Ответы нужны обоим.
Проталкиваясь сквозь толпу посетителей, торговцев и фокусников, друзья подошли к ступеням, ведущим к входу в три целлы — главные святилища храма, устроенные каждое в честь своего божества: Юпитера, Минервы и Юноны. Ромул с Тарквинием и неотстающий от них Маттий встали в конец очереди, тянущейся к центральной из трех целл, посвященной Юпитеру как верховному богу, и в молчании двинулись к входу. Внутри помещения сновали бритоголовые прислужники, которые то и дело раскачивали висящие на длинных цепях бронзовые кадильницы, наполняющие целлу благовонными курениями.
Длинное узкое помещение плотно заполняли толпы просителей, и друзьям хватило времени лишь на то, чтобы преклонить колени, положить приношения — стопку денариев, миниатюрную этрусскую чашу и два бронзовых асса от Маттия — и наскоро пробормотать молитву перед грозным каменным ликом над алтарем.
Снаружи, после темной и тихой целлы, их ослепило яркое солнце и оглушил шум толпы, заполнившей площадь между храмом и статуей Юпитера. Оклики разносчиков еды мешались с криками акробатов, уличных актеров и игральщиков в кости. Матери бранили непослушных детей, раскрашенные уличные девки завлекали клиентов, калеки и прокаженные галдели на углах, протягивая руки за подаянием.
— Чего ты попросил? — спросил Ромул Маттия.
— Ничего.
— Ты ведь так хотел с нами пойти!
— Принести благодарение. И выполнить клятву.
Ромул озадаченно посмотрел на парнишку.
— Ты забрал меня от отчима. Наверняка не без помощи Юпитера, — серьезно заявил Маттий. — Я молился ему каждый вечер и просил помощи. И тут пришел ты.
— Понятно, — снисходительно улыбнулся Ромул и вдруг понял, что вера мальчишки не так уж отличается от его собственной. Как иначе объяснить то, что жизненные препятствия порой исчезают сами по себе? Выживаешь в Каррах и возвращаешься в Рим. Или, как Маттий, избавляешься от ежедневных домашних побоев…
Очнувшись от задумчивости, Ромул нашел глазами гаруспика, который уже пробирался к торговцам, продающим жертвенных животных. Ромул, поспешив за ним, купил по пути крепкого светло-коричневого козленка. Гаруспик остановился на откормленной черной курице с блестящими глазами и гладким гребнем, и друзья вместе протиснулись сквозь мгновенно собравшуюся толпу прорицателей, истово обещающих открыть им немыслимо прекрасное будущее. Маттий, стараясь не отставать, не мог взять в толк, почему друзья так презрительно отмахиваются от торжественно наряженных авгуров, а через миг и вовсе застыл от изумления, увидев, как Тарквиний разглядывает пол как раз между стопами Юпитера.
— Он прорицатель? — прошептал мальчишка.
Ромул кивнул.
— Держи. — И курица Тарквиния перекочевала в руки Маттия. Тот неловко заулыбался.
Отодвинув в сторону безделушки и мелкие приношения, оставленные прежними посетителями, гаруспик вгляделся в каменные плиты, покрытые темно-красными пятнами. Проследив взгляд Тарквиния, Ромул понял его цель: кровавые отметины говорили сами за себя.
Здесь приносили жертву далеко не впервые.
Глубоко вздохнув, Тарквиний вытащил кинжал.
— Давай курицу, — сосредоточенно проговорил он. — Пора.
Маттий повиновался, и на лбу Ромула выступил крупный пот.
«Юпитер, Благой и Величайший, укажи мне путь», — мысленно воззвал он.
* * *
— Входи. — Фабиола изящно кивнула Гаю Требонию. — Остальные уже собрались.
— Прекрасно, — улыбнулся Требоний, невысокий лысеющий нобиль средних лет, несмотря на возраст сохранивший юную грацию мускулистого тела. Темные проницательные глаза и высокие скулы делали его похожим на Цезаря, с той лишь разницей, что диктатор был выше ростом, однако Требоний не уступал ему во внушительности и, подобно большинству римских аристократов, держался необычайно уверенно. — А Брут?
