Марк Брут, отодвинув сиденье, поднялся.
— Наши предки избавили Рим от последнего тирана. Пришло время повторить их подвиг. Наш долг — в этом участвовать.
Повисла долгая тишина, и как Фабиола ни жаждала убедить любовника в правоте их дела, она прикусила язык: Брут должен решить сам. Другие, как она знала, тоже не станут его принуждать, и девушка лишь ждала, что победит: здравый смысл Брута или его безмерная верность Цезарю?
Марк Брут протянул правую руку.
— Каково твое решение?
Промедлив лишь миг, Брут обменялся с братом рукопожатием.
— Я с вами. Во имя блага Республики.
По залу пронесся облегченный вздох. Радость Фабиолы не знала границ: сейчас, перед самым решающим днем, нельзя рисковать. Отказом Брут подписал бы себе смертный приговор.
— Когда? — спросил он.
— Завтра, — ответил Марк Брут. — На заседании сената.
К чести любовника Фабиолы, он даже не моргнул.
— Ясно. Цезарь болен. Вы уверены, что он придет?
— Возможно, придется его подтолкнуть, — признал Лонгин. — Мы как раз решали, кто зайдет к нему завтра утром.
— Давайте я, — предложил Брут.
— Точно?
Тот решительно кивнул.
— Прекрасно, — улыбнулся Марк Брут. — А остальные соберутся в сенате. Пораньше. Повод есть: сын Лонгина завтра надевает тогу.
— Напасть на Цезаря сразу, как придет? — задумчиво проговорил Басил.
— Лучше не надо. Слишком много свидетелей, — вмешался Лонгин. — Пусть вылезет из носилок и вступит внутрь.
— И я к нему подойду, — вызвался Цимбр, бывший республиканец. — Попрошу разрешения вернуть брата в Италию.
— А мы окружим Цезаря, будто просим за Цимбра, — добавил Марк Брут. — Усыпим подозрения.
— Достанем оружие, — мрачно ухмыльнулся Лонгин, открывая деревянный футляр для стилуса. Достав оттуда кинжал с рукояткой из слоновой кости, он сделал резкий жест, словно вонзая клинок во врага. — И покончим с делом.
Взгляды всех устремились на маслянисто сверкавшее лезвие. Никто не возразил.
— А как же Антоний? — помолчав, спросил Брут. — Не будет же он молча смотреть, как нападают на Цезаря. Его тоже убить?
— Почему бы и нет? — сощурился Лонгин. — Гордец и выскочка.
— Отлично, — согласился Гальба. — Одни боги знают, что он затеет, если его не убить. — Крутой нрав Антония был хорошо известен всей Италии.
Фабиола вновь мысленно возблагодарила Митру: избавиться одним ударом от двух врагов — это ли не счастье?
— Нет, — громко заявил Марк Брут. — Мы не шайка бандитов, мы действуем в интересах Республики. После гибели Цезаря должны состояться свободные выборы, и сенат возобновит работу, как прежде. Антоний не сможет этому помешать. — Он обвел взглядом остальных, готовый отстаивать свое мнение.
— Если ты и вправду так считаешь… — с сомнением протянул Лонгин.
— Считаю, — отрезал Марк Брут. — Значит, нужно отвлечь Антония. Задержать, не дать войти.
— За это тоже возьмусь я, — заявил Брут.
— Ты не хочешь сам убивать Цезаря? — спросил Марк Брут.
— Убийство Цезаря — благо. Но это не значит, что я мечтаю собственноручно зарезать человека.
— Честное признание, — согласно кивнул его брат.
— Погоди, — нахмурился Требоний. — Вы же с Антонием друг друга терпеть не можете!
— Именно, — откликнулся Брут. — Пора обняться и примириться.
Лонгин пробормотал проклятие.
— Антоний тебе никогда не простит, когда узнает причину.
— Мне-то что? — горько рассмеялся Брут. — Зато он потом всю жизнь будет знать, что, если бы не я, он спас бы Цезаря.
Фабиола вдруг остро почувствовала, как тяжело переживал Брут ее роман с Антонием, хоть и никогда этого не показывал, разве что в редкие минуты, как сейчас. Она коснулась его руки и прошептала: «Прости».
Брут слегка кивнул, и боль Фабиолы хоть немного ослабла. Хорошо зная любовника, она видела, что он не до конца смирился с необходимостью вступить в заговор и выпад против Антония — отчасти отголосок внутренней бури. Впрочем, отступать любовнику все равно некуда.
— Решено, — подытожил Марк Брут, не оставляя брату возможности передумать. — Децим Брут уговорит Цезаря ехать в сенат, а потом отвлечет Антония. Когда тиран войдет, к нему первым подходит Цимбр, якобы испросить милость для брата. Остальные присоединяются и отвлекают разговорами.
— Нужен знак. Чтобы ударить одновременно, — подсказал Лонгин. — Придумаем пароль?
— Я сдвину тогу с его плеча, — объявил краснолицый крепыш Каска. — Заодно станет видно, куда бить.
Нобили одобрительно закивали, и Фабиола, упоенная скорым исполнением давней мечты, прикрыла глаза и от всего сердца вознесла благодарение Митре и Юпитеру. Мать будет отомщена. Завтра.
«А как же Ромул? — вдруг напомнил внутренний голос. — Может, он прав, а ты нет?»
Фабиола безжалостно прогнала сомнения прочь. Ей известна лишь одна истина: Цезарь виновен и завтра придет расплата.
Глава XXVII
МАРТОВСКИЕ ИДЫ
Вначале Ромул всерьез намерился идти прямиком в Лупанарий выяснять дело с Фабиолой. Стоило первому потрясению схлынуть, его душу затопила холодная ярость: как бестрепетна, оказывается, его сестра. Он вынужденно признался себе, что не удивлен мужеством Фабиолы. Их мать выжила среди всех жизненных мучений лишь благодаря отчаянной силе и стойкости, а ведь ее кровь текла и в близнецах. Фабиола годами выдерживала тяготы жизни в Лупанарии, отдаваясь мужчинам против воли, и пусть даже она стала богатой и влиятельной, принуждение сыграло свою непоправимую роль. Может, оттого сестра так безжалостна. Кто знает, не была ли мечта о мести единственной ее поддержкой на протяжении стольких лет.
Впрочем, в глазах Ромула это не оправдывало стремления убить правителя Республики. Если Цезарь не признался в насилии над Вельвинной, то Фабиоле неоткуда знать правду. Ромул не собирался убивать человека по чьей-то надуманной прихоти, а тем более Цезаря, даровавшего ему свободу от рабства, и не собирался допустить, чтобы его убила толпа строптивых нобилей во главе с сестрой.
Ромул понимал, что сейчас, когда план уже в действии, говорить с сестрой рискованно. Если она решилась на убийство, то не потерпит помех. Охранники Лупанария слепо выполнят приказ, не задумываясь, кто такой Ромул, а юноше совсем не хотелось валяться в клоаке с перерезанным горлом. Поэтому, смирив гнев, он решил принять совет Тарквиния и рано утром наведаться в дом Цезаря. Фабиолу упоминать он не будет, чтобы не стать виновником ее казни. А поговорить с сестрой можно и потом.
Вернувшись в пристанище для ветеранов, Ромул пошел искать Секунда: патеру митреума подчинялось больше полусотни бывалых ветеранов, отслуживших в легионах по многу лет. Ромул уже успел полюбить немолодого задумчивого воина. Тот чаще слушал, чем говорил, и в его скупых словах, как и у Тарквиния, неизменно крылась тихая мудрость. Ромул не удивился, когда узнал, что Секунд с этруском давно знакомы.
