— Если я понял, ваша мать пыталась использовать вас в качестве медиума для общения с… э-э… иными мирами?
— Да, пыталась, но у нее ничего не вышло. В общении с мертвецами от меня не было никакого проку. Все, что я мог — вернее, все, что мне казалось, что я мог, — это видеть реально существующие трехмерные предметы в ином, чем другие люди, ракурсе. Я видел то, что другим мешали увидеть расстояние, темнота или препятствия. Мать постоянно разочаровывалась во мне.
Он вновь услышал ее ласковый, убеждающий голос: “Попробуй еще разок, милый. Кэти была твоей тетушкой. Она любила тебя. Попробуй услышать, что она говорит…”. А он отвечал: “Я вижу женщину в голубом платье. Она стоит с другой стороны дома, где живет Дик”. Мать продолжала уговаривать: “Конечно, милый, конечно. Но это не Кэти. Кэти теперь дух. Попробуй снова. Ну, еще разок, для мамы”.
Голос доктора вернул его в ярко освещенный кабинет.
— Вы говорили о научной точке зрения, мистер Рэн. Пытался ли кто-нибудь исследовать ваши способности?
Кейтсби оживленно закивал головой.
— Да. Когда мне исполнилось восемь лет, мною заинтересовались двое молодых психологов из университета. Поначалу они отнеслись ко мне с недоверием, и, помню, я вознамерился доказать им, что они ошибаются. Даже теперь я отчетливо припоминаю, как исчезли из их голосов нотки вежливого высокомерия и сарказма. Наверно, они заподозрили обман и потому добились у моей матери позволения проверить мои способности в заданных условиях. Они подвергли меня множеству тестов, которые произвели на меня большое впечатление, особенно на фоне кустарных спиритических сеансов матушки. В итоге выяснилось, что я — ясновидящий; по крайней мере таково было их заключение. Они ставили на мне эксперимент за экспериментом и собирались продемонстрировать мои способности экстрасенса на собрании психологического факультета. Тогда-то впервые в жизни я забеспокоился, а получится ли у меня. Не знаю, быть может, они слишком многого от меня требовали, но, как бы то ни было, когда пришла пора экзамена, у меня ничего не получилось. Все вдруг утратило прежнюю прозрачность. В отчаянии я начал придумывать и лгать и, в конце концов, с треском провалился. Экспериментаторам моим тоже, надо полагать, здорово досталось.
Ему вновь послышался резкий голос бородатого мужчины — одного из присутствовавших на собрании: “Вас провели, Флаксмен. Вас одурачил ребенок. Меня очень беспокоит то, что вы вели себя как самые обыкновенные шарлатаны. Господа, я настоятельно прошу вас забыть об этом огорчительном эпизоде. О нем никто не должен узнать”. Вспомнив испытанное им чувство вины, Рэн моргнул. Однако в то же время он ощутил прилив бодрости и неожиданную легкость на душе. Высвобождение долго подавлявшихся воспоминаний изменило его восприятие. Происшествие на эстакаде фуникулера начало обретать свою, судя по всему, истинную природу, превращаясь постепенно в причудливые галлюцинации, вызванные нервной усталостью и чрезмерной внушаемостью рассудка. Врач, подумалось Рэну, без сомнения, разберется в запутанных подсознательных причинах, каковы бы они ни были. Он быстро покончит с болезнью Кейтсби, как покончил с его детскими переживаниями, которые теперь представлялись довольно нелепыми.
— С того дня, — продолжал рассказ Рэн, — я бросил демонстрировать якобы имеющиеся у меня способности. Матушка попыталась было возбудить против университета дело. Со мной случился нервный срыв, затем мои родители развелись, и по решению суда я остался с отцом. Он делал все, чтобы я забыл о той поре. Мы много путешествовали, занимались физкультурой и общались с нормальными, душевно здоровыми людьми. Со временем я поступил в бизнес-колледж, окончил его и работаю в рекламном агентстве. Однако, — Кейтсби помолчал, — когда появились все эти симптомы, я призадумался, нет ли здесь связи. Вопрос не в том, был ли я в самом деле ясновидящим. Скорее всего я подсознательно усвоил наставления матушки — да так хорошо, что сумел обмануть даже тех молодых психологов. Но не кажется ли вам, что мое нынешнее состояние может отчасти объясняться треволнениями детства?
Несколько секунд доктор молча разглядывал Рэна с профессиональной гримасой легкого недовольства.
— А нет ли между вашими тогдашними и нынешними переживаниями более… э… тесной связи? Не. обнаружили ли вы, что снова начали… э… видеть? — спросил он.
Кейтсби сглотнул. Он ощущал нарастающее желание выговориться, но начать было трудно; к тому же его смутила проницательность доктора. Он заставил себя собраться с мыслями. Виденное на крыше существо замаячило перед его мысленным взором с пугающей реальностью. Но слова не шли на язык.
Вдруг он заметил, что врач глядит куда-то ему за плечо. С лица Триввика исчезла всякая краска, а глаза-щелочки широко раскрылись. Доктор вскочил, подбежал к окну, распахнул его и высунулся наружу.
Кейтсби поднялся. Доктор захлопнул окно и проговорил, слегка задыхаясь:
— Надеюсь, я не обеспокоил вас. Я увидел лицо… э… воришки-негра; он стоял на пожарной лестнице. Должно быть, я напугал его, ибо он моментально удрал. В общем обычная история. Докторам частенько докучают такие voyeurs[22]… Вроде любопытного Тома.[23]
— Негр? — переспросил Кейтсби, облизывая губы.
Доктор нервически рассмеялся.
— Наверно, хотя сперва мне почудилось, что это белый в черной маске. Понимаете, в лице не было ни капельки коричневого. Оно было абсолютно черным.
Кейтсби приблизился к окну. На стекле виднелись грязные пятна.
— Все в порядке, мистер Рэн. — В голосе врача слышалось нетерпение, словно он изо всех сил старался обрести профессиональное спокойствие. — Вернемся к нашему разговору. Я спрашивал вас, не начали ли вы, — он скривил губы, — снова видеть то, чего не видят другие.
Ураган мыслей в мозгу Рэна утих.
— Нет, ничего подобного со мной не произошло. Знаете, пожалуй, я пойду. Я отнял у вас слишком много времени.
Доктор сделал попытку остановить его, но Кейтсби не обратил на жест Триввика никакого внимания.
— Я позвоню вам, когда узнаю результаты обследования. Откровенно говоря, вы сняли тяжкий груз с моих плеч. — Он натянуто улыбнулся. — Доброй ночи, доктор Триввик.
Душевное состояние Кейтсби Рэна никак нельзя было назвать обычным. Он присматривался к каждой тени, вглядывался в переулки и подвальные окна домов, то и дело бросал косые взгляды на изломанную линию крыш, но едва ли сознавал при этом, куда направляется. Он шел, куда несли ноги, отгоняя одолевавшие его мысли. Свернув на освещенную фонарями улицу, где было много людей, высотных зданий и сверкающих реклам, он почувствовал себя в относительной безопасности. А спустя какое-то время обнаружил, что стоит в полутемном холле здания, где на одном из этажей помещалось его агентство. И тут он сообразил, что не может идти домой, не может допустить, чтобы его жена и ребенок увидели то же самое, что привелось лицезреть доктору Триввику.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
