Перед обедом в село приехали мотоциклисты, а через некоторое время прогудели автомашины. Послышались удары колокола. Дети убежали от родника… Улицы загудели, как пчелиный улей. Слышались аплодисменты. Видимо, в селе проводили митинг.
Мы не могли понять, о чем идет речь. Считали, что немцы разыскивают именно нас. Постепенно шум утихал. Народ расходился по домам.
– Теперь можно отдохнуть, — с облегчением сказал Костя.
Но отдохнуть не пришлось. Послышались мужские голоса и звяканье оружия. По тропке, у самой кромки конопляника, шли два гитлеровца: один с пулеметом, второй с винтовкой и коробкой из-под пулеметных лент. Затаив дыхание, мы следили за фашистами, ждали, когда они пройдут мимо нас.
Немцы уселись возле родника. К ним пришли еще трое. Они разговаривали, курили, а затем загремели консервными банками. Опустошив содержимое, банки забросили в коноплю, чуть не угодив в нас. Несколько раз они по надобности входили в коноплю, и тогда наши нервы напрягались до предела. Мы готовы были открыть огонь в любое мгновение. Как на зло, мне страшно хотелось курить, но я опасался, что нас могут обнаружить по дыму. Хуже того, меня мучил кашель. Дважды я не удержался и тихо кашлянул. Немцы затихли… Потом разразились громким смехом. Не заметили…
Так мы лежали весь день. Только с заходом солнца гитлеровцы ушли в село. Слышно было, как они садились в машины, а затем уехали. И лишь после этого мы выбрались из своего убежища и направились к Збручу. Переправились вброд через Збруч, вышли на бугристые просторы Каменец-Подольской области и почувствовали себя, как дома.
Стоял погожий август. С полей убирали хлеба. На токах возвышались скирды нового урожая. Гудели молотилки. По дорогам пылили машины, увозя зерно на железнодорожные станции. Там его грузили в эшелоны и отправляли в Германию.
Со времени моего ранения прошло больше двух недель. Рана зажила, можно было свободно стрелять. Я даже и не подозревал, что в руке притаился осколок, который даст о себе знать через восемнадцать лет.
– Начнем действовать, — сказал я Косте.
– С чего начнем? — спросил он.
– Со скирд.
– И то дело!
В первую же ночь подожгли шесть скирд на двух токах. Сухие снопы горели, как порох. Во вторую ночь сожгли еще три скирды. Уходя на север, мы оставляли позади себя пылающие факелы. Через два перехода к нам присоединился Андрей Ершов с товарищем. Они при выходе из Карпат пошли в разведку и отстали от своего батальона.
– Как вы разыскали нас? — спросил Костя.
– По огоньку, — ответил Ершов. — Думаем, кто-то из наших…
Стало веселее. Теперь мы не ограничивались поджогом скирд. Разгромили два маслозавода, разбили сепараторы на сборных пунктах молока. Начали пощипывать полицаев. Каждую ночь группа пополнялась одним-двумя партизанами из нашего соединения, которые тоже пробирались на север. Ни один из них не бросил оружия, продолжал воевать в одиночку.
Однажды ночью мы заметили пожары западнее. Параллельно нам двигалась еще группа. Она тоже уничтожала урожай, не давая возможности немцам вывозить его в Германию. Пошли на сближение с этой группой. С каждым переходом расстояние между пожарами сокращалось. Встреча произошла километрах в двадцати юго-западнее Шепетовки. Мы нашли еще троих своих товарищей. Когда вошли в Шепетовские леса, в группе насчитывалось восемнадцать человек.
Дальше наш путь проходил по территории, контролируемой партизанами. В партизанском отряде Иванова, который действовал в этом районе, встретились с группой Осипчука. Группа насчитывала около тридцати человек. К всеобщей радости, с ними были Гапоненко и Василец, потерявшиеся во время боя на кукурузном поле.
– Коля, живой! — кинулся к Гапоненко Костя Руднев.
– А как же иначе? - улыбнулся Гапоненко, пожимая руку Кости.
– Радик с вами? — допытывался Костя.
– Нет…
– Что с Радиком? Где вы были? — спросил я. — Мы вас разыскивали.
– Кукуруза спасла, — ответил Коля. — Мы были рядом с Мишей Тартаковским и Тоней. Когда они погибли, мы с Аней отползли в сторону и притаились. Немцы прошли почти рядом, не заметили… А когда немцы уехали, мы спустились в балку в надежде найти вас. Но вас там не было. Остались вдвоем. Решили идти на север по компасу. Через Днестр нас перевез один крестьянин. Он сказал, что несколько дней назад там на подводах проехала группа партизан… Направились по их следам. Недели две гнались и лишь возле Проскурова настигли. Это была группа Осипчука. Вот с ними и пришли.
