В комнате витала энергия, была почти полночь, но никто не хотел спать. Я слышал, как кто-то сказал, что мы были на космическом корабле и оставили свою привычную жизнь где-то далеко позади. Игра в самокопание захватила всех участников. Истина взяла их под свое крыло, и теперь вернуться назад было невозможно. Когда я до полуночи объявил об окончании второго дня, в комнате пронесся невнятный протест.
Во сне я оказался в Виолин До, рядом с братом и бабушкой, рассказывающей нам одну из своих историй. Она коснулась своей теплой ладонью моей щеки и сказала: «Ты никогда этого не забудешь». Затем я понял, что нахожусь во фруктовом саду, рядом с рыбоводным прудом. Я поймал прекрасного белого голубя, с гладкими и блестящими перьями, переливающимися на солнце. Держа его в руках, я почувствовал такое же тепло, которое исходило от ладоней бабушки на моих щеках. После чего меня разбудил тихий звук будильника, который я положил рядом с мешком, и поначалу я не понимал, где нахожусь. Белый голубь, и я это осознал, символизировал просветление, и я знал, что все будет хорошо.
Третий день я начал с короткой речи:
— Вы находитесь в идеальной ситуации. В группе витает огромное количество положительной энергии, большинство из вас хорошо справляется с техникой, и сейчас пришло время получить то, ради чего вы пришли сюда. Будьте открыты всему, что содержится в вашем сознании. Смотрите — и не пропустите очевидного!
От моих слов на лицах некоторых участников появилось смятение, сомнение и сопротивление. Словно они хотели сказать: «Что еще за очевидное такое, я не слепой!..» Чтобы заострить их внимание на том, что они должны пережить, я прибегнул к суфийским метафорам движения, метафорам из практического ума дзен, которые использовались столетиями. Мои слова заключали в себе все то ценное, что я услышал и познал от других, но ни на секунду я не обесценивал чье-либо мнение. Как рассказчик, я лишь что-то добавлял к этим идеям.
— Все эти загадки, головоломки, короткие истории преследуют лишь одну цель — подвинуть вас к Истине. — Я взял небольшую паузу, словно дожидался их ответов, а затем продолжил, взволнованно вспоминая мою прошлую инициацию в ордене Одина:
— Три змеи скитались по этому миру, чтобы отыскать Трехзмея... Кто это? — Я сделал недоуменное выражение лица, словно пытался найти вместе с ними ответ на эту загадку. — Знаете, какие строчки посвятил поэт Весна Крмпотич Сфинксу? Сфинкс — это место, откуда можно увидеть Сфинкса, и это единственное место на свете, откуда можно увидеть Сфинкса.
У кого-то глаза были подняты, у кого-то опущены, кто-то смотрел куда-то вдаль сквозь меня. Я, несомненно, затронул их, хотя они этого и не осознавали. Глубоко внутри эти метафоры будут вращаться согласно цели — так, как их создали мудрецы. Я ничего не упускал из виду. Эгоизм Мучи был замечен всеми. Он искусно скакал по партнерам. Будучи пассивным, он не обращал внимания на своего активного партнера, за которого он отвечал, вместо этого из-под полузакрытых век он то дремал... то грезил наяву... то осматривался вокруг, беспокоясь, что кто-то еще может получить хотя бы что-то похожее на просветление... В то время как он сам не вылезал из всего эгоизма. Он пытался подкупить мое расположение громкой речью о том, что слова мастера оказали ему огромную помощь, что каждое мое слово было на вес золота, что все его трудности были из-за недостаточной внимательности, что он чувствовал огромную любовь к людям, и что если бы ему приходилось выбирать между просветлением партнера и своим, он выбрал бы первое. По мере продвижения «Интенсива» его уши становились жестче, а язык — длиннее. Мне приходилось приглядывать за ним, так как многие участники тренинга воспринимали его как «свои» метания, как «голос» своего, боящегося быть выброшенным вон, ума. ...Его слова были подобны грызунам, подгрызающим основу «Интенсива».
В перерыве между двумя диадами я обратился к участникам со словами:
— Некоторые из вас, будучи пассивными, не следят за речью своих партнеров. На «Интесиве» легко различимы эгоизм и любовь. Не забывайте, что первым достигает просветления душевно открытый пассивный партнер, поскольку его любовь пробивает броню эго. Когда эго исчезает... Тогда человек достигает просветления.
