– А на президента он потянул бы? – спросил Василий Иванович. Таня внимательно слушала, но пока молчала.
– Вполне.
– А мне кажется, отличный президент получился бы из Зорькина. Умный, спокойный, честный. Как он вел себя будучи председателем Конституционного суда – объективно, смело, по справедливости.
– А я думаю, – нарушила молчание Таня, – что лучшим президентом был бы Николай Иванович Рыжков. Я за него голосовала. И если б его тогда избрали, сегодня не было той трагедии, в которую попала Россия по воле демократов.
– Николай Иванович человек честный, порядочный, компетентный. Но у него есть одна серьезная слабость – приязнь к сионизму, – сказал Силин. – Он никогда не понимал и не поймет, что самый страшный враг России – это мировой сионизм и его «пятая колонна» внутри страны. Они, сионисты, разрушили Союз, уничтожили Советскую власть и установили в России сионистскую диктатуру. Посмотрите, кто сегодня правит Россией? Чубайсы, Лившицы, Козыревы, Гайдары, Наины, Черномырдины и целая свора американо-израильских советников и консультантов. Кто завладел народным имуществом, кто возглавляет банки, концерны? Все они же. Я убежден: сионизм – это раковая опухоль, и ее метастазы поражают прежде всего молодой организм, то есть молодежь. Таким образом уничтожается будущее нации. Наша молодежь беззащитна перед этой смертоносной заразой, для нее не существует проблемы сионизма, она ее не понимает. И в этом весь ужас положения.
– Да, я с вами согласен, – сказал Василий Иванович. – Но причем тут Черномырдин?
– А притом, что в беседе с израильским премьером он, Черномырдин, торжественно заявил, что его правительство уже подготовило программу борьбы с антисемитизмом, наподобие бухаринской. В стране нет антисемитизма, есть разнузданная русофобия. Но под флагом борьбы с антисемитизмом господин Черномырдин намерен чинить жесткую расправу с патриотами, с теми, кого сионисты называют «красно-коричневыми», фашистами.
– С больной головы на здоровую, – энергично встрял Василий Иванович. – Фашисты они, сионисты. У них одна идеология – расовое превосходство, право владеть миром. Вот этот их «Мемориал», что это такое, объясните? – Вопрос был адресован Силину.
– «Мемориал» – это еврейское сооружение в память их сородичей, палачей русского народа, которых Сталин разгромил и покарал в тридцатые годы. Это сборище внуков и правнуков троцкистов.
– Вы мне, Константин Харитонович, открываете глаза, – проговорил полковник и, наполнив свою рюмку, пояснил: – Это последняя, моя норма. За Россию, за Советскую власть и Союз. – На этот раз он выпил залпом. Слегка закусив, продолжал: – Я о Черномырдине. Вот он какой, Виктор Степанович. То-то ему кричал нижегородский губернатор: «Давите их», то есть депутатов, патриотов. Видно, рыло в пуху. Помните, как он растерялся, когда в Думе его спросили, сколько имеет акций Нефтегазпрома? Не ответил, постеснялся. Видно, сумма не миллиардами исчисляется. Мм-да… – И вдруг вопрос: – А вы не знаете, кто такой Петр Романов?
– Вы, конечно, имеете в виду не царя Петра Великого, а директора комбината?
– Естественно, не царя. Хотя его кандидатура в президенты России тоже называлась. От коммунистов.
– Я читал его книгу, – ответил Силин. – Чувствуется незаурядный ум и твердый характер, практик-профессионал и патриот. Вот вам и еще один лидер. Но, боюсь, что и его просионистское телевидение и пресса постараются вывалять в дерьме, как это в свое время делали с Рыжковым. А избиратель-обыватель своих мозгов не имеет.
– Что будете, чай или кофе? – прервала их диалог Таня. Ей было приятно слушать разговор единомышленников. Оба согласились на чай, и она ушла на кухню.
Какое-то время уныло молчали. Наконец Василий Иванович спросил:
– Скажите, Константин Харитонович, что же дальше… с Россией? Или уже покончено?
– Не совсем. Чубайс, конечно, со своей дьявольской приватизацией разорил экономику на долгие времена. Грачев разорил армию. Все это по плану Вашингтона и Тель-Авива. Но им пока что не удалось осуществить свою главную и последнюю цель – лишить нас ядерного потенциала. Потому и хотят отделить от министерства Генштаб, а министром поставить гражданского человека и обязательно своего, вроде Кокошина, чтоб легче было захватить или нейтрализовать ядерное оружие. Вот когда они достигнут этой цели, с Россией и вообще с русскими будет покончено и, возможно, навсегда.
– Вы говорите страшные вещи. Этого не произойдет. Не могу поверить, – взволнованно сказал Василий Иванович.
– Будем надеяться, что не произойдет.
Таня принесла чай, весело спросила:
– Ну как, все стратегические проблемы решили?