– Что слышно об остальных?
– Ничего.
– Возможно, они вернулись в Карпаты? — высказал я предположение.
– Не может быть, — сказал Осипчук. — Думаю, через несколько дней придут в Полесье.
Целый день провели в воспоминаниях. Мы рассказали о своих похождениях. А к вечеру направились в Полесье. Теперь нас было около пятидесяти человек.
После нескольких переходов вошли на территорию партизанского края. Знакомые места, но как они изменились. За время нашего рейда не осталось почти ни одного уцелевшего села. От местных партизан узнали, что после нашего ухода, в июле, немцы провели карательную экспедицию против партизан. Бросили для этого целую армию. Жгли села, уничтожали население.
Тяжелые бои пришлось выдержать украинским и белорусским партизанам в Полесье… Противник понес большие потери, однако уничтожить партизан не сумел… Их стало еще больше.
А с востока накатывалась на немцев неудержимая лавина Советской Армии. Уже были освобождены Сумы, Путивль, Глухов, Конотоп – родина нашего соединения. Советские войска стремительно приближались к Днепру. В этих условиях партизаны усилили удары по врагу. Железная дорога Сарны – Олевск почти бездействовала…
Наша группа нашла приют в соединении Василия Андреевича Бегмы.
После трехмесячных непрерывных переходов и боев мы отдыхали и ждали вестей о своем соединении.
СНОВА ВМЕСТЕ!
В конце сентября мы узнали, что в районе Глушкевичей в лес у хутора Конотопа собрались все основные группы нашего соединения. Здесь и произошла наша встреча.
К хутору мы подошли вечером. Еще издали увидели множество костров. Возле них группки партизан.
Штаб располагался в домике посреди поляны. Выстроив разведчиков перед домом, я доложил Ковпаку о прибытии группы. Сидор Артемович тепло поздоровался с разведчиками и сказал:
– Пусть хлопцы отдыхают, а ты зайди в штаб.
Долго просидел я в штабе, докладывая о похождениях группы. Командир интересовался подробностями боев под Делятином, на кукурузном поле, на Днестре… Когда я закончил доклад, он помолчал, а потом с грустью произнес:
– Значит, и вы ничего не знаете о судьбе комиссара… Идите, а завтра представьте в штаб подробный письменный отчет о проведенных боях.
Выйдя из штаба, я попал в окружение Лапина, Землянко, Маркиданова, Васи Демина, Королькова и Зяблицкого. Все они пришли с Вершигорой. Разговаривая, мы подошли к костру. Там уже собрались почти все разведчики.
– Жив, Леша, жив! - радостно кричал Зяблицкий, хлопая по плечу Журова.
– А что со мной сделается! — весело отвечал Журов.
– Не вижу Миши Остроухова. Где он? - осторожно спрашивает Землянко.
– На Днестре погиб… Вместе с Лидой Соловьевой, — отвечает Костя Руднев.
– Как хорошо, что мы снова вместе, в родной семье! Теперь душа на место стала! — торжествовал Журов.
– Что известно о Семене Васильевиче? — спросил Костя.
При упоминании имени комиссара разведчики приуныли. Ответа не требовалось. Было понятно, что Семена Васильевича нет. Радость встречи померкла…
– А где Стрелюк? - спросил я после продолжительного молчания.
– Кости тоже нет, — ответил Сережа Рябченков. — Оставили в одной крестьянской семье.
– Как?
– Последний раз мы с ним виделись в Делятине на мосту через Прут, — начал рассказывать Сережа. — На шоссе вспыхнул бой. Вы ушли вдоль шоссе, а нас направили влево, в горы. Я вел лошадь, на которой ехал Костя. В перестрелке меня легко ранило. В ногу… К вечеру собрались на горе, названия не помню.
На следующий день разделились на группы. Всех раненых объединили в одну группу и оставили в укрытии под охраной десятой роты. Вершигора не хотел оставлять Костю и взял с собою.
Пошли на север, переправились через Прут. Кругом немцы. Ребята несли Костю. Он сильно мучился от раны и начал упрашивать, чтобы его оставили где-нибудь. «Вам и так трудно, — говорил Костя, — а из-за меня могут погибнуть товарищи. Да и для меня будет лучше, если оставите. Терпения нет… Поправлюсь и приду». Петр Петрович долго не соглашался, а потом решился.
Стрелюка оставили на Ланчинских хуторах в семье Иваночко. Они пообещали обеспечить уход. Положили на чердак. При себе Костя оставил пистолет с двумя обоймами и запас патронов. На прощание Костя сказал товарищам: «Я вас буду разыскивать в Полесье».