Мне нужно было снова задействовать Ориона и Миладу. Они очистились и пережили «конец игры» еще вчера. Когда игра доходит до самого конца, ее направленность и структура распадаются. Нет напряжения, которое толкает к цели, так как сама цель по достижении уже исчезла. Мне нужно было подтолкнуть их к новой цели, создать новое напряжение для нее. В качестве единственного ресурса выступала любовь, они все еще излучали ее, слабее, чем прошлым вечером, но она все же чувствовалась на фоне их мыслей, слов и жестов.
— Те, кто уже достиг просветления, должны использовать оставшееся время для отработки более глубоких переживаний, сменить вопрос и сделать все возможное, чтобы получить просветление по коанам: «Что есть Жизнь?» или «Что есть другое существо?» Если вы почувствуете себя подавленным, подумайте о тех, кто рядом с вами. Вы достигли просветления благодаря им, выразите им свою признательность и любовь, помогите им стать просветленными.
До обеда мы топтались на месте. Затем несколько человек поочередно вошли в состояние сильного катарсиса. Я перестал бояться, что больше никто не станет просветленным, я больше опасался за их пронзительные крики, так как соседи могли вызвать полицейских. Я выдавал им большие перьевые подушки, чтобы приглушить голоса и прикрыть рты в моменты крика. Удивительно, как человек в некой ситуации, выходящей, как кажется, из-под контроля, может выполнять все то, о чем его просят.
— Поднеси подушку ко рту и ори в нее! — сказал я Мику. И он беспрекословно послушался меня.
В какой-то момент Стоян Дреньянин, мастер по карате, которого я знал меньше всего в группе, вошел в состояние катарсиса, к нему присоединились японская девушка и Ольга, литературовед с длинной шеей и голубыми венами, которые вспухли от криков в подушку охрипшим голосом. Следующие десять минут я не мог приглядывать за остальными в группе, и когда я подходил к стулу, чтобы рассмотреть всех получше, в мою сторону направился Питер Корчной: «Я больше не могу работать над своим вопросом».
Его техника сломилась, от него исходил запах дзен. Он находился в пустоте. Он достиг очевидного просветления, и, чтобы огородить его от философствований и поиска возвышенных переживаний в другом месте, мне нужно было вынуть из него это переживание несколькими словами. Я склонился над ним и посмотрел ему в лицо. Его дыхание напоминало дыхание голодной собаки, но ни для него, ни для меня это было неважно.
— Почему ты не можешь работать над своим вопросом, Питер?
Медленно, словно пробуждаясь, он сказал:
— Потому что не вижу в нем больше смысла.
Передо мной стояло чистое существо, без отождествления, прослоек или лжи. Голова цыпленка высовывалась через трещину в яйце.
— И почему в нем нет никакого смысла?
Он сощурил глаза и, потряхивая головой, сказал:
— Потому что я знаю... кто я есть. — Он положил голову мне на колено и зарыдал. Его надежды на то, что просветление избавит дочь от лейкемии, его от алкоголизма, разрешит отношения с падшей женщиной и женой, которую он любил, что перед ним откроется выставка, которую он откладывал пятнадцать лет, — все это исчезло. Он был здесь, таким, каким он есть, каким всегда был, мужчиной, чья дочь вскоре умрет от лейкемии.
Я обнял его за широкие плечи и поцеловал его потный затылок.
— Это случится, Питер, — сказал я дрожащим голосом. — Истина — такая, какая есть, а не такая, которую мы хотели бы иметь. Истина поначалу кажется болезненной, а потом ты понимаешь, что она извечна. Вспомни слова из дзен: «И достигнув просветления, я так же несчастен, как был всегда...» Ничего не подавляй в себе, выскажи все своему партнеру: что ты ожидал, в чем ты разочаровался сейчас, все — о чувствах, что тебя предали, все, до последней капли... Просветление... ты узнаешь его, оно придет к тебе с твоим чувством абсолютного удовлетворения, и это чувство будет твоим рано или поздно.
Он поднял голову с моего колена и решительным, отважным жестом вытер слезы тыльной стороной руки и сказал:
— Так и сделаю. Я представлял себе это иначе... но все равно спасибо. Спасибо от чистого сердца.
Время вышло, «Интенсив» подходил к концу. Маленькая группа участников лихорадочно старалась достичь просветления, в то время как другая погрязла в возрастающей эйфории, сопровождавшейся истерическим смехом. Йован, отбросивший сексуальные темы на второй день, был снова ими переполнен. Перед тем, как он что-то говорил, эйфористические участники мгновенно замолкали, чтобы услышать его речь, и каждое произнесенное им слово сопровождалось вспышкой смеха. «У меня полуавтоматический член, — раздался в моих ушах его голос, — я поднимаю его рукой, и он падает сам по себе...» Я потер подбородок рукой, чтобы попытаться скрыть свой смех, однако безуспешно.
