послышались стоны и дикие крики.
– Теперь бежим, — предложил я.
Побежали. Минут через пять перед нами выросла темная стена леса. Вошли в него. Потянуло сыростью и затхлостью. Чутье подсказывало, что лес большой. Надо уйти подальше от Днестра.
Я шел и все думал о погибших товарищах. В который раз вспоминалась дневка перед Днестром и сон Лиды. Сердце ее вещало несчастье. Я далек от предрассудков, но случай с Лидой потряс меня до глубины души… Мы даже не могли похоронить своих боевых товарищей…
Утро застало нас в глухом лесу. Начал накрапывать дождь. Наше мрачное настроение дополнялось плаксивой погодой… По деревьям определили страны света и взяли направление на север. Несколько часов шли, не встречая ни дорог, ни жилья. Наконец увидели одинокую хату. Прежде чем подойти, обследовали лес вокруг. Подстерегли, когда вышел хозяин, и позвали его.
К нам смело подошел коренастый мужчина лет сорока.
– Добрый день, — сказал он и коснулся правой рукой козырька фуражки.
Мужчина оказался лесником. От него узнали, что от Днестра мы отошли всего десять километров. Если отсюда пойти на восток, то в километре будет река Серет, а еще километров через тридцать – Збруч…
– За Збручем дорог не знаю, бо не був там, — сказал лесник.
– Немцы в ближайших селах есть? — спросил Костя.
– В вёсках нема. Есть в Залещиках, Борщеве и Чорткове, — ответил он.
Лесник рассказал, что два дня назад группа партизан под видом полицейских на подводах проехала через Днестр по мосту. Немцы в Залещиках опомнились, но было поздно. После этого всех полицейских из районов в срочном порядке увели к Днестру, взяли под охрану мосты и броды. Всех, кто без документов, задерживают.
Этот рассказ пролил свет на неудачу, которая постигла нас на переправе.
Лесник накормил нас и помог переправиться через Серет.
До Збруча пришлось перенести еще одну беспокойную дневку. Наступал рассвет, а мы оказались в чистом поле. Решили укрыться в огородах. Село еще спало, когда мы забрались в высокую коноплю. Это был небольшой участок шагов тридцать длиной и столько же шириной. Рядом с конопляником – родник. Из этого родника мы напились и наполнили фляги. В коноплю входили осторожно, не сломали ни единого стебля. И только в середине пришлось примять, чтобы удобно было лежать.
Первое дежурство выпало на мою долю. Однако случилось так, что никому не пришлось спать. Наступило утро. Из села доносился людской говор. Слов нельзя было разобрать. Но вот к роднику прибежали дети. Их голоса были отчетливо слышны. Хотя и скудны были мои познания в немецком языке, все же я понял, что дети разговаривают по-немецки.
– Немецкая колония, — догадался Костя.
Это не радовало. В украинских селах можно было поесть и расспросить дорогу перед выходом. В немецких колониях эта возможность исключалась. Немцы сразу же донесут в полицию. Кроме того, многие из них имеют оружие для самообороны.