– Всего лишь обсудили, – ответил Силин.
Было уже поздно, и Таня предложила отцу остаться у нее заночевать. Он согласился. Прощаясь с Силиным в прихожей, Таня вполголоса сказала:
– Звоните, заходите. Не теряйте надежды и верьте в свою мечту: мне она нравится.
Она подтянулась на носках и поцеловала его в щеку. А он растроганно произнес:
– Спасибо, дорогая Танечка, – впервые назвав ее по имени, и добавил: – У вас прекрасный отец.
Когда отец и дочь остались одни, Таня спросила:
– Ну, как тебе мой гость? – Ей очень хотелось знать мнение отца, которому она всегда доверяла.
– Твой большой друг? – шутливо напомнил ее слова Василий Иванович. – Первое впечатление положительное. Мужик твердый, капитальный, со светлой головой. А в остальном, как говорится, надо пуд соли съесть. А У тебя что, на него серьезные виды?
– У него на меня… Он сегодня сделал мне предложение.
– И ты что ответила?
– Пока решила повременить, разобраться.
– Это верно, с таким делом спешить не следует. Хотя и тянуть волынку тоже ни к чему. Как я успел заметить, он тебя обожает. А как ты? Ты его любишь?
– Мне он нравится. На фоне современных мужиков он – заметная личность во всех отношениях.
– Даже «во всех»? Тогда, я думаю, дело идет к положительной развязке. – Василий Иванович легко вздохнул и, как бы размышляя вслух, продолжал: – Коль он сумел растопить твой душевный лед, значит у него доброе горячее сердце. Тебе уже не двадцать, а годы ой как быстро летят, как в той песне: «а годы летят, наши годы как птицы летят, и некогда нам оглянуться назад». А может, и не надо оглядываться. Решай. Тебе решать – тебе жить.
4
Знакомый адвокат предложил Силину два билета в Большой театр на сольный концерт обладателя великолепного баса Владимира Маторина. Сам адвокат по какой-то причине не смог пойти, и чтоб не пропадали билеты, решил услужить Константину Харитоновичу. Тот с благодарностью принял подарок – все-таки Большой театр, тем более концерт состоится в Бетховенском зале, в котором Силин никогда не был. Лишь однажды по телевидению он видел, как в Бетховенском зале Большого театра Ельцин собирал своих лакеев под маркой творческой интеллигенции, демократическую шваль, большинство из которых составляли представители «богоизбранного народа». Концерт приходился на субботу, и Таня с радостью согласилась пойти в театр.
Был холодный осенний день, дул колючий, жесткий ветер. На девятом троллейбусе они доехали до конечной остановки – Детского мира, а там пешочком минут за семь добрались до Театральной площади. Небольшой, но уютный зал, вмещающий в себя три сотни зрителей, был заполнен до предела. Так как места в билетах не были указаны, Таня и Силин сели в третьем ряду, причем Константин Харитонович расположился у самой сцены, обтянутой вишневого цвета шелком, чтобы своей могучей фигурой не заслонять сцену от позади сидящих. Зрители, в основном люди среднего возраста, но были и пожилые и совсем немного молодежи. И все почтенные, даже добродушные, видно, искренние любители искусства и поклонники талантливого певца, звезды, так внезапно засверкавшей на вокальном небосклоне. Ни Силин, ни Таня до того ничего не знали об этом артисте, даже имени его не слышали – В. Маторин. Кто такой, откуда? В программе – арии из опер. В основном, Мусоргский.
Силин давно не был в театрах вообще, а в Большом тем более, потому что попасть туда было не так просто. Таня, одетая в свое новое, нарядное платье, которое впервые надела в тот злопамятный вечер-банкет, когда обстреляли их машину, немножечко стеснялась своего богатого наряда. По скромным манерам и некричащим нарядам она догадывалась, что среди зрителей тут нет «новых русских»: классику, особенно отечественную они не приемлют. Силин шел на этот концерт с превеликой охотой и радостью, потому что с ним была любимая женщина, которую он теперь уже называл просто по имени: Таня, Танечка, Танюша.
И вот вышел на сцену уверенной быстрой походкой богатырского телосложения человек с черной бородой и усами, с густыми, тщательно зачесанными, со стальным отливом черными волосами, полнолицый, с тихой, приветливой улыбкой добрых глаз. Взгляд Тани сосредоточен на нем: своей богатырской фигурой, скромной, доверчивой улыбкой и открытым взглядом он напоминал ей рядом сидящего Силина. Она не обратила внимания на концертмейстера, просто не заметила хрупкую, очаровательную, уже не молодую, но еще и не пожилую женщину, одетую скромно: черное платье с белым воротничком, потому что Таня не спускала глаз с певца. А Силин заметил концертмейстера и невольно сравнил ее с Таней, найдя между ними разительное сходство.
