вы идёте под трибунал, что, на мой взгляд, правильнее; либо, что в данном случае будет милосердно, вы откидываете подальше в сторону своё наивное ребячество и чётко, как и положено воину, выполняете приказы и, как и полагается мужчине, защищаете честь и целостность вашей Родины. В вашей воле сделать выбор. Те, кто предпочтут милосердие, пусть сложат оружия и встанут на колено, словно бы давая новую присягу. Те же, кто хочет сиюминутного правосудия, пусть, стоя на ногах, скажут мне это в лицо. Я жду.
И, как уже и было ясно, большинство выбрали более мягкий исход своей судьбы. Правда, сам Фрон и парочка солдат промедлили с ответом. И в конце концов выбрали милосердие.
— Простите, генерал Фрон, — внезапно произнёс Леонель холодным, почти безумным голосом, — но вы не имеете права выбора. То, что ваши подчинённые могли ещё рассчитывать на наше сострадание в силу их неопытности и незрелости, не говорит о том, что генерал сможет избежать своего наказания.
Фрон весь дрожал. И не только от слов генерала Невервилля, но и от того, что тот стоял прямо перед ним — статный, могучий, благородный воин, в глазах которого не было ничего, кроме вопиющей силы чести и бескрайней нравственной свободы.
— Вы арестованы и предстанете перед военным судом, — отрезал наконец Леонель.
Вечерело. Вэйрад и Фирдес сидели в штаб-квартире крепости Мартемар, попивая дорогое южное вино, и это было несколько ново для них, учитывая, что в их родных краях, где летом было столь же жарко, как и здесь, но только зимой, вина не отличались особенным вкусом и уж тем более разнообразием. Во всяком случае, судя по скорости опустошения стеклянных сосудов, напиток господ, как было принято его величать простым людям, пришёлся по вкусу генералам. Вокруг было тихо. Отсенберд всё возмущался, как возможно было допустить столь нелепое и в то же время губительное фиаско. Но со временем он угомонился.
— Фирдес, можно поинтересоваться? — обратился к товарищу Леонель. — Почему ты смилостивился по отношению к солдатам Лерилина?
Отсенберд рыгнул, почесал лысую макушку, поморщился и сказал:
— Да черт его знает! — неожиданно бросил он. Вэйрад ухмыльнулся, точно ожидал подобного ответа. — Ну а что с них взять? — продолжил старший генерал. — По-хорошему, в общем-то, да… стоило и им трибунал обеспечить, но я подумал, салаги они все. Войны не видели. Они же жили в мире, и потому понятия не имеют, зачем им класть свои жизни на алтарь победы, от которой для них ровным счётом ни холодно, ни тепло. Вот я и решил, что лучше уж вместо того, чтобы судить их по строгости военного кодекса, дать шанс и вложить в их котелки хоть какую-никакую мотивацию. Ну, я и сам, по правде, в неведении, какая у них может вообще быть мотивация…
Вэйрад промолчал. Сделал глоток и спросил в ответ:
— Какая у тебя мотивация?
Отсенберд рассмеялся.
— Ну, я не знаю! — выдал он, чем и на сей раз не смог удивить напарника. Оба умолкли на время, Фирдес смотрел на тлеющий огонёк в камине. Искорки взлетели, кружили, дрожали, вновь взлетели, теряли высоту, пропадали, за ними — новые искорки, обречённые на ту же участь, что и их предшественники. Вдруг Отсенберд продолжил: — Знаешь, Вэй, вот не было бы тебя и Нильфада в моей жизни, то тогда бы и, пожалуй, резона не имелось. Ведь под словом смысл того или иного мы часто понимаем что-то чрезмерно значимое, масштабное, что обязательно должно иметь под собой многогранное основание. Ты понимаешь? — Вэйрад озадаченно воззрел на друга. — Нет у меня стимула. Я мог бы жить как какой-нибудь Ригер Стоун и поиметь приличное состояние и уехать с континента. Но я здесь. Не потому, что я стремлюсь добиться грандиозных целей и выполнить какие-то титанические задачи, проставленные на жизнь по примеру литературных персонажей. Нет. Всё куда прозаичнее: я здесь и сейчас бьюсь и живу за тех, кто мне дорог и близок. Не за семью, которой у меня нет, а за друзей.
Вэйрад прослезился и сквозь скосившееся лицо улыбнулся, как улыбаются самым близким людям, и когда искренне счастливы, что они сейчас рядом.
— Выпьем за это! — воскликнул Леонель, утерев струйки со щеки. — Красивые и поразительно верные слова, друг мой! За близких!
Они выпили.
V.
Сутки спустя настала ночь перед тем самым днем, когда все желающие юные воины будут созваны и разместятся в специальных казармах, где будут ожидать начала турнира.
Адияль, зная то, что этой ночью во всем дворце установлен повышенный особый контроль, уже успел за день разработать план по побегу за его пределы. Он хоть и был сыроват и в крайней степени рискован, но иного выбора брат ему не оставил. Утром, когда Зендей покинул комнату и пошёл завтракать, Леонель-младший отворил засовы на окнах и позаботился насчёт того, чтобы не уйти с пустыми руками. Он спрятал внизу в кустах его комплект доспехов, купленных специально на случай вынужденных сражений на поле боя, и меч, подаренный ещё когда-то давно дядей Отсенбердом и который он ещё ни разу не опробовал. И вот пришло время действовать. Ночью, когда в городе воцарила полная тишина и темень, гораздо проще стало провернуть побег. Зендея в комнате не было, он сказал, что всю ночь вынужден будет переписывать все отцовские отчёты, в которых обнаружили ошибку. Адияль, ясное дело, в это не поверил и прекрасно понимал, что брат лишь прикрывается внезапно возникшими делами, дабы лично контролировать работу стражи. Кроме того, очевидно, Зендей время от времени будет навещать якобы спящего Адияля и ни за что не допустит его ухода. Даже если ценой окажется полный разрыв товарищеских отношений с братом, чего он будет, конечно, до последнего избегать Адияль заготовил куклу, которая издалека вполне бы сошла за мирного младшего брата. Расчёт был на то, что Зендей не отважится проверять Адияля, подходя вплотную, как в прошлую ночь.
Была не была, — произнёс про себя Адияль и открыл окно практически бесшумно. — Всё же учения дяди Эверарда в разведывательном лагере не прошли напрасно.
Адияль закрыл за собой форточку, едва держась за выступы над оконной рамой, пробрался по карнизу незамеченным (всё это время под ногами Леонеля разверзалась пропасть в шестнадцать ярдов) и благополучно дополз до уголка, с которого вполне легко было перепрыгнуть на ветвь старого дуба, растущего в дворцовом саду. Сойдя с дерева, он пробрался к кустам шиповника, где были запрятаны его заготовками, проскочив мимо двух стражников, разгоряченно беседующих о политике. Одновременно с этим Зендей, который действительно не выполнял никакие