Фабиола покачала головой.
— Он пока не с нами.
— Жаль, — вздохнул Требоний. — Такой видный сын Рима стал бы для нас основательным подспорьем.
Отвесив церемонный поклон, нобиль направился в самую просторную из спален, стараниями Фабиолы превращенную в совещательный зал.
Девушка шла за ним, едва веря тому, что такой преданный сподвижник диктатора, как Требоний, который в минувшем году исполнял обязанности помощника консула, теперь мечтает его убить. И все же Требоний присоединился к заговору одним из первых. Откликнувшись на приглашение Фабиолы, он тут же явился в Лупанарий, где Фабиола собственноручно сделала ему массаж, а потом отправила в спальню вместе с тремя самыми красивыми девицами.
— Исполняйте все, что он пожелает, — приказала она им заранее. — Все, что угодно, поняли? — И девицы дружно закивали, глядя на обещанные им тяжелые кошели монет.
Тогда же, через час-другой, разомлевший от блаженства Требоний уже потягивал из чаши тонкое вино в заново отделанном внутреннем дворе Лупанария и с готовностью поносил Цезаря.
— Да он всякий стыд потерял! Обрядился в красные сапоги, как у царей Альба-Лонги! А золоченый лавровый венок? — Нобиль похлопал себя по редеющей шевелюре и усмехнулся. — Что боги дают, боги и забирают! Не мужское дело — прятать лысину, да еще под такой экстравагантной конструкцией!
Посмеявшись его шутке, Фабиола потянулась через стол наполнить чашу Требония, старательно демонстрируя ложбинку на груди.
— Многие считают его самодержцем, — заметила она, намекая на недавние крики «царь!», сопровождавшие выезд Цезаря в город: слухи об этом разнеслись по Риму со скоростью лесного пожара.
Требоний нахмурился.
— А мы послушно глотаем враки: мол, я не царь, а Цезарь! Смехотворно!
И нобиль пустился излагать причины, почему Цезаря надо остановить. Не из-за его обращения с инакомыслящими — нет, к ним диктатор, по обыкновению, мягок и добр: даже трибуны, которые приказали арестовать кричащих «царь!», отделались самым легким наказанием. Никто из прежних диктаторов, даже Сулла, не стал бы так церемониться, признал Требоний. Однако Цезарь захватил себе абсолютную власть, фактически лишив полномочий сенат и выборных магистратов. Пять веков демократии уничтожены в мгновение ока — и двух лет не прошло!
К остальным нобилям, упомянутым Брутом, Фабиола применяла ту же тактику, и хотя она была готова переспать с каждым, кандидатам хватило и девиц — чему Фабиола только порадовалась: так ей удастся сохранить самоуважение и заодно не нарушить данных Бруту клятв.
Ропот против Цезаря раздавался все сильнее, недовольным не хватало лишь объединяющего звена — и этим звеном стала Фабиола. Уже через неделю она заручилась поддержкой Марка Брута, Кассия Лонгина, Сервия Гальбы и Луция Басила. Марк Брут — двоюродный брат ее любовника — приходился сыном Сервилии, давней любовнице Цезаря, и, несмотря на это, примкнул когда-то к республиканцам, на стороне которых сражался при Фарсале. Помилованный Цезарем, он добился прощения и для Кассия Лонгина, который служил Крассу в Парфии, и теперь они вступили в заговор одновременно. Марка Брута, как и Требония, возмущало то, что Цезарь сосредоточил в своих руках полную власть, оттеснив талантливых государственных мужей на задний план. Кроме того, он (как и любовник Фабиолы Децим Брут) происходил из семьи, которая, по преданию, низложила последнего римского царя пятьсот лет назад. К тому же Марк приходился племянником Катону — оратору-республиканцу, который покончил с собой после битвы при Тапсе, лишь бы не жить под правлением Цезаря. Катон с тех пор считался воплощением римской аристократической доблести, и Марк Брут, некогда посвятивший ему памфлет, теперь с готовностью примкнул к заговору, дух которого соответствовал его истинным убеждениям и, как он заявлял, его чести римлянина.
