Тьма поднималась, как туман, ну, даже не совсем, как туман, не как облако и не как тень — просто свет словно постепенно убирали, и небо из стального, серого сразу становилось почти черным. Вдали между вершинами дико завывал ветер.
Прячась от ветра, мы спустились в ущелье. Оно постоянно сужалось. Дорога здесь была выложена брусчаткой, за ней нас ожидал деревянный тротуар под скалистым навесом горы.
По пути нам встретилась девочка примерно моих лет, парящая в нескольких дюймах над досками — ее ноги, как это ни было невероятно, заканчивались прямо в воздухе, причем одна ступня была немного длиннее другой. Кисть и предплечье плавали в воздухе перед ней в некотором отдалении. Я так и не понял, соединялась ли кисть с запястьем.
Я потряс головой и часто заморгал, усомнившись, не подводят ли меня глаза: между верхней и нижней частями туловища виднелся внушительный зазор. Ее окружала какая-то почти одушевленная тьма — непонятно, то ли это была тень, то ли черный дым, то ли просто темная ткань, тонкая, как паутинка.
Я прекрасно рассмотрел ее лицо — абсолютно ничего не выражающий плоский профиль, свободно парящий в воздухе.
И снова мы с Пожирательницей потащились по глубокому снегу. Теперь она несла меня на руках, как ребенка, без труда справляясь с моим весом. Я прильнул к ней, одной рукой обхватив ее за спину, а второй прижав к себе обе сумки поверх одеяла.
Пробираясь по снегу, мы встретили еще одного обитателя этого странного места, как я полагал, другого члена Невидимой Ложи: на этот раз седовласого мужчину весьма преклонного возраста с длинной бородой, настолько изможденного, что он казался обтянутым кожей скелетом. Совершенно обнаженный, он неподвижно стоял на ветру и холоде, словно деревянный идол. Руки его были простерты в стороны, а кожа посинела.
Пожирательница Птиц что-то прокричала ему. Он не ответил.
— Этот избрал очень уж своеобразный путь, чересчур от нас всех удалившись, — сказала она. — Не думаю, что у него когда-нибудь получится овладеть тем видом магии, который он для себя выбрал. Он хочет слиться со всем миром. Землю и небо он считает своей плотью, так что уверен, будто может чувствовать все и касаться всего везде и повсюду. Во всяком случае, такова его теория.
Я зашелся в кашле и нагнулся, чтобы сплюнуть.
— Мне не хотелось бы заниматься тем, что он делает, — с трудом выдохнул я.
— Тебе и не придется. Я полагаю, первое, что тебе, как чародею, нужно — это комплект теплой одежды.
Тяжело дыша, я все же попытался сосредоточиться, привести в порядок мысли и подобрать нужные слова:
— Но, если кто-нибудь… если ты… ты можешь дать мне плащ и вплести в него мою смерть. Моя рубашка может загореться на мне, когда я лягу спать…
— Секенр, — сурово прервала она, словно я оскорбил ее. — Ты предпочитаешь замерзнуть?
— Я… — Новый приступ кашля. Голова отказывалась работать. Нос заложило, а из глаз беспрерывно текли слезы.
— Нельзя ходить босиком по снегу, Секенр. Вначале ты отморозишь ноги. Затем обмороженные конечности почернеют, начнется гангрена. Тогда тебе придется выбирать между ампутацией и смертью.
— Такое… действительно… может случиться?
— Ты ведь родился в жаркой стране, не так ли?
— Да.
— Такое действительно может случиться. И обязательно случится, если ты не подберешь себе подходящей пары обуви.
Это было уже слишком. Мне показалось, что я просто схожу с ума. Я так затрясся в ее руках, что она чуть меня не уронила. Я плакал и чувствовал тепло слез на своих щеках. Я катался у нее на руках и истерично хохотал, как сумасшедший. Наконец, задыхаясь, я все же сумел выговорить:
— Да, да… Такова история моей жизни… сага о поисках подходящей пары туфель!
Судорога свела все мое тело, и я выпал из ее объятий. Очнулся я лицом в снегу, наполовину провалившись в сугроб, и принялся жадно глотать горящими легкими ледяной воздух.
Она схватила меня за воротник и вытащила из сугроба. Я сел на снег, отплевываясь, хрипя и дико смеясь.
За все время, что я знал Пожирательницу Птиц, за все мое пребывание в Школе Теней, я больше никогда не видел ее сбитой с толку. Лишь в тот раз. Она стояла надо мной в полной растерянности.
— Разве я сказала что-то смешное?
Я попытался все объяснить ей, но изо рта вырывался один кашель. Горло разболелось еще сильнее. Ощущение было таким, будто я проглотил зазубренную деревяшку.
После этого я совершенно ничего не помню — просто провал в памяти. Наверное, Орканр поднялся из глубин сознания, чтобы принять мое тело и защитить нас от возможного нападения — неважно, по правилам или вопреки им. Я снова пришел в себя в объятиях Пожирательницы: я стоял, уткнувшись лицом в ее платье из перьев. Не думаю, чтобы под ним что-то было. От ее тела не исходило ни тепла, ни холода. Прикосновение к ней не вызывало никаких ощущений.
Вскоре в темноте поплыли громадные фонари, качавшиеся, как волны Реки в полночь, светящиеся во время цветения водорослей. Фонари размером с дом на цепях свисали с облаков. Я слышал, как где-то вдали кричали орлы. Возможно, я даже видел солнце. Далеко-далеко, мерцая, оно светило сквозь облака, как потускневшая, кроваво-красная монета. Оно показалось на миг и исчезло.
С обеих сторон возвышались блестящие мраморные колонны — белые, черные, пронизанные жилками разных цветов. Казалось, что на них держится небо. Каменные колонны, сделанные людьми или богами. Не горы.
Однако Пожирательница Птиц по-прежнему шла вниз по неровному каменистому склону, а между мраморными колоннами параллельно с нами, но на некотором отдалении двигались закутанные в белые меха фигуры.
Неожиданно под ногами оказался пол, такой же гладкий, как и колонны. Повернувшись на руках у Пожирательницы, я посмотрел вниз и увидел собственное лицо, плывущее под темным потолком и взирающее на меня в удивлении.
И ее лицо я тоже увидел — бледное, как у Сивиллы, словно луна в ночном небе.
Каким-то уголком сознания, словно в полусне, я почувствовал, как Сивилла встрепенулась среди своих сетей, полных костей и мусора. Она держала в руках нить моей жизни, просто держала, наблюдая, как она уходит во тьму, словно рыбачья леска.
Я по-настоящему удивился, когда проснулся в своем собственном теле, не связанный никакими путами и не ставший ничьим узником. Меня разбудила боль — руки и ноги горели изнутри — ничего подобного я никогда прежде не испытывал. Я поднес руки к лицу. Пальцы были холодными и совершенно одеревеневшими. Я попытался заговорить, но из моего горла вырвался лишь хрип и страшный мокрый кашель. Мне потребовалось несколько минут, чтобы осмыслить происходящее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
