На взгляд англичан, обитатели континента чрезвычайно падки на преувеличения. Экспрессивные народы действительно не боятся преувеличить, сгустить краски, чтобы яснее и четче выразить свою точку зрения. Англичане же склонны к недосказанности. Не только преувеличение, но даже определенность пугает их, как окончательный приговор, который нельзя оспаривать, не оскорбляя кого-нибудь или не ущемляя собственного достоинства. Недосказанность же предусмотрительна, поскольку она признает свой временный характер, допускает поправки, дополнения и даже переход к противоположному мнению. Подобно японцу, англичанин избегает раскрывать себя, и черта эта отражена в этике устного общения. Проявлять навязчивость, пытаясь разговориться с незнакомым человеком, по английским представлениям, не только невежливо, но в определенных случаях даже преступно – за это могут привлечь к уголовной ответственности.
В Британии доныне смеются над анекдотом о двух англичанах, которые оказались на необитаемом острове, но, поскольку некому было представить их друг другу, двадцать лет не обменялись ни единым словом. Однако даже члены лондонских клубов кое в чем похожи на этих двух робинзонов. Когда джентльмен приходит обедать один, ему полагается садиться за общий стол, причем рядом с уже сидящими. Если сосед оказался незнакомым, с ним допустим обмен общими фразами. Однако называть свои имя, род занятий – что предполагает желание получить такие же сведения о собеседнике – считается бестактным.
Английские представления о подобающей форме беседы воплощены в разговорах о погоде. Она тут не столь плоха, как слывет, однако она дает достаточно поводов поговорить о себе, ибо часто оставляет желать лучшего, а главное – постоянно меняется. Поэтому, встречая на улице знакомого или соседа, кроме слов «доброе утро», принято отпустить какое-то замечание о погоде: обругать ее или, наоборот, похвалить, добавив, что она, судя по всему, вот-вот изменится. Необходимо, однако, помнить, что разговор о погоде носит сугубо ритуальный характер, так что ни в коем случае не следует подвергать сомнению слова собеседника и тем более спорить с ним. Английская беседа полна запретов. Помимо слов «да» и «нет», четких утверждений и отрицаний, она старательно избегает личных моментов, всего того, что может показаться вторжением в чужую частную жизнь. Но если не вести речи ни о себе, ни о собеседнике, если не ставить прямых вопросов и не давать категоричных ответов, то о чем останется говорить, кроме как о погоде?
Английская беседа поначалу кажется иностранцу бессодержательной, постной, лишенной смысла. Однако считать, что это действительно так, было бы заблуждением. За внешней сдержанностью англичанина кроется эмоциональная, восприимчивая натура. А поскольку сложившиеся правила поведения не допускают, чтобы человек выражал свои чувства прямо, у англичан – как осязание у слепых – на редкость развита чуткость к намекам и недомолвкам.
Они умеют находить путь друг к другу сквозь ими же возведенные барьеры разговорной этики. Со временем убеждаешься, что в английской беседе первостепенную роль играет не сам по себе словесный обмен, а его подтекст, то есть круг общих интересов или общих воспоминаний, на которые разговор опирается. Посторонний зачастую считает его тривиальным именно потому, что как бы плавает по поверхности, не ощущая радости погружения к общим глубинам. Из этого, однако, следует и другой важный вывод. Язык намеков и недомолвок может быть уделом лишь определенного замкнутого круга, вне которого он теряет смысл.
Во Франции считается грубым дать разговору угаснуть. В Англии – спешить поддерживать его. Если вы не откроете рта на протяжении трех лет, про вас подумают: «Этот француз производит приятное впечатление». Будьте скромными. Если вы чемпион мира по теннису, скажите: «Да, я играю с грехом пополам». Если вы в одиночку пересекли Атлантику на маленькой лодке, скажите: «Я немного занимаюсь парусным спортом».
Во время Первой мировой войны я шесть месяцев жил в одной палатке с англичанином. Он ни разу не спросил меня, женат ли я, что я делал до войны и что за книжки я читал перед его носом. Если вам захочется пооткровенничать, вас будут слушать с вежливым равнодушием. Но избегайте откровенничать насчет других. Здесь нет среднего пути между молчанием и скандалом. Так что лучше избрать молчание.
Андре Моруа (Франция). Три письма об англичанах. 1938
Во многих отношениях англичане одновременно самый вежливый и самый неучтивый народ в мире. Их вежливость произрастает из уважения к человеческой личности и поощряется природной доброжелательностью.
Их неучтивость же – более сложное чувство, представляющее собой смесь подозрительности, равнодушия и неприязни. Объяснение этой неучтивости, как и многих других английских черт, может быть найдено в классовой структуре английского общества, в той опасности, которую представляет для этой структуры что-либо несовместимое или не гармонирующее с ней. Всякий, чье положение или чьи запросы угрожают структуре классового общества, получает резкий отпор, ибо до тех пор, пока он не представил приемлемые верительные грамоты, незнакомец подозревается в том, что он просит больше, чем ему положено, хочет занять не то положение, которое ему подобает, или выдвигает требования, не имея на то оснований. Нигде не встретит такого гостеприимства человек, которого ждут; нигде не получит такого холодного отпора нежданный незнакомец, тем более если его одежда или выговор выдают его сомнительное социальное положение.
Генри Стил Коммаджер (США). Британия глазами американцев. 1974
Английская вежливость – это не просто учтивость, это непревзойденное искусство. Она всегда была в руках правителей безотказным оружием для одурачивания того класса, который эти правители считали нужным обманывать.
В Англии тоже умеют закручивать гайки. Но даже когда человека сгибают в бараний рог, весь этот процесс облачен в такую обходительную форму, что он как бы не догадывается о своей участи.
Одетта Кюн (Франция). Я открываю англичан. 1934
Верхние классы в Британии не всегда были вежливы с теми, кто стоял ниже. Когда они обладали сильной властью, они позволяли себе быть резкими и надменными. Я подозреваю, что они стали более вежливыми, когда почувствовали, что власть начинает ускользать из их рук, и сделали это, чтобы выжить как класс, способный править и дальше – если не благодаря своей силе, то благодаря своему влиянию. В других странах, как, например, во Франции, России или Германии, где аристократия не сумела совершить подобную перемену в своем поведении, дворянство было сметено. В Британии же оно уцелело.
